Нотариус из Квакенбурга - Вадим Россик

– А что вы нам можете рассказать о бумаге? – с иронией спросил Вейш нотариуса.

– Насчет бумаги, я могу вам помочь, – вмешался Озрик. – Это обычная писчая бумага по три серебряных квадранта за пачку. Целая стопка такой бумаги лежит у нас в библиотеке. Кстати, там есть и клей.

– Но не проще ли было написать пером? – удивился доктор Адам, до сих пор молчавший.

– Автор этого послания не хотел, чтобы его обнаружили по почерку. Видимо, его почерк хорошо здесь знаком, – объяснил Вейш.

– Но кто же мог послать мне эту записку? – спросил Озрик полицейского.

– Я думаю, тот, кто знает больше других о том, что происходит в замке, – ответил за инспектора нотариус и, многозначительно подняв палец, добавил:

– А также знает о том, что еще может произойти.

– Знать бы еще его имя, – хмыкнул Вейш.

Мартиниус повернулся к инспектору и спокойно произнес:

– Возможно, в свое время вы узнаете и имя. Однако, уже довольно поздно и я, с вашего позволения, инспектор, хотел бы ненадолго вернуться к своим основным обязанностям. Пора огласить завещание покойного графа Бертрама Мармадука Де-Бурга.

Аккуратно спрятав записку в папку, Вейш согласно кивнул и предложил собрать всех в столовой через полчаса. На том и порешили.

Глава тринадцатая

В которой Мельхиор слушает завещание

Через полчаса в столовой слуги зажгли свечи, все уселись и приготовились внимательно слушать. В уголке, под неодобрительными взглядами нарисованных предков, незаметно примостился инспектор со своим неизменным писарем. У дверей неподвижно застыли дворецкий Мартин и горничная Вилемина. Не было только Таис, которая осталась присмотреть за Ники.

Патриция и Валерия были одеты во все черное. Мужчины также прикрепили к своим костюмам траурные ленты. Чтобы придать происходящему больше торжественности, маленький нотариус надел свой пышный наряд члена Гильдии гведских нотариусов. Черный бархатный колпак с красным помпоном и красными широкими полями сделал его похожим на большой мухомор. Я скромно стоял возле шефа, держа в руках текст завещания. Мерцающее пламя свечей отбрасывало отсветы на мрачные стены старинного зала, и это мелькание теней вызывало у собравшихся ощущение какой-то необъяснимой тревоги.

Как и положено по закону, Мартиниус поименно перечислил всех присутствующих и попросил разрешения у инспектора приступить к делу. Инспектор кивнул и мой шеф, взяв у меня завещание, в полной тишине начал его читать своим высоким, надтреснутым голосом. Когда прозвучали слова о том, что вся собственность покойного графа передается Озрику, Патриция протестующее вскрикнула, а у Себастьяна вырвалось какое-то тихое ругательство. Видимо до сих пор они не верили, что старый граф выполнил свою угрозу. Одна Валерия сохраняла полное спокойствие. Ее лицо загадочно белело в полумраке столовой. До самого конца чтения она не издала ни звука.

Озрик слушал нотариуса со смущенным видом. Ему было явно неловко перед родными, но ничего поделать он не мог. По старинному гведскому закону сын был обязан выполнить последнюю волю отца, даже если она не совпадала с его собственным мнением и желанием. Отказаться от наследства Озрик не мог и знал это.

Закончив оглашение завещания, нотариус поклонился присутствующим и замер в ожидании вопросов. Первым нарушил напряженную тишину Себастьян.

– Подумать только, я получу наследство только после Валерии!

– Ничего не поделаешь, – пожал плечами мой патрон, – такова была воля его сиятельства.

– Граф Бертрам был тяжело болен, – нервно проговорила Патриция. – Разве можно исполнять волю человека, который, возможно, не отдавал себе отчета в том, что он делал?

За нотариуса ответил доктор:

– Как врач, я могу засвидетельствовать, что болезнь не отразилась на умственных способностях его сиятельства. Он пребывал в здравом рассудке и твердой памяти, когда диктовал свою волю!

– Пойдем, Себастьян, – скомандовала дочь драгунского полковника. – Нам тут делать больше нечего! Но предупреждаю, что мы это так не оставим. Это несправедливое решение – лишить всего своего старшего сына!

И, подхватив под руку мужа, властная дама вышла из столовой.

– Не сердитесь на Патрицию, месьер Мартиниус, – сказал Озрик, вздыхая. – Она, конечно, расстроена, но я постараюсь все уладить.

– Правильно, Озрик, – поддержала брата Валерия, – сегодня же поговори с ней.

