Белая кошка в светлой комнате - Лариса Соболева

– Дашенька… – ласково произнес он. – Взрослая стала. Как быстро несется время. Послушай, Даша, не могла бы ты выполнить мою просьбу?

– Все, что хотите.

Это были не просто слова, это было обещание много больше слов.

– Мальчики… Огаревы… Разузнай, где они, что с ними.

– Я уже пыталась узнать, как только вернулась сюда. Ни одного человека не осталось, кто тогда работал в детском доме. Говорят, будто бы детдом готовили к эвакуации, стали вывозить, а тут город заняли немцы. Успели их вывезти или нет – неизвестно.

– Жаль, – огорчился он. – Я в долгу перед ними. Ну, ничего, выйду из вашей тюрьмы, попробую выяснить по своим каналам. Я рад, очень рад тебя видеть!

Теперь каждую свободную минуту Дарья бежала к Самойлову. Весь свет сошелся на нем клином. С мужчинами была большая напряженка, погибло-то их ого-го сколько, а женское счастье в них, мужиках. Только гулящие бабы, наподобие Василисы, не думая о завтрашнем дне, довольствовались временными утехами, но замуж таких не брали. Женщины в госпитале завидовали Дарье:

– Ну, отхватила ты мужика! Героя! Полковника! Жить будешь, как у Христа за пазухой. Держи только крепко, а то бабы нынче навроде фашистов – захватчицы.

– Вот еще глупости! – сердилась она. – Мы с ним давно знакомы.

Лукавила. Она втрескалась в него по самую макушку. А возможно, инстинкт самки проснулся, диктовал не упустить самца, а то другого может и не встретиться. Дарья тщательно готовилась к встречам, чтоб Фролу было с ней интересно, приносила газеты, помогала делать первые шаги, брила его. Ни разу он не спросил о Василисе, видно, вычеркнул ее из памяти. Вычеркнула сестру и Дарья. Прошло достаточно времени, а Фрол не переступал границ дозволенного, но всегда безмерно радовался, когда она появлялась.

Потом его выписали, он вернулся в свою квартиру, его дом тоже остался целым. Дарья взяла на себя заботу о нем, ведь Фрол был еще слаб – она драила полы, готовила, стирала. А как приятно гулять с ним по улицам, держать под руку! В полковничьей форме он был неотразим. Война сместила акценты в мечтах Дарьи, теперь ей хотелось не подвигов на благо страны, не приключений и путешествий, а тихого домашнего уюта, благополучия, которого у нее никогда не было. Самойлов подходил ей по всем статьям. Дарья все ждала хотя бы намека с его стороны, ведь она нравилась ему – определила это по взглядам, поведению, интонациям, – но намеков не было. Ох, так ведь и жизнь пройдет! Тогда она стала задерживаться у него допоздна, увлекая Фрола беседами, что начитанной Дарье было нетрудно делать, проникалась волнениями по поводу хода войны, не стеснялась высказывать свое мнение. И однажды он ее поцеловал. Однако внезапный порыв Фрола не вышиб у Дарьи мозги:

– Ты… решил посмеяться надо мной, Фрол?

До этого она называла его только на «вы», имя произносила всегда с отчеством. Строгий тон, одновременно дрожащий голос, символизирующий высшую степень недоумения, а также влажные глаза с растерянностью в них – все говорило: я порядочная девушка. В то же время она сказала «ты», тем самым поставила себя вровень с ним, а проще – дала понять, что их отношения перевалили за просто дружеские. Он не понял хитросплетений, мгновенно выстроившихся в головке Дарьи, смутился, буркнул извинение… Перегнула палку! Фрол наверняка не из тех, кому указали на место, а он все равно лезет с приставаниями. Дарья вмиг опомнилась, уткнулась носом в его грудь и едва выговорила:

– Только не думай обо мне плохо… Меня никто не целовал… мне… немножко страшно… и… понравилось.

Потом был еще поцелуй, еще. Потом была кровать… Кроме стыда и неприятных ощущений, Дарья ничего не испытала. Лежала рядом с Фролом, глядя на его профиль, и думала: «Почему бабы так за мужиков цепляются? Что в этом хорошего?» Куда делся тот трепет ожидания неземного блаженства, когда вспоминала Фрола и Василису голыми? Не понимала. Тем не менее Дарья была счастлива.

Через два с половиной месяца мамаша с подозрением спросила:

– Чего это тебя рвет по утрам?

– Отравилась, – сказала Дарья, не придавая значения словам мамаши. – Пирожок с ливером съела на работе.

– Угу, – многозначительно закивала та. – Каждый день, что ли, пирожками травишься? А не беременная ты? Гляди, девка, о Ваське дурная слава идет, и ты туда же?

Дарья аж поперхнулась: что, беременная?! Тихонько сбегала к врачу, преодолев жуткий стыд, ведь незамужняя, в то время это был чуть ли не смертный грех… И точно! Примчалась к Фролу – как-никак, а беременность не ветром надуло. Из потока слез и слов ему все же удалось вычленить главное – у Дарьи будет ребенок, что делать?

