Участковый - Сергей Лукьяненко

Вокруг все захлопали, загомонили, и Евгений не сразу понял, что ему, наверное, тоже нужно аплодировать — для конспирации. Песня произвела на него большое и не слишком приятное впечатление. Вернее, не сама песня — ее он знал и любил, много раз слышал и в авторском исполнении — на грампластинке, и на дружеских посиделках с другими оперативниками в области. Его поразило то, какие интонации использовал нынешний исполнитель: поначалу легкомысленные, потом настороженные, тревожные, затем досадливые, надрывные — все как полагается. Но чем дальше, тем больше ощущалось Евгением некое презрение, подтрунивание, издевка…

«Вот ты какой, Николай Крюков! — оторопело думал Угорь, разглядывая парня. — Стало быть, понял, кто я такой? И, поняв, вот такое ко мне отношение выразил?!»

Крюков так же открыто оценивал дозорного, прищурившись и едва заметно улыбаясь.

— Вам понравилось? — ревниво уточнила у оперативника Зина. — Здорово, правда? Что же вы стоите? Проходите, садитесь! А вы из… — Она примолкла, предлагая Евгению самому закончить, из какой организации он прибыл с визитом в сельский клуб Светлого Клина.

— Да я тут по личному делу, не обращайте внимания! — постарался оправдаться Евгений, смущенный количеством пытливых глаз.

— Вы из райкома! Верно? — вспомнил председательский водитель Витька. — Вы к нам с месяц назад приезжали, я подвозил. Только Семен Семеныча тут нет!

— Вообще-то я не к нему, а к Федору Кузьмичу.

— Зачем вам папа? — подала голос крепенькая шатенка, встревоженно распахнув невероятно красивые глаза.

— Да вы не беспокойтесь! Я же говорю — у меня личное дело, к его службе отношения не имеющее. Я здесь не как представитель райкома… и зовут меня, между прочим, Евгением, Женей. Вы лучше расскажите мне, что это у вас тут за мероприятие? Вроде Новый год только послезавтра…

— А у нас репетиция! Катьку пропиваем! Кольке бригадира дали! — заголосили все одновременно.

Угорь растерянно заморгал, а славная девушка Зина славно улыбнулась и виновато развела руками:

— Видите, как много у нас поводов! Ваня Бухаров со своей бригадой перевыполнил план — это раз. Николай Крюков в самый мороз совершил героический рейд в тайгу и вывез наших парней — это два. Его там, в «Светлом пути», за это бригадиром назначили.

— Да не за это, а вообще! — поправил кто-то, но на него зашикали, и Зина необидно отмахнулась:

— И вообще, и за это тоже. А еще у Коли с Катей скоро бракосочетание, вот!

— Молодцы! — одобрил Угорь, косясь на Крюкова. — Ладно, я не буду вам мешать…

— Что вы, Женя?! Оставайтесь! У нас весело, и вообще…

— Папа, может, сюда зайдет! — добавила Катерина. — Не бегать же вам по всей деревне, его разыскивая? Здесь тепло…

— Тепло, — признал Евгений и решил ненадолго задержаться. Снял пальто, встряхнул, сбрасывая на пол последние капельки обратившегося в воду снега, повесил на свободный крючок у двери — там же, где, входя, оставил шапку. Шарф — роскошный, настоящий шотландский, в разноцветную клетку, по давней, детской еще привычке запихнул в рукав пальто.

— Садитесь рядом, товарищ Угорь, — позвал Крюков, улыбаясь с теплотой, показавшейся Евгению насквозь фальшивой. Но делать было нечего, на маленькой сцене уже выступали два паренька — видимо, комический номер, потому что зал начал смеяться даже раньше, чем они успели хоть что-то сказать.

Угорь сел по правую руку от Крюкова, с демонстративным любопытством посмотрел на сцену. И вздрогнул, услышав в самое ухо тихий шепот:

— Не ко мне ли вы приехали, товарищ?

— Не волнуйтесь, Николай, я не по вашу душу, — как можно дружелюбнее ответил Евгений.

— Души нет, это ученые доказали! — тем же приглушенным шепотом сказал Николай.

— Какие ученые? — растерялся Угорь. — Ваши… Темные?

— Что еще за темные? — удивился Крюков. — Наши! Советские!

«Да он же издевается надо мной, — растерянно подумал Угорь. — Самым натуральным образом. Будто я не полномочный представитель Ночного Дозора, а… бюрократ какой-то…»

Он повернулся, левой ладонью слегка развернул голову Николаю — и сам прошептал ему на ухо:

— Души нет у вампиров. Так принято считать. У остальных есть. Даже у тебя, полагаю.

Крюков насупился, глядя в глаза Евгению. Потом спросил, вроде уже не паясничая:

— Что тебе нужно? От меня?

— Да ничего. — Светлый маг пожал плечами. — От тебя — уже ничего.

И посмотрел на Николая сквозь Сумрак.

Увы, много увидеть он не успел. Аура Темного Иного, конечно, была на месте. А вот ни уровня Силы, ни даже специализации Угорь понять не успел — его крепко схватили за плечи, приподняли, развернули…

— Евгений Юрьич! — радостным полушепотом воскликнул Денисов. — Какими судьбами! Пойдем, пойдем… уж прости, что мешаю выступление досмотреть!

