ГИТЛЕР, Inc.Как Британия и США создавали Третий рейх - Гвидо Препарата

Рука Провидения не заставила себя ждать. 6 июня 1916 года судно, на котором Китченер направлялся в Россию, подорвалось на мине (98). Уличенный в закулисных махинациях глава либе­ральной партии Эсквит был вынужден уйти в отставку, и 7 дека­бря 1916 года премьер-министром стал Дэвид Ллойд-Джордж. Участники «Круглого стола» немедленно получили в правитель­стве несколько высоких постов, а «мастер ложи» Милнер стал главным стратегом военного кабинета. Вскоре после этого бри­танские войска высадились на Среднем Востоке, выступив про­тив турок.

11 декабря 1917 года генерал сэр Эдмунд Алленби и его офи­церы пешком вошли в Святой город Иерусалим через Яффские ворота (99).

В августе 1918 года первый акт великой северо-западной оса­ды приблизился к развязке. После того как было отражено по­следнее большое наступление генерала Людендорфа, начатое весной 1918 года, союзникам, при поддержке прибывших аме­риканских дивизий, удалось оттеснить потрепанных испанкой немцев назад, к «линии Гинденбурга». Германия поняла, что не может больше держаться. Она капитулировала, и в ноябре было подписано перемирие.

К августу 1918 года стало ясно, что Германия сделала все воз­можное, но для победы этого оказалось мало. Блокада и вы­садка на континенте американских войск поставили герман­ское руководство перед альтернативой: сдаться или ввергнуть страну в полный экономический и социальный хаос. Все без исключения, во главе с аристократами из военного командо­вания, выбрали капитуляцию... Оглядываясь назад и оцени­вая историю военных операций J 1ервой мировой войны, трудно отделаться от впечатления, что весь этот конфликт был большой осадной операцией, направленной против Гер­мании (100).

Десяти миллионов убитых оказалось недостаточно для того, чтобы сломить страну и сделать ее сателлитом морских дер­жав. Германия не была разбита на своей территории. Для того чтобы Германия пережила окончательный крах и потерпела поражение внутри своих границ — то есть для осуществления второго, заключительного акта северо-западной осады (то есть Второй мировой войны) — британские правящие круги посвя­тили следующие двадцать лет проведению двойственной по­литики по отношению к поверженному рейху политики, пред­ставлявшей собой смесь санкций и прямых зарубежных инвестиций. В действительности за лицевой стороной этой ко­варной политики пряталось намерение клубов восстановить военный и экономический потенциал Германии, а за это время выявить и идентифицировать «нужный» тип политического руководства, способного «использовать» возрожденный и вос­становленный германский рейх к выгоде Британии. Коротко говоря, схема предусматривала вооружение вчерашнего врага и его вовлечение в следующий конфликт, который должен был создать (1) повод к окончательному уничтожению Германии и (2) возможность захвата геополитических позиций Герма­нии. Этому сложному клубку провокаций, состряпанных для инкубации нацистского фюрера Адольфа Гитлера, этого уни­кального «барабанщика» неузнаваемой, превращенной в вос­точную деспотию Германии, посвящена остальная часть насто­ящего повествования.

Часть 2

МЕФИСТОФЕЛЬ: Фауст, наберись мужества и уколи себя в руку. Свя­жи свою душу с тем, чтобы однажды Великий Люцифер смог назвать ее своей.

ФАУСТ: Смотри, Мефистофель, из любви к тебе (колет себя в руку) я по­резал руку и ценой моей собственной крови предаю свою душу великому Лю­циферу.

МЕФИСТОФЕЛЬ: Но, Фауст, ты должен написать здесь, что это акт дарения.

ФАУСТ: Да, я сделаю это. (Пишет.) Но, Мефистофель, моя кровь сверну­лась - я больше не могу писать.

МЕФИСТОФЕЛЬ: Я принесу тебе огня, чтоб растворить ее сей же час.

ФАУСТ: Что может предвещать свернувшаяся кровь? Она не хочет, чтоб подписал я бумагу эту ? (Возвращается Мефистофель, неся жаровню с уг­лями.)

МЕФИСТОФЕЛЬ: Вот и огонь; пиши же, Фауст.

