Магистраль вечности (сборник) - Клиффорд Саймак

Глава 12

Он знал, что такое музыка, и был ею очарован; порой она чудилась ему в шелесте листвы на ветру или в серебряном звоне бегущей по камням воды. Но никогда в жизни не доводилось ему слушать музыку, подобную этой.

Он помнил, как старый Джоуз садился по вечерам у порога своей хижины, прилаживал под подбородком скрипку и водил смычком по струнам, порождая радость или печаль, а порой просто чарующую мелодию.

– Нынче я играю неважно, – говаривал он. – Пальцы мои уже не так ловко танцуют по струнам, и рука, держащая смычок, отяжелела. Она должна бабочкой порхать над струнами – вот как.

Однако мальчику, сидящему на еще теплом от солнца песке, эта музыка казалась чудесной. На высоком холме позади хижины койот поднимал к небу морду и под пение скрипки заводил собственную песнь, повествуя о пустынности холмов, и моря, и пляжа, словно, кроме него, старика со скрипкой да сидящего на корточках паренька, вокруг не осталось ничего живого, одни пни да древние холмы, виднеющиеся в сумерках.

Еще были охотники на буйволов со своими барабанами, трещотками и свистками из оленьей кости, и он вместе с другими плясал в сильнейшем возбуждении, которое, как он чувствовал, уходило корнями в далекое прошлое.

Но здесь звучала не скрипка, не свисток из оленьей кости, не барабан; эта музыка наполняла собою весь мир и гремела под небесами, она захватывала человека и уносила с собой, затопляла его, заставляла забыть о собственном теле, влиться всем существом в узор, который она создавала.

Какая-то часть его сознания оставалась свободной и с изумлением тянулась навстречу звучащему волшебству, снова и снова повторяя: музыку создают деревья. Маленькая группка деревьев на холме – они кажутся призрачными в вечернем свете, когда все вокруг так чисто и свежо после дождя; они белые, как березы, но выше обычных берез. Деревья, у которых есть барабан, и скрипка, и свисток из оленьей кости, и еще много-много чего, и они объединяют все это в звуках, пока не заговорит само небо.

Он заметил, что кто-то прошел через сад и остановился рядом, но юноша даже не повернул головы, усердно вслушиваясь: на холме, где стояли деревья, что-то было неладно. Невзирая на всю красоту и мощь, в музыке было нечто неправильное, и, если бы удалось это исправить, она стала бы совершенной.

Езекия протянул руку и осторожно поправил повязку на щеке юноши.

– Теперь вы хорошо себя чувствуете? – спросил он. – Вам лучше?

– Замечательно, – ответил тот, – но что-то не так.

– Все как положено, – сказал Езекия. – Редко бывало лучше. И это одна из старых композиций, не экспериментальная…

– В ней есть какой-то недуг.

– Некоторые деревья уже состарились и умирают, – сказал Езекия. – Может быть, они играют не так, как в былые дни, но все равно хорошо. И там есть молодые побеги, которые еще не приобрели сноровки.

– Почему им никто не поможет?

– Им невозможно помочь. Никто не знает – как. Все на свете старится и умирает, вы – от старости, я – от ржавчины. Это не земные деревья. Их много веков назад принес один из тех, кто скитается среди звезд.

Вот опять, подумал молодой человек, я слышу о путешествии к звездам. Охотники на буйволов рассказывали о людях, которые отправляются к звездам, и сегодня утром об этом упомянула девушка, с которой он говорил. Девушка-то должна знать – ведь она может беседовать с деревьями. Интересно, подумал он, говорила ли она когда-нибудь с призрачными деревьями на холме?

Она может говорить с деревьями, а он может убивать медведей, и неожиданно в памяти всплыл миг, когда в балке поднялся на дыбы тот последний медведь. Но теперь, по какой-то странной причине, это был совсем не медведь, а деревья на холме, и появилось то же чувство: будто он выходит из собственного тела и с чем-то соприкасается. Но с чем? С медведем? С деревьями?

Затем все исчезло, он опять вернулся в свое тело, и все стало правильно и хорошо. Музыка наполняла собою мир и гремела под небесами.

Езекия сказал:

– Вы ошибаетесь насчет деревьев. Нет у них никакого недуга. Мне кажется, именно сейчас они играют как никогда.

Глава 13

Ночью Джексон пробудился и заснуть снова уже не смог. Он знал, что не тело его пренебрегает сном; это его ум, переполненный думами и дурными предчувствиями, отказывался отдыхать.

В конце концов он встал и начал одеваться.

– Что такое, Джейсон? – спросила Марта со своей кровати.

– Не спится, – ответил он. – Пойду пройдусь.

– Надень плащ. Ветер ночью холодный. И не беспокойся. Все образуется и будет хорошо.

