Исход (Том 2) - Стивен Кинг

— Верно? — закричал он, обращаясь к ярким звездам. — И вы помалкивайте, даже если вы верите мне. Я, черт побери, буду говорить ВАМ!

Его серые, как призраки, компаньоны, глухо стуча лапами о землю, продолжали свой бег рядом с ним, не обращая внимания на крики Мусорщика. Когда они поравнялись с машиной Малыша, волк, бежавший за Мусорщиком по пятам, направился к ней. Сардонически Ухмыляясь, он поднял лапу и помочился на нее. Мусорщик не мог удержаться от смеха. Он смеялся так, что слезы выступили на глазах и струйками побежали по его шершавым, обросшим щетиной щекам. Его безумию, подобно некоему чуду кулинарного искусства на сковороде, теперь требовался лишь жар пустынного солнца, чтобы пропарить и довести до готовности, придав ему тем самым окончательный вкус.

Они продвигались — Мусорщик и его эскорт. По мере того как скопление машин на их пути увеличивалось, волкам — этим кровожадным молчаливым компаньонам с красными глазами и блестевшими от слюны зубами — приходилось либо проползать на брюхе под машинами, либо перебираться по их капотам и крышам. И когда спустя какое-то время после полуночи они добрались до туннеля Эйзенхауэра, Мусорщик уже без колебаний двинулся в утробу его западной ветки. Разве он мог теперь бояться? Разве он мог опасаться чего-нибудь с такой охраной?

Путешествие было долгим, и Мусорщик потерял счет времени. Он на ощупь передвигался от одной машины к другой. Один раз его рука погрузилась в нечто мокрое, отвратительно мягкое, послышался свист испускаемых зловонных газов. Но даже это не остановило его. Время от времени он видел в темноте красные глаза, они всегда были впереди него, они неуклонно вели его вперед. Какое-то время спустя он ощутил свежее дуновение ветерка и прибавил шагу. Он так спешил, что даже потерял равновесие, скатившись по капоту какой-то машины и больно ударившись головой о бампер другого автомобиля, стоявшего рядом. Прошло совсем немного времени, когда, подняв голову, Мусорщик снова увидел звезды, уже начинавшие бледнеть в этот предрассветный час. Он был снаружи. Его охрана исчезла. И Мусорщик, упав на колени, вознес свою благодарность в длинной, путаной, бессвязной молитве. Он стал свидетелем чуда — действия указующего перста темного человека, это было очевидно. Несмотря на все испытания, которые ему пришлось перенести начиная с того ушедшего в прошлое утра, когда он проснулся и увидел Малыша, поправлявшего свою прическу перед зеркалом в номере мотеля в Голдене, Мусорщик был слишком возбужден, чтобы спать. Он снова двинулся в путь, оставляя туннель позади. Западная ветка шоссе и здесь была перегружена транспортом, но не прошел он и двух миль, как начали появляться просветы, и он мог беспрепятственно продвигаться вперед. А через промежуточную полосу Мусорщик мог видеть забитую до отказа восточную ветку шоссе, нескончаемый поток машин, ожидавших своей очереди въехать в туннель. В полдень он уже спускался по Уэйл-пасс, минуя по пути общежития и одноквартирные жилые комплексы. Теперь усталость целиком овладела им. Мусорщик разбил дверное стекло, просунув руку, открыл дверь какого-то дома, нашел постель. Это было последнее, что он помнил на утро следующего дня.

Прелесть религиозной одержимости состоит в том, что в ее власти объяснить все. Как только Бог (или Сатана) принимается в качестве первопричины всего происходящего в мире смертных, случаю… или изменению уже не остается места. Стоит только поверить в такие фразы из духовных гимнов, как «теперь открыл Он нашим смутным взорам небеса» или «тайные пути Он избирает, дабы свершать чудеса», как всякую логику можно отбросить за ненадобностью. Религиозная одержимость — это один из немногих непогрешимых способов отвечать на причуды мира, потому что она полностью исключает чистую случайность. Для истинно верующего все происходит с какой-то целью. Вполне вероятно, что именно по этой причине на протяжении почти двадцати минут Мусорщик разговаривал с вороном на шоссе западнее Уэйла, убежденный в том, что это либо посланник темного человека… либо сам темный человек. Ворон долгое время молча рассматривал его с высоты своего насеста, коим в тот момент являлся телеграфный провод, не улетая, пока ему не наскучило или пока он не проголодался… или же ожидая финала хвалебных речей и обещаний верности.

Мусорщик раздобыл велосипед недалеко от Гранд-Джанкшен и к двадцать пятому июля на полной скорости пересек западную часть штата Юта по шоссе № 4, соединяющему федеральное шоссе № 89 на востоке с большой юго-западной трассой № 15, которая тянется с севера Солт-Лейк-Сити до самого Сан-Бернардино, что в Калифорнии. И когда переднее колесо его нового велосипеда внезапно решило расстаться с остальной частью механизма и отправиться в путешествие по пустыне в одиночку, Мусорщик, перелетев через руль, приземлился головой, и этого было достаточно; при подобных авариях наверняка раскраивают череп (когда это случилось, он делал сорок миль в час, к тому же был без шлема). Однако не прошло и пяти минут, как Мусорщик снова был на ногах — кровь струйками стекала по лицу из порезов и ран, а их было не менее полдюжины, — и он даже смог изобразить слабое подобие танца и пропеть: «Си-а-бо-ла, жизнь положу за тебя, Си-а-бо-ла, бампти, бапмти, бамп!»

Действительно, для униженного и для того, у кого раскроен череп, нет ничего более утешительного, чем порядочная доза «Да воздастся».

Седьмого августа Ллойд Хенрейд вошел в комнату, которая была отведена накануне иссохшему, в полусознательном состоянии Мусорщику. Это был прекрасный номер на тридцатом этаже Гранд-отеля МГМ. С овальной кроватью, застеленной шелковыми простынями, и с вмонтированным в потолок овальным зеркалом, повторявшим внушительные размеры кровати.

Мусорщик посмотрел на Ллойда.

— Как себя чувствуешь? — спросил Ллойд, оглядываясь по сторонам.

— Хорошо, — ответил Мусорщик. — Лучше.

— Немного еды, воды и отдыха — вот все, что тебе нужно, — сказал Ллойд. — Я принес тебе чистую одежду. Пришлось прикидывать твои размеры на глаз.

— На вид отличная. — Мусорщик никогда толком не мог вспомнить свои размеры. Он взял предложенные Ллойдом джинсы и рабочую блузу.

— Когда переоденешься, спускайся завтракать, — сказал Ллойд. В его тоне чувствовалось едва ли не почтение. — Большинство из нас едят в кафетерии.

— О'кей. Обязательно.

Кафетерий был наполнен гулом голосов, и Мусорщик даже задержался у входа, охваченный внезапным страхом. Когда он войдет, все посмотрят на него. Посмотрят и засмеются. Вначале засмеется кто-то в глубине зала, к нему присоединится еще кто-нибудь, а затем все пространство заполнят рев, смех и указующие на него пальцы.