Кристофер Марло. «Доктор Фауст», сцена V (58-91) (1)

Невозможная революция

Германия капитулировала в ноябре 1918 года, кайзер Виль­гельм II отрекся от престола, и империя взорвалась. Внутри рас­строенного немецкого общества немедленно возникло, требуя «перемен», диффузное и насквозь пацифистское движение низ­ших слоев общества и его богемной фаланги — анархистов, ин­теллектуалов и деятелей искусства. Это движение было мгновен­но подавлено хотя и ослабленной, но духовно оставшейся нетронутой милитаристской частью германской элиты при мол­чаливом одобрении обладавшего собственностью среднего клас­са. «Стальные люди» возглавляли и представляли собой вернувшиеся домой и подавившие возмущение германские армии. То были молодые и безжалостные солдаты и офицеры, выкованные и закаленные войной, соединившиеся с призрачными пока объединениями несгибаемых ветеранов в союз, благословлен­ный неизвестными доселе и поэтому безымянными божествами. Страна стала свидетельницей зарождения так называемой консервативной революции — движения, возникшего из неизмери­мых глубин германского духа, опьяненного военным экстазом, но смертельно враждебного современному стяжательству, так же как и архаизму императорской власти и наследственной ари­стократии. Нацизм стал весьма специфическим ответвлением этого возрождения из бездны, представляя собой сложное переплетение ассоциации, партии и тайных орденов, — прославлен­ным трубадуром этого возрождения стал писатель и ветеран вой­ны Эрнст Юнгер. В конце 1919 года в один из таких орденов был принят и ефрейтор Гитлер. В это время союзники очищали Рос­сию от последних остатков царизма, активно поддерживая нигилистическую диктатуру большевиков. Именно союзники позволили большевикам перекупить ядро старой николаевской армии и нанести поражение белым генералам в ходе кровавой Гражданской войны 1918-1922 годов. Одновременно в Версале англо-американцы заложили фундамент инкубатора, в котором они намеревались вывести будущего врага России: наложенные на Германию репарации всерьез не затрагивали доходы привилегированных классов Германии, кроме того, союзники начали процесс реабилитации реакционных немецких кланов с тай­ным намерением выпестовать радикальную антибольшевист­скую силу, каковую можно будет впоследствии бросить на штурм русского бастиона и уже окончательно уничтожить, повторив сокрушительную для Германии войну на два фронта. Единственным мыслителем той эпохи, который с провиденциальной яс­ностью и пониманием оценил происходящие трансформации, был американец Торстейн Веблен: изучив развитие событий в Германской империи, он предсказал дальнейший ход этого развития, и, что еще более важно, он оказался единственным, кто обратил самое живое внимание на очевидно пробужденную войной и прокатившуюся по всей Германии волну окрашенной своеобразной религиозностью страсти к разрушению. Еще в 1915 году он в общих чертах предсказал появление на полити­ческой сцене исступленного, произносящего зажигательные речи фюрера; более того, в 1920 году, когда стало ясно, что рати­фицированный в Версале позорный мирный договор окажется не в силах создать условия, которые Веблен считал необходимы­ми для разоружения Германии и ее превращения в послушного и кроткого партнера англосаксонских государств, он предсказал, что через двадцать лет, то есть в 1941 году, начнется смертель­ная, невиданная схватка между большевистской Россией и реак­ционной Германией. Это пророчество, приведенное в книге Дж. М. Кейнса, посвященной парижскому мирному договору, является, вероятно, величайшим достижением политико-эко­номической мысли — свидетельством величайшего гения — и кричащим обвинением в ужасающем заговоре, составленном Британией в течение полугодовой мирной конференции, со­стоявшейся после окончания Первой мировой войны.

В Германии никогда не было подлинной революции. Раздува­емый в литературе миф о расколе между левыми и правыми представляется явным преувеличением, хотя многие считают этот раскол главной причиной успеха Гитлера. Однако про­пасть, разделявшая имущих от пролетарского класса, была ско­рее мнимой, нежели реальной: будущие столкновения между на­цистскими коричневорубашечниками и красными отрядами коммунистической партии были скорее следствием иностран­ного вмешательства в германскую политику, чем результатом внутреннего антагонизма, разъедавшего немецкий порядок. Это утверждение я постараюсь доказать в главе 4. По этому по­воду надо сказать, что, так же как и в большинстве стран «демо­кратического» Запада, в имперской Германии было стабильное и относительно крепко спаянное общество, и какими бы ни бы­ли классовые противоречия и классовое неравенство, они ни­когда не находили отчетливого выражения в подлинно револю­ционном движении. До Первой мировой войны в Германии ни у кого не было истинной воли к восстанию; не было ее и после войны. В течение шести странных месяцев, прошедших от ка­питуляции в ноябре 1918-го, до провозглашения Веймарской ре­спублики в июне 1919 года, Германия горела в лихорадке, кото­рая, как правило, сопровождает смену режима, — это был пери­од относительно мягких протестов, протестов неорганизован­ных и вскоре искаженных вмешательством независимых интел­лектуалов, частных военизированных отрядов, иностранными интригами и вскоре подавленными вернувшейся с фронта ар­мией, утопившей в крови отдельные очаги вооруженных вы­ступлений. Таким был промежуточный период существования немецких Советов, период, после окончания которого на поли­тическую авансцену выступил Гитлер.