Фасс! О юных собаководах - Анастасия Владимировна Суворова

Дима ходил, как говорится, мрачнее тучи. Даже тетя не смеялась над ним. Вовка взял Шустрого и пошел в лагерь. Там он вызвал Лану.

— Ланка, пойди к нам: Тайма помирает.

— Что ты? — перепугалась Лана. — Отчего?

— Видишь, жара какая. Мы вчера очень поздно купались, а потом сразу пошли спать, а ночью был сильный ветер.

— А собаки ночевали мокрые?

— Ага.

— И сейчас у Таймыры насморк и глаза гноятся?

— Ну да!

— Уши и нос горячие?

— Да ты ее видела, что ли?

— На животе есть сыпь?

— Ну, есть.

— У нее чума, — определила Лана. — Теперь и Шустрого заразишь. Иди на берег и сиди там, пока я не приду.

И Лана со всех ног кинулась к даче.

Дима на корточках сидел перед Таймой и старался влить ей молока.

— Ой, Ланочка! — жалобно проговорил он.

— Не нюнь! — прикрикнула она на него. — Это у нее не только от простуды; сколько раз тебе говорила: не давай ей играть с чужими собаками. Вот теперь и расплачивайся. Не пьет?

— Нет.

— Возьми у тети яиц и градусник захвати.

Когда Дима принес требуемое, Лана приподняла Таймыре сбоку губу и влила ей в рот сырое яйцо. Таймыра судорожно глотнула и облизнулась.

— Еще? — спросил Дима.

— Хватит, — деловито сказала Лана, — сейчас мы ей градусник поставим. Отведи ей хвост в сторону. Вот так, хорошо.

— Таймочка, дурочка… — гладил Дима голову Таймы.

— Не Тайма дурочка, а владелец у нее неудалый, — не успокаивалась Лана. — Тысячу раз говорили, что купать надо в солнечную погоду, потом хорошо дать побегать, чтобы собака просохла, а вы… Тоже горе-собаководы!

— Ну, как дела? — подошел отец Димы.

— Сорок градусов! — посмотрела на градусник Лана. — И врача-то тут нет нигде! Вот что, Дима, давай отнесем ее в комнату.

— Она сама может итти.

— Ну, ладно, веди, а я сейчас. — И Лана бегом пустилась к лагерю.

Через некоторое время она вернулась с бутылкой карболки.

— Надо дезинфекцию сделать, а то Шустрый может заразиться.

— А о людях не думаете? — послышался тетин голос.

— Люди от собаки заразиться чумой не могут, — заявила Лана.

— Ты все знаешь!

— Это каждый культурный человек знает. Во всяком случае, должен знать! — отрезала Лана.

— Что же теперь делать? — прервала их спор мама. — Ведь нельзя собаку без помощи оставлять.

— А знаете что? — повернулась к маме Лана. — В Москву ее в таком виде все равно везти нельзя, врача тут нет, одно спасенье — это держать ее на солнышке и хорошо кормить, чтобы она не ослабла.

— Так она же ничего не ест!

— Надо насильно вливать ей яйца, молоко. Только пускай Вовка к ней не подходит. Шустрого не надо близко подпускать к тем местам, где была Тайма, а ты, Димка, не подходи к Шустрому.

— Карантин, одним словом, — засмеялся Вовкин папа.

Все предосторожности были напрасны. На третий день у Шустрого потекло из носа и из глаз. Но он не терял своей веселости и прекрасно ел. Вовка не унывал.

Таймыра проболела больше двух недель. Особенно тяжелы были три-четыре дня. За это время Дима почти совсем не спал. Ночью он вливал Таймыре в рот питье. Тетя давала мясной фарш, и Тайма нехотя ела его. Глаза Дима промывал ей раствором борной кислоты.

Наконец опасность миновала, и Таймыра, еще очень слабая, начала понемногу играть и бегать.

— Счастливо отделались, — сказал папа. — В этом возрасте щенки редко переносят чуму. Ваше счастье, что погода была жаркая.

— Да, мог остаться без собаки, — согласилась с ним Лана.

Часть четвертая

Матрос

— Мальчики, — влетела на террасу Лана, — у нас сегодня вечером костер. Приходите обязательно, а сейчас мне некогда, надо к костру готовиться. Придете?

— Придем. Да подожди…

Но Лана была уже за калиткой. Она очень спешила. Сегодня с самого утра шла подготовка к костру. Обещали притти гости из соседнего лагеря, и ребята решили не ударить лицом в грязь.

В одном углу сада слышалось пение, в другом — под бубен шла пляска. Около сосны Ваня Ивин громко читал стихи. Лана за сараем репетировала с Тросом и общие приемы и инсценировку задержания нарушителя. Вожатый старшего отряда со своими ребятами прилаживал на поляне огромную ель, врытую в середину большой, выложенной из дерна пятиконечной звезды.

Лана и не заметила, как наступил теплый августовский вечер; только горн звонко напомнил ей о приходе гостей.

Быстро поужинали и, построившись, с песней пошли через село к поляне.

Около кооператива Дима и Вовка присоединились к колонне.

— Как дела? — спросил Дима.

— Ох, и работает же Трос! — радостно ответила Лана. — Не сорвет, я в этом уверена. Скажешь ему «фасс!», так уж не выпустит — будьте покойны.

— А почему же ты его не ведешь?

— Да понимаешь, вот приехал докладчик из Москвы и попросил, чтобы я дала ему Троса, — кивнула головой в сторону Лана.

— И он пошел?

— Ага, я сама удивилась, ты только посмотри!

Рядом с начальником клуба шел летчик, а около него радостно прыгал Трос.

— Значит, он его раньше знал, — решил Дима.

Лана не успела ответить.

— К зажжению костра смирно! — отдал команду начальник лагеря.

Разговоры стихли, и только дробь барабана далеко разносилась в тишине.

Ель вспыхнула громадным факелом.

— …На костре присутствуют… — рапортовала дежурная по лагерю.

Барабанная дробь смолкла. Все уселись.

— Костер посвящается дню авиации, кстати у нас гость — летчик. — И широким жестом начальник лагеря пригласил войти в круг летчика, игравшего с Тросом.

— Расскажи нам о своих полетах, товарищ!

Летчик, совсем еще молодой человек, был смущен шумными приветствиями, на которые не скупились ребята.

— Мне бы хотелось сказать о своих полетах потом, а сейчас я расскажу вам об одном случае из моей земной жизни. Хорошо?

Все ребята уселись поудобнее и приготовились слушать.

— Это было несколько лет тому назад. Был я такой же пионер, как вы, а на летние каникулы поехал в гости к своему отцу. Он был мобилизован на колхозную работу. В то время колхозы только что начали организовываться.

Район, где работал мой отец, был далеко от станции железной дороги, вроде как ваш лагерь.

Местность глухая, дорога трудная. Лошадь была хорошая, а до села еле-еле доехали. Остановились у большого, на две половины, дома. В одной половине отец жил, а в другой, через сени, — хозяева.

На крыльце, когда мы подъезжали, стоял паренек. Он по-хозяйски подошел к лошади, похлопал ее по шее, поправил гриву, взял из рук отца вожжи,