Письмо королевы - Елена Арсеньева

И снова Алёна не нашла в себе силы справиться с клиническим онемением. Ведь никакого чека у нее, сами понимаете, люди добрые, не было…

– Ладно, так и быть, – сказал ужасный «мешковатый». – Гони полтораста ёро – и я промолчу.

Алёна, не сводя с него затравленных глаз, дрожащей рукой полезла в сумку за кошельком. Если бы он запросил сейчас двести, триста, пятьсот евро, или, как он произнес на французский манер, ёро, – она отдала бы все, чтобы избегнуть скандала. А впрочем, нет, пятьсот бы не отдала. Потому что столько не было.

– Эй ты, придурок, отстань от дамы, а то хуже будет, – послышался вдруг невыразительный, именно невыразительностью пугающий голос, и тот мрачный, седой, которого Алёна видела с продавщицей, сгреб «мешковатого» за грудки и хорошенько тряхнул. И вдруг… Алёна даже зажмурилась на миг недоверчиво! – из мешковатого посыпалось всякое добро. Коробки с кремами, с флаконами духов, галстуки какие-то, несколько пакетов с кашне и шарфами…

– Если ты все это купил, покажи чек, – ехидно проговорил седой. – Интересно, кто из секьюрити с тобой в деле, через какую дверь ты должен выйти, чтобы сигнализация не сработала?

«Мешковатый» посмотрел на него и на Алёну с ненавистью и наклонился было собрать свое добро, но тут лифт приземлился, дверцы разошлись – и он рванул со страшной скоростью прочь. Добежал до дверей и выскочил на улицу, коренастый охранник даже в затылке не успел почесать.

– Пойдемте, – седой подхватил Алёну под руку, – а то кто-нибудь еще решит, что это мы с вами стащили, да уронили.

И они поспешно вышли из магазина навстречу ветру – отнюдь не веселому, а довольно противному, от одного прикосновения которого Алёна мигом затряслась, как осиновый лист… а может, это ее запоздалый мандраж пробил.

– Ради бога, – пробормотала известная русская писательница, клацая зубами, – вы только не подумайте…

– Да ладно, не парьтесь, – с грубоватой небрежностью проговорил седой. – Вика сама виновата. Ну, эта продавщица, из-за которой вы в такую ситуацию попали. Понимаете, у них в отделе довольно часто бывает, что некоторые вещи списывают (ну, например, запасных пуговиц нет или из подкладки чуть-чуть синтепон лезет) и раздают служащим. Девушки могут их продать, но не через магазин, это строжайшим образом запрещено. А Вика по дурости взяла и вывесила куртку на стенд. Кассирша вечером была из другого отдела, она всех этих тонкостей не знает, вот и отправила вас искать продавца. Вика сама куртку вам в пакет сунула, я же видел! Она просто испугалась. Если бы узнали, что она пыталась через свой же отдел реализовать списанную вещь, ее выгнали бы вон и не взяли бы на работу ни в один хороший магазин. Так что держите куртку и не мучайтесь. Вы никого не ограбили, вы ее, можно сказать, в подарок получили от «Галери Лафайет». Ничего страшного, буржуи не обеднеют. И вообще, я бы вам советовал ее надеть, а то дует, вы вся дрожите.

Он помог Алёне снять Маринин куртец и надеть экстремальную обновку – восхитительно-теплую, с обворожительно-мягким мехом внутри капюшона… Конечно, ветер и под нее пробирался, но не так яростно.

– Счастливо! – сказал седой. – Будьте здоровы!

И канул в темноту и вечернее многолюдье бульвара Осман.

Алёна смотрела ему вслед, часто мигая от растерянности. Дай бог здоровья, конечно… Какой странный Робин Гуд попался, и какой странный разговор он вел с этой Викой! Мальзерб, главное! Что-то завис над писательницей Дмитриевой Мальзерб, как летающая тарелка! Но, конечно, эти русские говорили не о том Мальзербе, в честь которого назван бульвар, что он им? А интересно, почему в его честь назван бульвар, что он такого особенного совершил? Надо спросить у Мориса или Марины.

Вообще, странное ощущение, странное, как будто Алёна что-то хочет вспомнить и не может…

Виктор и Ольга… Ольгой зовут партнершу Оливье. Он говорил, что она пропала. Виктором зовут ее молодого человека. «С нами сделают то же, что с Виктором и Ольгой», – тоскливо сказал седой. Что же с ними сделали, из-за чего такая тоска в его голосе и слезы девушки?

Билетик «Retro Dancing» в руках Диего Малгастадора. Билетик, найденный на месте убийства. Швейцар говорил о каких-то русских, убитых около отеля на бульваре Мальзерб. И эта диковинная фраза: «Мальзерб больше ничего не скажет!»

Какая между всем этим связь? И есть ли она вообще? А если есть, какое может быть дело до нее Алёне Дмитриевой?!

Ее даже подташнивать чуточку начало от непонятности происходящего, а главное, от того, что она, пусть бочком, пусть краешком, прикоснулась к чему-то страшному и кровавому.