Спускаясь по лестнице, он подумал, что Марта не права и знает, что не права. Ничего не образуется. Стоит людям вернуться на Землю – и жизнь непременно изменится, и уже никогда не будет такой, как прежде.

Когда он вышел во внутренний дворик, из-за угла кухни показался старый Баусер. Не было ни молодого пса, который обычно сопровождал Джейсона во время прогулок, ни остальных собак. Либо они спали, либо отправились охотиться на енота, а может быть, учуяли мышей в кукурузных снопах. Ночь была тиха, прохладна и исполнена холодного и одновременно печального чувства. Над темной массой поросшего лесом утеса на другом берегу Миссисипи висел тонкий месяц. В воздухе стоял слабый запах опавшей листвы.

Джейсон пошел по тропинке, ведущей к оконечности мыса и слиянию рек. Старый пес увязался за ним. Месяц светил совсем тускло, хотя, сказал себе Джейсон, свет им не нужен. Он столько раз ходил этой тропинкой, что нашел бы ее даже в полной темноте.

Земля спокойна, подумал он, не только здесь, но повсюду. Спокойна и отдыхает после тех бурных столетий, когда человек вырубал деревья, вырывал из ее недр минералы, распахивал прерии, строил дома на ее широких просторах и вылавливал рыбу в ее водах. Неужели после краткого отдыха все начнется сначала? Направляющийся сюда корабль послан, чтобы отыскать старушку Землю, удостовериться, что астрономы не ошиблись в своих расчетах, осмотреть и доставить назад сообщение. А потом, думал Джейсон, что будет потом? Не предъявят ли люди права на свою собственность? Хотя он очень сомневался, что человек в самом деле был когда-либо истинным хозяином Земли. Правильнее было сказать, что люди захватили ее, отняв у других существ, которые имели на нее столько же прав, но не обладали разумом, умением или достаточной силой, чтобы эти права отстоять. Человек был бесцеремонным, высокомерным захватчиком, а не владельцем, хозяином. Он одержал победу силой разума, которая может быть не менее отвратительна, чем сила мускулов, и при этом создавал собственные правила, ставил свои цели, устанавливал свои собственные ценности и полностью игнорировал все прочее, что было живого на Земле.

Из дубовой рощи поднялась неслышная тень и проплыла вниз, в глубокую лощину, где ее поглотили тьма и безмолвие, частью которых она была. Сова, сказал себе Джейсон. Совы здесь водились во множестве, но днем они прятались. Что-то прошелестело в листьях. Баусер поднял ухо и принюхался, но то ли был слишком мудр, то ли слишком стар и тяжел на подъем, чтобы броситься вдогонку. Ласка, скорее всего, а может быть, норка; хотя для норки, пожалуй, далековато от воды.

Человек узнает своих соседей, подумал Джейсон, когда перестает на них охотиться. В былые времена он вместе с другими ходил на охоту, дичи тогда было много. Они называли это спортом или развлечением – мягкое обозначение той жажды крови, которую человек принес с доисторических времен, когда охота была средством для поддержания жизни. Человек – родной брат других хищников и, подумалось Джейсону, самый большой хищник из всех. Теперь таким, как он, не было нужды охотиться на своих братьев – обитателей лесов и болот. Мясом их обеспечивали стада коров и овец, хотя, полагал Джейсон, употребляя в пищу даже такое мясо, человек не перестает быть хищником. Если бы кому-то взбрело в голову поохотиться, ему пришлось бы вернуться к луку со стрелами и копью. Ружья по-прежнему лежали в своих чехлах, и роботы их тщательно чистили, однако запас пороха давно иссяк, а чтобы возобновить его, потребовалось бы прочесть немало книг и затратить много усилий.

Тропинка поднялась на холм, к небольшому полю, где в снопах стояла кукуруза и на земле еще лежали тыквы. Через день-два роботы уберут тыкву, а кукуруза, вероятно, так и останется в снопах, пока не закончатся другие осенние работы. Ее можно будет свезти в хранилище позже или лущить прямо в поле уже после того, как выпадет снег.

Снопы в тусклом лунном свете походили на индейские вигвамы. Отнесли ли роботы в лагерь Горация Красное Облако пшеничную и кукурузную муку, ветчину и все, что Джейсон распорядился туда доставить? Скорее всего, да. Роботы чрезвычайно аккуратны во всем, и он в который раз уже задал себе вопрос, что же они находят в том, чтобы заботиться о нем и о Марте, работать по дому и на ферме. И, коли на то пошло, что вообще важно для роботов? Езекия и прочие, что живут в монастыре, роботы, которые строят нечто непонятное выше по течению реки… Этот вопрос, как он понимал, восходит к древним соображениям выгоды, которые в свое время безраздельно владели человечеством. Не стоит ничего делать, если от этого нет материальной отдачи. Старая привычка, старый образ мыслей, и Джейсон слегка его устыдился.