Песня волка - Скотт Стоун

МОЕМУ СЫНУ, ЭРИКУ, — С ЛЮБОВЬЮ И ГОРДОСТЬЮ

Часть первая

Впервые он увидел совершенно прозрачного волка — он был огромен, сер и призрачен в сумеречном свете. Он стоял на границе с лесом, спокойно изучая его, — огромные лапы поставлены твердо, но изящно на небольшое возвышение в травянистом склоне, уводящее за деревья. Волк инстинктивно выбрал наиболее удобную позицию для наблюдения за мальчиком, хотя тот об этом и не подозревал. Волк склонил голову набок и стал смотреть в сторону, уходя от прямого взгляда, обозначавшего агрессивность. Пока мальчик стоял на своем месте, волк медленно поводил головой из стороны в сторону, улавливая запахи в стылом воздухе раннего вечера.

Зверь казался тех же самых тонов, что и формирующийся в лощинах за темно-голубыми горами туман. Почти что весь день мальчик шел к этим горам безо всякой практической цели — просто ему нравились горы, и он любил бродить. Вполне возможно, что и волк направлялся на запад, правда, он шел с другой скоростью, постоянно останавливаясь, чтобы пометить свою территорию и поваляться в останках убитого охотниками оленя. Это был старый, косматый волк с изломанным в давней драке и неправильно сросшимся ребром, от которого на правом боку виднелась небольшая выпуклость. Волчьи глаза были огромны, широко посажены и мудры, и мальчик в остолбенении смотрел в них. Волк был самым прекрасным из всего, что ему доводилось видеть, но, пока мальчик смотрел на него, стал понимать, что зверя становится все труднее разглядеть. Надвигался волнами туман, и волк то исчезал в нем, то появлялся вновь, иногда становясь совершенно неразличимым, и тогда мальчику оставалось сосредоточиться на одних глазах.

Спокойных глазах.

Туман сгущался, и мальчик сделал шаг вперед, чтобы видеть, что происходит. Волк слегка задрожал, смотря вниз с возвышения прямо мальчику в глаза, удерживая его взгляд в своем, со значимостью, которой ребенку было не дано понять. Туман языками растекался между ними, так что временами они полностью пропадали в нем и в медленно гаснущем свете дня.

Внезапно мальчик услышал слева от себя крик и увидел мерцание фонаря, медленно покачивающегося из стороны в сторону, будто бы находящегося у кого-то, бредущего между деревьев. Он снова посмотрел на волка, но того уже и след простыл. Словно его никогда не было на возвышении. Только туман стелющийся по земле… Послышались другие крики, и мальчик заплакав сел на землю. Его поймали.

Через секунду его уже поднимали вверх сильные руки. Кто-то обвернул его одеялом, хотя холодно ему не было. Он узнал соседа, иногда бывавшего в их доме. Грубые голоса шпарили его. Но сосед загородил мальчика от них, и тут вперед выступил человек с фонарем. Все двинулись прочь с прогалины, спускающейся вниз и на восток. К тому времени, как все выбрались из чащобы, мальчик заснул.

Несколько позже он открыл глаза и взглянул на потолочные балки хижины. Мальчик прищурился, ощущая тепло от печурки, находящейся от него справа, а глаза тем временем увидели свет от керосиновой лампы слева. Глаза он только приоткрыл, не открывая их до конца, но все-таки ощущал присутствие в комнате людей. Он тихонько лежал и слушал, как делал всегда, притворяясь спящим.

— Он уже третий раз убегает, — это мать.

— Удивительно, что с ним ничего не случилось… Правда он аниюнвийя — и родился в этих краях. — Натан Берд, человек, державший лавку в Постелл Стэйшн.

— Но сейчас ему очень плохо, — сказала мать, — Как бы мне хотелось, чтобы врачу удалось добраться.

— А ты послала за Таводи?

— Нет. Мы не имеем понятия, где он находится. Но он сам придет.

— Откуда ты знаешь?

— Когда он нужен мальчику, он всегда приходит,

Он продолжал — правда, уже несколько обеспокоенно — смотреть, прищурившись, на потолочные балки. Насколько он слаб, болен? Он чувствовал себя удивительно легким, отнюдь не больным. И страшно радовался, что провел день в чаще леса. Единственное, что его мучало, — вопрос: может быть, волк ему просто привиделся?

Он услышал, как распахнулась дверь и скрипнули стулья, когда мать и Натан Берд поднялись на ноги. Порыв ветра, от которого пламя керосиновой лампы заметалось под колпаком, отбрасывая тяжелые тени по стенам. Мальчик понял, что в комнате появился еще кто-то. Почувствовал запах больницы. Старый Док Саттерфилд.