– Но уже довольно поздно, – посмотрев в темноту за окном, возразил молодой человек, – а разговор у меня с Патрицией будет долгий и не простой.

Валерия улыбнулась.

– После такого волнения Патриция все равно не сможет заснуть. Поэтому не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня.

– Хорошо, сестрица, – согласился Озрик и велел Вилемине, которая все еще здесь вертелась, передать госпоже Патриции, что он будет ее ждать для очень важного разговора в кабинете покойного графа ровно в десять часов.

Тем временем, инспектор Вейш пригласил нотариуса, доктора и меня вновь собраться в курительной комнате для подведения итогов первого дня расследования.

Валерия пожелала всем спокойной ночи и ушла с Тобиасом, который на ходу начал пылко декламировать:

С дыханьем ночи иль утра,Всегда свежа, всегда бодра,Являлась как по приказаньюИ исполняла все желанья.Но ночь прошла и утро тоже,И скучен день и все пустое,И снова быть хочу с тобою!

Глава четырнадцатая

В которой Мельхиор видит, как инспектор полиции попадает в тупик

– Ну что же, – невнятно промычал Вейш, не выпуская изо рта трубку опять бесцеремонно набитую превосходным табаком из графских запасов, – давайте подведем итоги. Мы должны ответить на несколько вопросов. Во-первых, мы должны получить ответ на вопрос: что же произошло с графом Бертрамом вчера вечером: смерть по нелепой неосторожности, самоубийство или убийство? Если мы установим, что это убийство, тогда перед нами встанут следующие вопросы: кто это сделал? Один это человек или несколько? Каким образом убийца это сделал и почему он это сделал?

Инспектор оглядел нас, нахмурив свои густые брови, и продолжил:

– Смерть по неосторожности в результате какой-то случайности, можно отмести сразу. Слишком многое говорит против этой гипотезы. Например, откуда у графа взялся яд? Зачем ему вообще он понадобился, и куда девалась посуда, в которой это зелье находилось? Я думаю, версию о нечаянном отравлении можно исключить.

Вейш опять грозно посмотрел на нас, ожидая возражений, но мы дружно кивнули, соглашаясь с ним. Инспектор удовлетворенно выпустил пару густых клубов дыма и стал размышлять дальше:

– Теперь рассмотрим версию самоубийства. Если граф Бертрам был отравлен ядом из лаборатории Озрика, то когда же он его смог взять? Озрик Де-Бург привез цианистый калий из Квакенбурга. До позавчера бутылочку никто не брал. Позавчера Озрик заметил бы уменьшение яда во время вашей экскурсии в лабораторию. Весь следующий день покойный граф работал с Таис – диктовал ей деловые письма. И вообще, все время находился на людях. Кроме того, он не знал о том, что Озрик привез яд. Записки, которую обычно оставляют самоубийцы, мы не нашли. Как не нашли и посуды из которой граф принял яд. Таким образом, принимая во внимание все вышесказанное, можно и версию о самоубийстве полностью исключить!

– Логично, – согласился с инспектором нотариус.

Вейш молча сделал еще несколько глубоких затяжек, закашлялся, вынул огромный носовой платок в зеленый горошек с вышитой в форме сердца надписью «Ади от Лили», высморкался, вытер выступившие слезы и, подготовившись таким образом, заговорил снова:

– И, наконец, третья версия – убийство. По моему убеждению, несчастного графа Бертрама отравили. Отравили умышленно, безжалостно и сделал это кто-то из его домашних.

– Но кто? – задал вопрос Адам.

– Все они могут оказаться убийцами. Слуг я пока исключаю. Ничто не указывает на их причастность к преступлению. О цианиде знали Себастьян, Патриция, маленький Ники, Валерия, Таис и конечно сам Озрик. Вас, месьер нотариус, и вашего помощника я не подозреваю, так как не вижу никакого мотива для убийства вами вашего собственного клиента. Поэтому вас двоих я исключаю из числа подозреваемых. Пока исключаю, – со значением произнес Вейш.

– Спасибо, инспектор, – с иронией поблагодарил мой шеф.

– Пожалуйста, – не остался в долгу Вейш и продолжил:

– Так вот. Себастьян груб, вспыльчив и очень обижен на отца из-за изменения завещания. Его жена, думаю, тоже не в восторге от перспективы всю жизнь быть в зависимости от Озрика, который к тому же ее бросил ради другой женщины.

– А их сын Николаус, эта spes ultima gentis7? – подал голос доктор Адам. – Мальчуган вполне мог взять яд из сейфа и налить дедушке, чтобы посмотреть, как тот мучается. Для его заболевания характерна тяга к жестокости.