Москва акунинская - Мария Беседина

В 1822 г. построили несколько зданий грузинские царевичи Ираклий и Окропир. Во второй половине XIX в. на участке между Неглинной и Рождественкой купец Г. И. Хлудов открыл бани. Это о них говорится в «Статском советнике»: «Приличная публика… предпочитала мыться у Хлудова в Центральных». В переулке находилась и знаменитая гостиница «Дюссо». «Гостиница «Дюссо» содержалась на манер самых лучших парижских — с ливрейным швейцаром у парадного подъезда, с просторным вестибюлем, где в кадках росли азалии и магнолии, с собственным рестораном. Пассажир с петербургского поезда снял хороший шестирублевый нумер с окнами на Театральный проезд, записался в книге коллежским асессором Эрастом Петровичем Фандориным и с любопытством подошел к большой черной доске, на которой по европейскому обыкновению были мелом написаны имена постояльцев» («Смерть Ахиллеса»). Это здесь обнаруживают тело генерала Соболева, сюда приходит на разведку наемный убийца Ахимас Вельде: «Ахимас шел в сторону Театрального проезда не спеша, помахивал тросточкой. Времени было много. До «Дюссо» семь минут неторопливым шагом — он еще днем дважды прошел самым коротким маршрутом и замерил по часам». Сам Ахимас, по тексту, проживал поблизости — в расположенной в конце Театрального проезда «новой фешенебельной гостинице «Метрополь» под именем купца Николая Николаевича Клонова из Рязани». Лишь позже, из соображений безопасности он переезжает на Троицкое подворье.

В реальности даже ловкий Ахимас не смог бы этого проделать. Действие «Смерти Ахиллеса» разворачивается в 1882 г., а гостиницу «Метрополь» — прекрасный образец московского модерна — начали строить в 1899 г. и завершили только в 1905 г. Современники, пораженные размахом строительства, называли его «Вавилонской башней нового времени». Здание «Метрополя» действительно эффектно, особенно хороша майоликовая мозаика по эскизу М. Врубеля, размещенная на фронтоне. Кстати, добавлю (это часто вызывает вопросы), что пьеса Эдмона Ростана «Принцесса Греза», эпизод из которой иллюстрируется на гостинице, — как сказали бы в наше время, в жанре фэнтези. Под фризом третьего этажа сначала была написана цитата из Ф. Ницше: «Опять старая история: когда выстроишь дом, то замечаешь, что научился кое-чему». После революции, когда в «Метрополе» размещался 2-й Дом Советов (нечто вроде общежития для партийных работников), слова Ницше заменила цитата Ленина.

После революции «Метрополь» превратили в общежитие для партийных работников — так называемый «2-й Дом Советов». Но с конца 1920-х гг. вновь открылась гостиница, и Егорка Дорин иронизировал над тем, что его свидания «проходили не в «Метрополе» на перинах, а где придется» («Шпионский роман»).

Теперь, когда нам известна история «Метрополя», ясно, что проживание в «Метрополе» «Митеньки Саввина», который «сам себя давно уже называл Момусом» («Пиковый валет»), и его верной помощницы, «девицы Марьи Николаевны Масленниковой, бывшей актрисы петербургских театров», а попросту Мими, превратившей «нумер «люкс» гостиницы «Метрополь»… в Эдемский Сад», — натяжка. Описанные в «Пиковом валете» события происходили в 1886 г.

И Ахимас, и Момус, пожелай они жить на углу Театрального проезда и Театральной площади, вынуждены были бы обитать в стоявшей на месте теперешнего «Метрополя» гостинице Челышева. Когда-то на его месте были неизбежные Китайгородские бастионы, а потом «здесь стоял старинный домище Челышева с множеством номеров на всякие цены, переполненных великим постом съезжавшимися в Москву актерами. В «Челышах» останавливались и знаменитости, занимавшие номера бельэтажа с огромными окнами, коврами и тяжелыми гардинами, и средняя актерская братия — в верхних этажах с отдельным входом с площади, с узкими, кривыми, темными коридорами, насквозь пропахшими керосином и кухней», — свидетельствует Гиляровский («Москва и москвичи»). С его описанием «номеров бельэтажа» вполне согласуется интерьер номера Момуса: «…шикарные апартаменты: с будуаром, гостиной, кабинетом. Золотой лепнины многовато, купечеством отдает». Добавлю, что к гостинице примыкали так называемые Челышевские бани.

Театральная площадь, на которую выходит «Метрополь», тоже сформировалась во время восстановления сожженной французами Москвы. Убрали Неглинку, выровняли прилегавшую территорию, и вскоре по периметру площади поднялся гармоничный архитектурный ансамбль по проекту Бове. Несмотря на красоту зданий, площадь имела достаточно будничный вид: на ней располагался плац-парад (площадка для строевой подготовки), обнесенный укрепленными на столбах толстыми канатами; по углам торчали неуклюжие масляные фонари. Когда в 1835 г. на площади поставили фонтан (как и на Лубянке, работы Витали), плац тем не менее остался.

