Нотариус из Квакенбурга - Вадим Россик

– Но кто же мог взять яд из лаборатории? – спросила Валерия.

– Мне кажется, я знаю, кто это мог быть, – пробормотал Озрик, – но это невозможно, совершенно невозможно…

– Все, что вы знаете, вы должны сообщить полиции, – строго сказал мой шеф своим писклявым голоском.

– А я вот ничего не понимаю в ядах, – вдруг вступил в разговор Тобиас, до этого молчавший в своем углу. – Дорогой Озрик, может быть, вы меня просветите, что собой представляет этот самый цианид?

– Цианистый калий – один из самых распространенных цианидов. Он относится к группе цианистых солей, производных от синильной кислоты. Чистая синильная кислота совершенно бесцветна. Я сам могу ее изготовить в своей лаборатории.

– Разве это так просто? – удивился Тобиас.

– Для человека даже с начальными знаниями по химии – это совсем несложно, – ответил Озрик. – В определенной пропорции берется раствор поташа, купоросное масло и обычная вода. Все соединяется вместе и осуществляется процесс дистилляции.

– Я слышала, что синильная кислота есть и в косточках персика? – спросила Валерия.

– Действительно есть, но в очень небольших количествах. Смертельную дозу составляет кислота из более чем пяти тысяч плодов, – объяснил Озрик.

Разговор прервали вошедшие слуги. Они начали готовить столовую к обеденной трапезе. Чтобы им не мешать мы разошлись по своим комнатам. Поднимаясь к себе, я слышал, как Озрик попросил Валерию зайти к нему, чтобы о чем-то посоветоваться. Та пообещала исполнить его просьбу через несколько минут.

Во время обеда пошел дождь. Над замком низко стлались свинцово-серые тучи. Потоки воды с такой яростью обрушивались на землю, что казалось, будто свирепый Деус опять за что-то прогневался на потомков несчастных жителей Флорианы. Было слышно, как тяжелые капли стучат по крыше, шуршат в зарослях плюща, покрывающего старые стены. В трубах тоскливо выл ветер.

Обитатели замка пребывали в мрачном настроении. Я и сам ощущал тяжесть на душе. Меня томили какие-то нехорошие предчувствия, и хотелось только одного: как можно скорее покинуть это скорбное место и вернуться домой.

После обеда, несмотря на непогоду, из города приехал инспектор Вейш и, не откладывая дел в долгий ящик, приступил к действиям. Он попросил всех, включая слуг, собраться в гостиной, а сам расположился в курительной комнате по соседству и первыми пригласил зайти Мартиниуса и меня.

Инспектора мы застали сидящим за столиком красного дерева с курительными принадлежностями и с интересом разглядывающего коробку с дорогим гведелупским табаком. В уголке устроился полицейский писарь.

Увидев нас, Вейш угрожающе сдвинул свои косматые брови и произнес строгим тоном:

– Я официально объявляю вам, что начинаю следственные действия и прошу вас, месьер нотариус, и вашего помощника присутствовать при них в качестве понятых в соответствии с гведскими полицейскими законами. Также вы являетесь душеприказчиком покойного графа и на этом основании также можете присутствовать на следствии и оказывать помощь.

Мой шеф церемонно кивнул в знак согласия и занял место за столом. Я расположился рядом с ним. Инспектор хрипло прокашлялся, вынул трубку, неторопливо набил ее табаком из коробки стоявшей перед ним, закурил и продолжил:

– Сейчас я буду вызывать по очереди всех обитателей замка, чтобы опросить каждого из них. Но до этого, может быть, вы хотите мне что-нибудь сообщить или у вас есть какие-то соображения по этому поводу?

Нотариус спросил:

– Меня интересует, месьер инспектор, проведено ли уже вскрытие покойного и установлено ли время и причина смерти?

– Я с минуты на минуту ожидаю этого медикуса, доктора Адама, с заключением. По моему мнению, пока нужно исходить из того, что граф Бертрам вольно или невольно отравился сам или был кем-то отравлен цианидом. Что вы сами можете рассказать мне по поводу случившегося?

Мартиниус кратко, но, не упуская ни одной важной детали, рассказал о причине нашего появления в замке, о проведенном здесь времени, описал события, свидетелями которых мы стали. Он упомянул о недовольстве Себастьяна изменением завещания в пользу младшего брата, не утаил и подслушанного нами разговора Патриции с Озриком в библиотеке. Я, в свою очередь, подтвердил все сказанное. Писарь тщательно записал наши показания и дал нам расписаться.

– Ну что же, теперь заслушаем остальных свидетелей, – решил инспектор. – Начнем, пожалуй, со слуг.