Захотелось положительных, чистых, незамутненных эмоций. Вообще, существовало на свете два места, где именно такие эмоции получить удавалось. Первое – милонга, второе – балет, причем желательно «Лебединое озеро», а еще лучше – «Жизель». Но сейчас уже поздновато ломиться в Гранд-опера, да и вряд ли там нынче идут именно эти балеты. А вот милонга – это реальность. Завтра Алёне поздно вечером, практически ночью улетать из Парижа, так почему не сбегать потанговать?

И тут она все поняла и даже споткнулась. Вот что подспудно тревожило ее весь день! Тот желтый прямоугольничек, который показывал Диего, второй билет на милонгу с надписью «Retro Dancing». Чччерт… ведь Диего запросто может связать концы с концами и заявиться на эту милонгу под сенью гранд-дамы Републик. Ни к чему это новое общение с синеухим и красноносым, смугло-бледным полицейским агентом! Ни к чему. Нет, конечно, Алёна ничего дурного не сделала, и еще утром у нее не было никакого повода скрываться от полиции – но сейчас их как минимум два: во-первых, она сбежала от представителя власти, находившегося при исполнении служебных обязанностей, а во-вторых, против своей воли украла куртку в «Галери Лафайет».

Нет уж, нынче в «Retro Dancing» наша героиня ни ногой! О какой это милонге говорил вчера Себастьян? Какая-то цифра… «Le 18», а находится она на улице Андре дель Сарт, номер 18, в восемнадцатом арондисмане. Но ведь это в двух шагах от дома Марины и Мориса! Не то чтобы в двух, но в двадцати минутах ходьбы, сразу же за Сакре-Кер!

Ура! Решено и подписано: последний вечер в Париже Алёна проводит на милонге «Le 18»!

А про Ольгу и Виктора, про Мальзерба, про какой-то сейф надо немедленно забыть. Факт, что ничего страшного не произошло, факт, что Алёна Дмитриева, как всегда, все нафантазировала!

Санкт-Петербург, 1793 год

«Эх, сколько времени зря потратил, пока нашел то место, где лежал убитый Жюль! Алексей Алексеевич сам толком не знал, ну и мне обсказать не мог. Украдкой раз обошел мимо посольской ограды, другой раз… Ни капли крови. Значит, так и было, как я думал: зарезали Жюля не здесь. Он в другом месте кровушкой истек. Однако я приуныл… Мне надо было знать, где его нашли, чтобы напротив того же места в сад пробраться. Вряд ли волокли издалека, наверняка тут же через забор перекинули да успокоились, в полной уверенности, что на посольскую территорию никто сунуться не посмеет. Опять пошел по кругу – опять ничего. Не станешь же, аки пес, вынюхивать, нос в землю уткнув… Неужели возвращаться ни с чем?! Ага… Ну, помоги Бог». – Эй, малец!

– Чего изволите, барин?

– Поди сюда. Пятачок заработать хочешь?

– Пятачок! А кто же не хочет! Неужто и правда дашь пятачок?

– Я говорю – заработать нужно.

– Чего делать-то, сказывай, барин.

– Делать ничего особо не надобно, а надобно мне знать: как твое имя и ты тутошний ли?

– А то, вон там, за углом, живу, дом сапожника Ивана Ильина, а я у него в мальчишках. Кличут меня Ваняткою. А ты чего, сапоги пошить решил?

– Никаких сапог я шить не буду. Ты вчера на улицу выходил?

– Конечно! Думаешь, я только и знаю, что с шилом да дратвой сижу? Меня хозяйка туда-сюда почем зря гоняет, то за молоком ихнему дитяти, то за дровами, то за селедкой, да мало ли за чем!

– Не слышал ли ты, Ванятка, чего о том, что тут вчера у вас приключилось?

– Эт про мертвяка хранцузского? Как не слыхать! Не только слыхал, но и видел его!

– Сам видел?! Врешь небось. Вся ваша братия вечно врет. Все вы видели, все вы знаете, а ведь слабо небось тебе будет показать, где он лежал, мертвый-то.

– А он и не лежал. Он сиднем сидел, к забору прислонясь.

– Сидел?!

– Сам весь свесился, голову ниже плеч – и сидел. Вон там.

– Где?

– Да вон там же, где доски забора чуток проломлены сверху.

– А что ж это они проломлены?

– Кто их знает, тебе про что знать-то нужно, про доски или про мертвяка?

– Про него, страдальца, царство небесное. А кто его нашел, не знаешь?

– Бабы-чухонки, что молоко на рынок несли. Ой, крик подняли, весь квартал перебудили. Я в портки вскочил – и на улицу. Ой, мамыньки… Бабы кругом стоят, орут на все голоса, ревмя ревут, как их коровы, от такого вопля-рева и мертвый, по пословице, пробудится. Ан нет, не пробудился он, горемычный, так и сидел, пока не набежали посольские люди. Полопотали они чего-то по-своему, подняли – а он колода колодой, не разогнуть! – и унесли.