Здание театра, построенное на Петровской площади в 1825 г., простояло не слишком долго: в 1853 г. его уничтожил сильный пожар, после которого театр пришлось восстанавливать почти полностью. А ведь базы колонн сгоревшего театра Бове были сложены из камней с набережной Неглинки и, что гораздо интереснее, из ступеней Кузнецкого моста. По большей части все это рассыпалось от огня: по свидетельствам современников, температура пожара была такой, что плавились чугунные колонны. Но приятно думать, что где-то под колоннадой, возможно, еще сохранилось несколько древних камней.

В процессе восстановления Большого над его фронтоном установили знаменитую квадригу работы П. К. Клодта, — имя скульптора обычно принято связывать со скульптурами на питерском Аничковом мосту. Чтобы закончить «портрет» Большого театра, добавлю, что его полы были вымощены мелким камнем, а непосредственно в зале было принято устраивать публичные маскарады с танцами (кресла, естественно, выносились). Интересная подробность: в 1830–1840-е гг. директором Императорских театров был писатель и москвовед Загоскин.

В труппу Большого театра принимали только лучших артистов, репертуар тщательно проверялся и с идеологической, и с художественной точки зрения. В акунинской «Алмазной колеснице» жена тенора Гликерия Романовна Лидина хвастается «Рыбникову»: ее муж «Жорж иногда берет на зиму ангажемент в Большом». В «Коронации» в Большой императорский театр собираются Снежневская и ее высокопоставленные ухажеры. Театр напрямую не указан, но это легко определить: опера Мусоргского «Хованщина» с момента написания была украшением репертуара Большого.

«Мистер Карр стрекотал без умолку, делая изящные движения своими тонкими белыми руками — кажется, рассказывал про оперу, во всяком случае я разобрал несколько раз повторенное слово «Khovanstchina».

Расположенный справа от Большого театра Малый, названный так за сравнительно меньшую площадь зала, — драматический. Он размещается в переделанном купеческом особняке. Требования к его труппе тоже были необычайно высоки. Нуждаясь в ассистенте для аферы с лотереей, Момус нанимает «болвана» — «спившегося актеришку из Малого театра, за несчастные тридцать рублей аванса будет теперь блох в каталажке кормить». То, что «старый дурак» играл в Малом театре, должно было служить для Момуса доказательством его актерского мастерства.

Третий театр, расположенный на площади по другую сторону от Большого, строился как Новый императорский оперный театр и задумывался как филиал Большого.

Охотный ряд

Охотный ряд, на который так удобно пройти с Театральной площади, мы воспринимаем как улицу. Еще недавно она, как уже упоминалось, была частью проспекта Маркса, как бы растворялась в нем. А в конце XIX — начале XX в. Охотный ряд был не улицей, а торговой площадью. Гиляровский называл его «чрево Москвы».

Площадь была в несколько рядов застроена лавками. Среди них преобладали деревянные, но были и каменные. Здесь велась торговля продуктами — не только дичью, как можно подумать по названию: продавалась рыба, овощи, зелень, мясо, яйца, икра и даже мыло и свечи. «Охотный ряд получил свое название еще в те времена, когда здесь разрешено было торговать дичью, приносимой подмосковными охотниками», — поясняет Гиляровский («Москва и москвичи»). Посреди площади возвышалась церковь Параскевы Пятницы. Она была знаменита тем, что ее причт не послушался приказа самого Петра I, повелевшего перенести из центра Москвы все кладбища: в церковной ограде остались захоронения.

К концу XIX в. площадь, благодаря своему расположению в центре города, стала более презентабельной. Открылись лавки для «чистой» публики; окаймлявшие площадь средневековые боярские дома (среди них — палаты фаворита царевны Софьи Василия Голицына) были реконструированы, и в них открылись дорогие рестораны и гостиницы. Нас интересует гостиница «Лоскутная», стоявшая на углу Охотного ряда, примерно там, где после выстроили гостиницу «Москва». Она получила свое название по близлежащему Лоскутному переулку, который не сохранился. «Против ворот Охотного ряда, от Тверской, тянется узкий Лоскутный переулок, переходящий в Обжорный, который кривулил к Манежу и к Моховой; нижние этажи облезлых домов в нем были заняты главным образом «пырками». Так назывались харчевни…» — пишет Гиляровский («Москва и москвичи»). Несмотря на свое странное название, гостиница имела прекрасную репутацию. Останавливавшийся в ней И. Бунин одобрительно отзывался о комфорте «Лоскутной» и упоминал прекрасные изразцы, украшавшие фасад. В текстах Акунина гостиница возникает часто. Ахтырцев и Кокорин («Азазель») мечут жребий «в Охотном, возле гостиницы «Лоскутная». В «Пиковом валете» Момус сравнивает «Метрополь» с «Лоскутной»: «В «Лоскутной» апартаменты были поизящней». «Поеду в «Лоскутную», сниму хороший номер и отосплюсь», — планирует князь Пожарский («Статский советник»). В том же романе туда попадает Фандорин после неудачного завершения операции в «Петросовских» банях: «Оставалось определить, куда именно отнесли голого человека, лишившегося чувств посреди зимнего переулка.