Он велел стражнику позвать дворецкого Мартина.

– Ну-с милейший, – строгим голосом обратился к дворецкому Вейш, – что вы можете сообщить полиции по поводу смерти вашего хозяина?

Здоровяк Мартин со своими уныло повисшими усами представлял собой печальное зрелище. Глаза его были красны от слез, руки дрожали, и все время нервно перебирали край одежды. Дворецкий грустно посмотрел на инспектора и хрипло проговорил:

– Что же я могу сообщить, месьер полицейский? Если бы я что-то знал, я бы сразу пришел рассказать – не стал бы дожидаться, пока меня вызовут. Не понимаю, как такое горе могло приключиться…

– Расскажите тогда, как вы провели вчерашний день?

– Ну, как провел? Как обычно. Ничего особенного не заметил. С утра и до обеда следил за уборкой комнат. Прислуга в последнее время разболталась. Особенно эта Вилемина. Мне уже госпожа Патриция жаловалась, что плохо полы помыты, пыль везде, вещи найти не может. Вот и следил сам. После обеда месьер граф Себастьян и месьер Тобиас вместе с этими месьерами, – тут Мартин покосился на нас с нотариусом, – уехали в Крон. К ужину все, кроме месьера учителя, вернулись. Вечером месьеры разошлись по своим комнатам. Я проверил запоры на воротах и дверях и тоже лег спать.

– В котором часу вы легли спать? – спросил инспектор.

– Как обычно, около часа ночи.

– Скажите, Мартин, а не мог ли в замок проникнуть кто-то посторонний?

– Нет, доминус, – решительно помотал головой дворецкий, – это исключено. Ворота и все наружные двери всегда заперты. Вчера никаких гостей или там посетителей не было. Даже месьер доктор не приезжали. Никто не входил и не выходил из замка. Я впустил только месьера графа Себастьяна. Он приехал часов в пять пополудни, вскоре за ним и эти месьеры пожаловали.

Дворецкий снова покосился на нас.

– Хорошо, Мартин, вы можете идти, – разрешил Вейш.

Дворецкий поклонился и вышел. Инспектор попросил стражника позвать следующего. За какие-то полчаса мы выслушали показания повара, двух лакеев, четырех горничных и мальчика на посылках. Ничего важного они нам не сообщили. Никто ничего подозрительного не видел. Только один из лакеев сказал, что по просьбе Себастьяна выбросил пустую бутылочку с надписью «яд», да словоохотливая Вилемина рассказала, что Патриция вчера сама где-то потеряла золотой медальон, а отругала за это ее и велела найти его во что бы то ни стало. Полицейский писарь напрасно исписал целую стопу бумаги.

Едва последняя служанка покинула курительную комнату, как вошедший стражник сообщил, что прибыл доктор Адам.

Глава одиннадцатая

В которой Мельхиор испытывает укол ревности

Доктор, как всегда, был бодр и энергичен. Он снял свой блестящий от дождя плащ, удобно устроился в кресле и закурил. Потом достал из чемоданчика медицинское заключение и подал его инспектору. Тот бегло просмотрел бумаги и сказал:

– Лучше расскажите нам, месьер Адам, что вы там установили?

Доктор потер ладонью свое гладкое загорелое лицо, выдохнул табачный дым и заговорил:

– Что же, мое peroratio5 таково. Сначала самое трудное – время смерти. По общему правилу температура тела в первые четыре часа после смерти снижается каждый час на один градус. Как вы знаете, чтобы определить время смерти, врачу необходимо учитывать вес тела, его конституцию, температуру окружающей среды, так как каждый из этих факторов влияет на охлаждение трупа. Не вдаваясь в детали, смею утверждать, что смерть графа Бертрама Де-Бурга наступила не ранее шести часов вечера и не позднее полуночи. Граф отравился или был отравлен лошадиной дозой цианистого калия, примерно восемнадцать сантиграммов. В желудке находилась пища, которую граф Бертрам съел за ужином. Никаких прижизненных повреждений нет. У меня создалось такое впечатление, что он спокойно выпил это зелье. В бутылочке и в стакане, которые находились в спальне покойного, как я и ожидал, обезболивающее лекарство, которое я ему собственноручно прописал, без каких-либо примесей. Это в своем заключении подтвердил и полицейский врач, также принимавший участие в исследовании. Вот собственно и все.

– А чем болел покойный? – задал вопрос Вейш.

– Граф Бертрам страдал туберкулезом суставов ног. Вследствие этого его походка была слегка хромающей. Позже у его сиятельства в правом колене развилась водянка. Он испытывал приступы сильной боли, и я прописал ему каждое утро принимать обезболивающее средство.