Подмена - Сергей Александрович Ермаков

Мария Ивановна обратила внимание на то какими вычурными словами разговаривает ее родной сын — «золотая купель», «тяготился разлукой», как по писаному. Сразу видно, что у человека высшее образование.

— Антоша, а ты где работаешь? — спросила она.

— У меня свой бизнес, — ответил он, — я директор предприятия. Производим там всякую продукцию разную…

— А семья, детишки у тебя есть?

— Семьи так и не завел, мама, — ответил Антоша, вздохнув, — все работа, работа. Много времени отнимает работа.

— Жаль, что не завел, — вздохнула мама, — я так хотела внуков своих родных увидеть. Но ничего, хорошо, что ты нашелся, что пришел ко мне. Ты моя гордость, я одного тебя любила и помнила всегда. Тебя одного любила и хотела разыскать.

— Полноте, мама, — опять выразился по старорежимному сын, — мы ведь теперь снова с вами вместе. Давайте я цветочки уберу в вазу, а то, не дай бог, заколетесь.

«Заботливый, — подумала мама, — вот что значит родной сын».

— Ты так на папку своего похож, — в радостной эйфории прошептала мать, — а глаза мои.

— Да-да, — согласно закивал он, — а то я всегда думаю — что это я на папку своего Сливянского совсем не похож и чьи у меня такие глаза?

— Мои, — радостно произнесла мать.

— Ваши, — согласился сын.

— А образование у тебя какое, ты институт-то закончил или как? — решила уточнить догадку Мария Ивановна.

— Конечно закончил, уже давно закончил, театральный… то есть индустриальный, оговорился, ха-ха, — ответил он.

— Молодец, сынок, — сказала она.

— Спасибо…

— Как ты жил у Сливянских? — спросила старушка. — Не обижали они тебя?

— Нормально жил, — ответил сын, — не обижали…

— А как они сами?

— Померли все, — ответил он, пытаясь просунуть толстые ветви роз в узкое горло графина.

— Как померли? — удивилась тетя Маша. — Отчего?

— Попали в аварию, — ответил сын, завершив установку цветов, — и насмерть разбились.

— Как жаль, как жаль, — покачала головой Мария Ивановна.

— Да что говорить, я сам так плакал, так плакал, очень жаль было, — покачал головой сын и приложил платочек к глазам.

— Трудная судьба тебе досталась сынок, — посочувствовала ему мать.

— Да, — согласился он, — нелегкая.

— Теперь ты часто будешь ко мне приезжать?

— Часто не могу, дела бизнеса не пускают. Я ведь директор предприятия!

— Мне жить осталось, Антоша, всего ничего, приезжай ко мне, — жалобно попросила мать, — приезжай! Ты для меня единственная радость. Приезжай каждый день, я прошу!

— Я… это… — растерялся сын, отчего-то часто поглядывая на дверь. — Я как смогу приехать, так сразу же приеду. Обещаю. А сейчас мне пора, да и врачи сказали, что недолго можно. Ведь у вас положение такое — нельзя лишних разговоров.

И в ту же минуту вошел ее лечащий врач и сказал сурово:

— Антон Сергеевич, все свидание окончено, Марии Ивановне нельзя волноваться.

— Ну еще чуть-чуть, доктор, — взмолилась старушка.

— Нет, нет, — сурово покачал головой лечащий врач.

— Дай хоть я тебя поцелую, сынок, — попросила Мария Ивановна и протянула к нему худые руки.

Сынка, похоже, предложение это не слишком обрадовало. Не без отвращения он наклонился над больной старушкой, которая крепко для своего теперешнего положения обхватила его и стала целовать сухими губами его лицо. Сын зажмурился и пытался улыбаться. Прощание произошло коротко, сынок пулей вылетел в коридор, а Мария Ивановна приподнялась на локте и долго еще махала ему рукой.

Антон Сергеевич ждал его в машине. Родной сын Марии Ивановны открыл дверцу и, плюхнувшись на заднее сидение, спросил:

— Реквизит и костюмы сдавать или как?

— Оставь себе, — ответил Антон Сергеевич, — еще пригодятся.

— Ну как я сыграл свою роль?

— Не злоупотребляй высокопарными словами, ты же не Шекспира играешь, — хмуро посоветовал Антон, — в целом нормально. Она поверила и это то, что было нужно.

— Она меня стала целовать, а об этом договора не было, придется доплатить полтинник. Я же не геронтофил.

— Заткнись-ка, умник, ты все-таки о матери моей говоришь, — посоветовал Антон, — в театре своем и с кошкой поцелуешься, если режиссер прикажет, а тут развыпендривался. Я итак тебе сто долларов заплатил и реквизит с костюмом тебе оставлю, только не проколись, что ты не тот за кого себя выдаешь.

