Халиф на час - Шахразада

– И ты знаешь, заботливый мой визирь, я, быть может, буду любоваться не только минаретами и коврами, не только посудой и весенним небом. Должно быть, я увижу немало хорошеньких женщин.

«О, только не это, Аллах всесильный, только не это…»

– Но они же простолюдинки, халиф! Тебе, властелину великой страны, не пристало избирать себе наложниц среди простолюдинок…

– Но разве я сказал «наложница», визирь? – Тон халифа стал необыкновенно холоден. Если бы визирь уже не был напуган до последней степени, он бы испугался до полусмерти от одного этого тона.

– О нет, великий халиф! Но я понял тебя именно так…

– Не надо слышать то, чего я не сказал, раб! И уже тем более не надо принимать то, чего ты не услышал, за мои желания.

Визирь покорно склонил голову. О, он уже даже не прикидывал, что можно успеть сделать в городе за одну лишь ночь… Он покорно ждал наступления нового дня, как ждет его приговоренный к смерти.

– Я подумал, глупый мой визирь, что, должно быть, я смогу встретить ту единственную, что станет звездой моего небосклона, радостью всей моей жизни и счастьем моего последнего дня…

– Но разве нет такой среди равных тебе, о великий? – печально спросил визирь. Он уже предчувствовал, что ответит ему халиф и сопротивлялся скорее по привычке.

– Я ищу не равную, червь… Я ищу единственную. Ищу ту, увидев которую перестану замечать всех остальных женщин. Я ищу свою мечту, глупец… И мне все равно, равной мне она окажется, простолюдинкой или девушкой высокого рождения. Она будет единственной. Она будет моей мечтой.

Макама десятая

Конечно, великий халиф Гарун аль-Рашид покинул дворец не на рассвете. Ибо его представления о раннем утреннем часе заметно отличались от представлений его подданных. Более того, был уже почти полдень, когда повелитель Багдада ступил на его мостовые.

О да, Гарун аль-Рашид видел свой город и раньше. Видел так, как дано видеть владыке – из окошка паланкина, мерно покачивающегося на плечах четырех крепких воинов – и стражников и рабов. Но сейчас его восторгу не было предела. Ибо он шел, сопровождаемый всего лишь визирем. Перед ним теперь расстилался совсем другой город – город распахнутых лавок, многоголосого говора, веселых или печальных лиц. Город живой и радующийся всему живому.

И потому, должно быть, халиф не замечал вони сточных канав, ругани пьяниц на улицах, плача и скандалов, слышных из-за дувалов. Его первая прогулка была полна для него поистине удивительных открытий.

Вдруг оказалось, что его подданные умеют готовить прекрасные, ароматные кушанья, частенько вкусом своим превосходящие те, которые предлагала халифу дворцовая кухня. Оказалось, что на рыночной площади дервиши умеют удивлять и развлекать подданных ничуть не хуже, чем это делают дворцовые актеры или циркачи. Оказалось, что лавки полны товаров, что по улицам весело бегают дети, а город своим шумом и пестротой может ослепить и оглушить ничуть не менее, чем любая столица любого из сопредельных королевств или княжеств.

Визиря же, который едва поспевал следом за повелителем, огорчало все. И вонь, и ругань, и смех, и слезы. Увы, он даже не мог сейчас записать всего, что вызывало у него гнев, дабы потом, когда эта пытка прогулкой по городу закончится, призвать к себе вали[1] и указать на все пороки города. О да, вали, конечно, не обязательно знать, что халиф, великий и мудрый, ничего этого не заметил. Главное, что все эти возмутительные вещи увидел он, зоркий визирь. И тогда, о Аллах, если вали не успеет до следующей прогулки великого Гаруна аль-Рашида привести город в надлежащий вид, не быть вали более властителем и управителем великого Багдада…

Несколько чудесных, поистине сладостных минут представлял визирь, каким униженным и слабым окажется этот тучный и скандальный Ибн-Мухрад-ибн-Мехмет после того, как он, визирь Умар, перечислит все недостатки города, которым он, вали, не смог управлять так, как этого ожидал владыка…

Мысли о мести давнему недругу так далеко унесли визиря, что он не успел остановить халифа, когда тот свернул с главной улицы Предзнаменований на узенькую улочку Утренних грез. Визирю, к счастью, было известно, что улочка эта славилась на весь подлунный мир лавками, полными изумительных тканей и подлинных шедевров ювелирного искусства. Но все же… Самому халифу своими прекрасными изнеженными ногами вовсе не пристало спускаться с каменной мостовой на пыльную землю узенькой торговой улочки.

– Умар, добрый мой друг, – услышал визирь и от такого обращения очнулся. – Но почему мы никогда раньше не гуляли по моему прекрасному городу? Это столь удивительное место, столь чарующее…

– Не пристало владыке… – начал было визирь.

– Т-с-с, испуганный мой друг. Мы же с тобой веселые иноземцы, впервые ступившие на улицы великого города. Называй меня… называй меня Клавдием… А ты будешь Умаром, управителем моего здешнего поместья. Я его купил только вчера. А теперь вышел вместе со своим доверенным слугой, чтобы выбрать необходимые мелочи для моего нового дома.

– Слушаю и повинуюсь, о вели… то есть добрый мой друг Клавдий!

– Так почему же, друг мой, мы до сих пор никогда не прогуливались по улицам этого величественного города?

– Но мой вла… то есть Клавдий. Ты же неоднократно видел город и горожан из своего паланкина. Тебе знакомы радости и беды этого города, ибо заботливый вали каждый день рассказывает тебе о том, чего жаждут твои подд… то есть багдадцы.

– Этот напыщенный индюк мне рассказывает, что жители прекрасного Багдада славят своего владыку день и ночь, думая лишь о том, как бы не огорчить его своими жалкими и ничтожными желаниями.

Визирь кивнул, ибо так все и было. Легендарная лень вали давно уже стала притчей во языцех всего дивана. Но то, что об этом, оказывается, прекрасно известно халифу, стало неприятным открытием для Умара. Ведь тогда, он это прекрасно понимал, и о нем властелину может быть известно нечто такое, что весьма быстро выбьет то уютное кресло, на котором устроился Умар, из-под… э-э-э… седалища визиря.

– Запомни, визирь, начиная с сего дня я желаю каждое утро посвящать прогулкам по городу. Так мне станут известны истинные желания и чаяния моего прекрасного, умного и трудолюбивого народа.

– Повинуюсь, мой госп… то есть Клавдий. Куда теперь ты желаешь направить свои стопы?

– Думаю, мой друг, что мы начнем, разумеется, с ковровой лавки. Ибо нежные ковры станут украшением моего дома в новом владении. Потом я бы хотел выбрать посуду, ткани на драпировки… И еще книги… Следует не забыть о книжной лавке. А потом, о Аллах, перед тем как вернуться в поместье, мы отдадим дань какой-нибудь тихой харчевне, где любопытные иноземцы смогут найти изысканнейшие яства из тех, что предложит усталым путникам хозяин такого превосходного местечка.