– Чего всполошилась? – пожал он плечами. – Распишемся, если ты не против.

От сердца отлегло. Дарья вышла победительницей в битве за мужчину своей мечты. Она уже смеялась, обнимая Фрола, говорила ему, что любит его. Правда, он не сказал того же. Не было свадьбы, цветов, шумного застолья. Отметили в тесном кругу немногочисленных сослуживцев Фрола, да мамаша пришла, которая не радовалась счастью дочери. Перемывая посуду после скромного торжества, мамаша вдруг сказала:

– Ваське-то что скажешь?

Ваське? Дарья о ней совсем забыла, будто и нет ее на земле. Воспоминания о сестре мелькали, но мимоходом, как о постороннем человеке. Самое интересное, Василиса долго не знала, что младшая сестра вышла замуж и за кого вышла, – мамаша скрывала, а Дарья не виделась с ней. Но шила в мешке не утаишь. От кого Василиса узнала, неизвестно.

Однажды под вечер – Дарья была на седьмом месяце, – открыв дверь на звонок, она содрогнулась: на пороге стояла старшая сестра. Шрамы сгладились, но лицо Васьки не приобрело прежней привлекательности, а кривизна на правый глаз сильно уродовала ее. Второй глаз исступленно сверкал, ноздри раздувались, губы кривила улыбка:

– Что ж ты, Дашутка, сестру не зовешь в гости? – Она оттолкнула Дарью, прошла в прихожую, захлопнув дверь. – А здесь ничего не изменилось, плохая ты хозяйка. Ну, и как тебе любится? Вижу, вижу… начинил тебя Фрол Пахомыч с усердием.

– Зачем пришла? – выдавила Дарья. Она чувствовала беспомощность перед злобой сестры, боялась за себя и ребенка, который забился в животе, видно, тоже испугался разъяренной тетки. Что она приготовила? Кислоту или нож?

– А пришла сказать тебе, змея подколодная, чтоб не радовалась, – процедила Василиса, наступая на нее. – За моей спиной, втайне от меня… ты, гадина, с Фролом… Разве не знала, что он со мной сделал? Да как ты посмела?!

– Вася, ты что? – лепетала Дарья, отступая. – Столько времени прошло…

– А я ничего не забыла. Ничего! Какая ж ты сестра после этого?! Сучка последняя. Вот сейчас как возьму нож да вспорю твое набитое брюхо, чтоб ты подохла вместе со своим выродком. Твой Фрол забудет тебя, как забыл Ленку, а о себе я ему напомню…

В этот момент в замочной скважине заскрежетал ключ.

– Фрол! – в панике закричала Дарья.

Дверь распахнулась, с минуту Фрол не сводил колючих глаз с Василисы. А она пружинила на каблуках – то ли в пляс надумала пуститься, то ли удерживала себя от искушения убить обоих. И загадочно улыбалась. С превосходством улыбалась.

– Не узнал, Фрол, любовницу? – наконец спросила она.

– Узнал, – угрюмо ответил он. – Что нужно?

– Проведать родственников, а мне они не рады… – хохотнула Василиса, направляясь к выходу. Фрол отступил, давая ей дорогу, но она задержалась на пороге. – Запомните, спокойно жить я вам не дам. Хорошенько это запомните, родственнички.

После ее ухода Дарья в изнеможении опустилась на стул:

– Боюсь я ее.

– Много чести – бояться. Да и уедем мы скоро, я назначение получил. Хотел тебя здесь оставить, но, вижу, Дарья, придется тебе испытать все тяготы жены военного.

– Я тягот не боюсь, – обняла она мужа. – Лишь бы с тобой.

Через неделю поезд помчал их в Белоруссию. Победу праздновали на новом месте, а через несколько дней после долгожданной Победы Дарья родила сына.

– Георгий! – держа младенца на руках, дал сыну имя Фрол.

– Почему Георгий? – сияла от счастья Дарья.

– Потому что Победоносец! Потому что так звали полковника Огарева. Пусть мой сын будет и его продолжением.

Потекли годы, а они, как известно, вносят коррективы. За сумасшедшей влюбленностью Дарья не заметила угрюмого нрава Фрола. Он оказался суровым, зачастую жестким человеком, особенно по отношению к сыну. Да и с женой не рассусоливал. Возможно, разница в возрасте – Фрол был старше Дарьи почти на двадцать лет – отдаляла их на значительное расстояние, но с годами, как ни странно, это расстояние увеличивалось. Возможно, разный жизненный опыт принижал Дарью до уровня школьницы, а Фрола возвышал до профессора. А может, привычка быть командиром и постоянная ответственность делали его таким несносным, не терпящим возражений. Проще говоря, Дарья не получила от замужества ожидаемого счастья, однако ее это не угнетало – мужа она любила. При всем при том он не возражал против ее учебы сначала в медицинском училище, потом в институте.