— Ладно, — быстро согласился актер передвижного театра Синицын, которого после недолгого кастинга, проведенного среди безработных актеров, Антон Сергеевич утвердил на роль Сливы.

Актер Синицын считал, что итак хорошо приподнялся на этом темном дельце — все-таки сто баксов заработал, костюм опять же с рубашкой и туфлями оставляют. Как говорится, тяжела и неказиста жизнь российского артиста. В сериалы его пока не брали, в театре ролей было — кот наплакал, а тут такое хорошее предложение подвалило — сыграть потерянного сынка у постели умирающей старушки, получить хорошие деньги за пять минут работы, еще и реквизит в виде мобильного телефона ему достался, кроме костюма от кутюр.

— Я тебе позвоню когда в следующий раз поедем, — сказал Антон Сергеевич, — а теперь пока.

— Довезите хоть до угла, — попросил актер Синицын, — а-то неправдоподобно получается. Директор предприятия и пешком ходит.

— Машину тебе еще купить? — спросил Антон Сергеевич.

— Неплохо бы, — кивнул наглый актеришка.

«Хватит, — подумал Антон, — итак со Сливой уже влетел так, что сейчас не знаю как и выкрутиться». И высадив Синицына за углом, он вспомнил события последних дней, предшествующие этому свиданию подставного «сына» с настоящей матерью.

11

Избавившись от Антона Слива забежал за стоящие рядком гаражи, чтобы отдышаться. Два мужика, помогавшие ему дубасить Антона, остановились рядом с ним. Только теперь он смог разглядеть их — оба здоровые килограмм под сто с волосатыми ручищами, в одинаковых спортивных куртках, приобретенных, вероятно, на ближайшем рынке. Тот, что бил Антона палкой — здоровый рыжий детина, был повыше и помоложе. А второй поменьше ростом, но зато постарше первого — этакий амбальчик с круглым пузиком, которое обтягивала флотская тельняшка.

— Спасибо, мужики, выручили вы меня! — стал благодарить их Слива, попеременно тряся руку то рыжему, то толстому.

— Да ладно, не за что, — отвечали смущенные мужики.

Им и самим было приятно, что они на пару с оскорбленным мужем отдубасили совратителя его жены.

— Не будет теперь к твоей жене приставать, — сказал рыжий, почесывая свой большой нос.

— Знаете что, — сказал Слива, — я хочу вас угостить за то, что вы мне помогли этого гада проучить. По всему видно, что вы классные парни.

Мужики от дармовой выпивки отказываться не стали. Слива полез в карман и нащупал там сто баксов, которые давеча выпросил у Антона на «мелкие» расходы. Это были единственные деньги, которыми он обладал на данный момент и он решил их немедленно истратить. Как он дальше будет существовать без денег и без жилья, Слива пока не знал, но кое-какие мысли на этот счет у него были. Все зависело от того каким образом будут развиваться события дальше.

Мужики, которые ожидали, что Слива купит бутылку дешевой водки и батон, растрогались в магазине, когда их новый «друг» купил две бутылки самой дорогой водки, настоящего немецкого пива, копченой колбасы, ветчины, оливок и много всего другого, спустив на это дело все свои сто долларов.

— Ну ты, силен, — смущенно пробормотал толстяк, принимая от Сливы переполненные пакеты.

— Нормально, ребята, — сказал Слива, — если бы не вы, меня бы может и в живых уже не было. Вы теперь мои лучшие друзья навек.

Сливе ничего не стоило сказать эти слова, но простые сердца работников троллейбусного парка они тронули до слез.

— Давайте хоть познакомимся, — предложил Слива.

— Давай, — согласились оба его новых друга и протянули свои крепкие, темные от не отмывающегося машинного масла ладони.

— Толик, — представился рыжий.

— Саня, — представился толстый.

— Аркадий, — представился Слива.

— Ого! — удивились и Саня и Толик. — Редкое имя.

— Мама меня так назвала, — сказал Слива, — теперь лежит при смерти. Почти все деньги, что зарабатываю, уходят на лечение…

— Да-а, — посочувствовали Саня и Толик новому знакомому, голос которого дрогнул, когда он говорил о матери.

— Где выпивать-то будем? — спросил Слива.

— Можно в скверике, — предложил Саня, удерживая большой пакет со снедью на полосатом пузе.

— В скверике с ТАКОЙ закуской? — горестно удивился Слива.

Да, закуска была слишком шикарной для замусоренного скверика. Ладно бы там банка кильки и портвейн.

— А че, ты, Саня, пошли к тебе домой, — предложил Толик, — жена у тебя все равно в отпуске. Посидим, музыку послушаем.