Был участковый в полушубке, в шапке и даже снег с валенок не отряхнул. Видать, очень торопился к гостю с улицы.

— Ну, бывай, Николай… — сказал раздосадованно Угорь. Набросил пальто, вышел в сени вслед за Денисовым. Потер глаза — когда резко прерывают сумеречный взгляд, глазные яблоки начинают болеть, будто их распирает изнутри.

Участковому хватило совести выглядеть смущенным.

— Уж извини, Евгений Юрьич, не хочу я, чтобы ты на парня смотрел… так смотрел…

— С чего вдруг? — насторожился Угорь.

— Суеверие у меня есть. Когда на свежеобращенного Темного часто Светлые сквозь Сумрак смотрят — он быстрей злобу набирает.

— Чего? — поразился Угорь. — Кто?

— Злобу быстрее набирает. Он. Темный, а не Сумрак, — зачем-то уточнил участковый и развел руками: — Суеверие такое у меня. Основанное на личном опыте.

— Если на личном — то уже не суеверие, а примета, — поправил Угорь и досадливо махнул рукой. — Да как хотите, Федор Кузьмич. Если вы за ним приглядываете — мне этого достаточно, не буду смотреть. Я не ради Николая приехал. Можно мне поговорить с вами… по душам?

— Так айда ко мне, Евгений Юрьич, — пожал плечами Денисов. — Только пальтишко-то застегни, морозно.

Угорь не стал спешить — дождался вскипевшего чайника, немедленно поставленного Денисовым на плитку, выпил две чашки чая (и впрямь отогрелся с мороза), на невзначай продемонстрированную Федором Кузьмичом бутылочку из-под болгарского бренди (сейчас в ней была какая-то домашняя настойка солнечно-желтого цвета) не отреагировал — не настолько замерз, чтоб среди бела дня пить.

И лишь после второй кружки чая Евгений завел разговор, ради которого и приехал.

— Странная история у меня приключилась, Федор Кузьмич. Вы местные нравы лучше знаете… может, подскажете чего?

— Расскажи — попробую подсказать, — кивнул участковый.

— Вчера мне запрос пришел. — Угорь вздохнул, запустил руку во внутренний карман пиджака и достал аккуратно сложенный вдвое тетрадный листок. — Все как положено, по форме «шестнадцать цэ»…

Денисов удивленно приподнял бровь.

…Угорь держал в руках листок в косую линейку, аккуратно вырванный из тетради для первоклашек, и не верил своим глазам. Все было на месте: и «шапка» в верхнем правом углу: «Областному управлению Ночного Дозора…», и подпись внизу, и сам текст, написанный тем ужасным бюрократическим канцеляритом, что одинаков и у людей, и у Иных.

И текст был правильный — прям как из учебника «Основы делопроизводства Ночного и Дневного Дозоров». Совершенно четкий и разумный текст:

«Я, Варварина Полина Фердинандовна («бабка Варвара»), Темная Иная, ведьма, четвертый уровень Силы, в соответствии с Великим Договором и поддоговорными актами, прошу у Ночного Дозора право на магическое действие пятого шестого уровня. В качестве положенной компенсации предоставляю Ночному Дозору право на магическое действие четвертого уровня. Детали готова уточнить в личном порядке».

Во-первых, не вязался в голове Евгения этот запрос и листочек, на котором ожидаешь увидеть неловким детским почерком выведенное «Мама мыла раму».

Во-вторых, никогда Евгений подобные запросы не получал и никого, получавшего такие, не встречал. Была у него твердая убежденность, что запросы на применение магии обитали только в учебниках.

Ну и в-третьих, с какой это стати рядовая ведьма четвертого уровня (не слабая, ну так не сказать, что и сильная) просит у него право на воздействие шестого уровня — а отдариваться готова четвертым? Она вообще на это право имеет? Ей свое же начальство голову оторвет!

В общем, Угорь пролистал картотеку — нашел там скудную информацию о «бабке Варваре», по сути — три листка на машинке. Была Полина Фердинандовна ведьмой немолодой, за двести ей всяко перевалило, звезд с неба она никогда не хватала, в картотеке вообще числилась пятым уровнем. Характеризовали ее, в общем и целом, довольно положительно. Может, она по молодости лет и куролесила — кто уж теперь упомнит времена наполеоновского вторжения, кто скажет, не сходила ли внезапно красота с ее соседок, не пропадали ли в лесу малые дети, не кисло ли молоко у коров в вымени… Но последние сто лет Полина Фердинандовна вела жизнь тихую, спокойную, пестовала прапраправнуков (или какое там у нее поколение уже росло?), осторожно морочила соседям и родственникам головы, чтобы те не задавались вопросом, сколько же уже лет «бабке Варваре». Получала она пенсию, причем повышенную, как ветеран труда и участница партизанского движения, но то ли для приработка, то ли от скуки — помаленьку колдовала. Шли к ней жены, у которых мужья стали больно часто прикладываться к бутылке, шли зареванные девицы, от которых ушли женихи, родители вели детей, страдающих от заикания или энуреза… Все как обычно. И все настолько банальное и в общем-то ни к Тьме, ни к Свету отношения не имеющее, что ни Дневной, ни Ночной Дозоры ведьмой не интересовались.