Руки врача оказались холодными, но уверенными. Мальчик почувствовал, как они прошлись по его голове и шее, расстегнули ему рубашку. Потом что-то холодное и металлическое прикоснулось к его груди. Мальчик открыл глаза и посмотрел прямо в водянистые, голубые глаза врача.

— Ты как, сынок? — Голос доктора оказался низким и рычащим, но мальчик знал, что он — друг. Как-то раз он ему уже помогал.

— Хэлло, доктор.

— Ты нормально себя чувствуешь?

— Как будто очень легкий.

Врач застегнул рубашку и снова натянул на мальчика одеяла.

— Отдыхай, — сказал он резко, потрепав, однако, мальчика по голове.

Тот заснул. Проснувшись, выяснил, что сильно вспотел и чувствует себя еще более легким, и даже не в силах открыть глаза. Но это уже ничего не означало. Он лежал и думал о старом Доке Саттерфилде и о том, как он приехал в маленькую клинику. Из-за сенных вил, которыми он сильно повредил себе ногу.

Потом мысли стали постепенно отступать, и он снова стал погружаться в сон. И, наверное, заснул. Пошевелившись разок, он почувствовал рядом с собой чье-то присутствие, но снова оказался не в силах открыть глаза. Он учуял давно знакомые запахи — выстиранных джинсов, сосен, запах глубочайших дебрей леса. И постарался улыбнуться.

— Таводи, — прошептал он.

Он почувствовал прикосновение рук деда — такое

легкое прикосновение таких тяжелых сильных рук. Морщинистую задубелую кожу на своей щеке.

— Послушай, — сказал дед. — Доктора говорят, что ты умрешь. Я не верю. И ты не должен этому верить. Ты должен верить в то, что будешь жить, и тогда все так и будет. Ты меня понимаешь?

— Да, дедушка, — сказал мальчик.

— Отлично, — фыркнул Таводи. — Я отнесу тебя в потельню. Наверное, будет немного больно.

Но боли не было. Вместо нее накатились потрясающие, колыхающиеся ощущения, ритмическое движение через комнату, открывание двери и то, как мать стояла рядом с ней, прикасаясь к мальчику, когда тот проплывал мимо. Очутившись в ночи, мальчик попытался прищурившись разглядеть над собой, сияющие россыпи звезд в движущемся тумане. Порыв ветра был теплее того, что мальчик ощущал внутри самого себя. И вот они в потельне.

Внутри потельни он чувствовал себя удивительно легким и счастливым. Он доверял Таводи. Все, разумеется, закончится хорошо. Внезапно пополз пар, зашипела вода на раскаленных камнях — мальчик стал постепенно замечать стены небольшого домика, сделанного без единого гвоздя. В крыше была проделана небольшая дыра, а вторая — побольше — в земляном полу. Рядом с ней лежали переплетенные корневища, собранные для топки. Сосна.

Сильные руки положили мальчика на низкий деревянный помост — единственную мебель в комнатке. Он почувствовал, как дедушка снимает с него одеяла, услышал рев пламени, бушевавшего внутри его тела, он задохнулся от внезапно нахлынувшего жара. Мальчик почувствовал руки деда на своих руках. Ястребиные глаза деда пронзали его глаза. Мальчик был гол, но ему стало теплее. Он почувствовал, как рядом задвигался Таводи, и новый пар хлынул на него, обволакивая. Вроде бы ветер затих за стенами потельни, и на мальчика внезапно снизошло чувство величайшего покоя. Он почувствовал, как из его тела истекают — поток за потоком — реки.

Открыв глаза, он увидел изборожденное морщинами лицо Таводи, глаза, полученные — так действительно считалось — от таводи — ястреба, по имени которого звали старика. Дед сидел голый возле него на корточках.

— Я болен? — спросил мальчик.

— Да. Но с тобой будет все в порядке.

— Она очень злится на меня за то, что я убежал?

— Она боится за тебя. Но позже — разозлится.

Мальчик откинул голову на деревянный помост, благодарный горячему, обволакивающему его пару.

— Таводи… Я видел волка.

Дед не произнес ни слова, но внимательно посмотрел мальчику в лицо.

— Это был огромный серый волк, цвета тумана. Иногда я мог видеть прямо сквозь него.

Таводи ждал.

— Он был большой, очень-очень. И серый. И не боялся ничего. Ни меня, ничего…

— Может быть, он тоже смотрел сквозь тебя, — сказал Таводи, мягко глядя мальчику в глаза.

— Да ну? — Идея его заинтересовала.

Помост стал темным от хлынувшего из его тела пота, и настал день, — мальчик это понял потому, что мог теперь все четко видеть в маленьком помещении. На веки навалилась какая-то непомерная тяжесть, и он все еще чувствовал себя так, словно куда-то плыл, но при этом чувствовал голод. Он об этом и сказал.