Желтый билет - Росс Томас

— Естественно, за кандидата республиканцев, — ответил я.

— Именно поэтому мой уважаемый коллега, второй сенатор от штата Миссури, и дрожит, как лист на ветру.

— Я думаю, бояться следует не только ему. Не получив большинства в Сент-Луисе, демократы потеряют весь штат. Такого они позволить себе не могут.

— Правильно, не могут, — сенатор вновь выпустил струю дыма. — И мне представляется странным, что профсоюз, в прошлом публично заявлявший о поддержке демократической партии, намерен начать забастовку, из-за которой партия потеряет место в сенате и два или три в палате представителей, не говоря уже о президентских выборах. Мне это непонятно. Совершенно непонятно.

— Поэтому ты и просил меня приехать?

— Да.

— Микс никогда бы этого не сделал, не так ли?

— Нет.

— Но Арча Микса уже нет среди нас?

— Нет.

— Похоже на повод для похищения, а?

— Я этого не говорил.

— Ты ни с кем не делился своими подозрениями? Например, с ФБР?

Сенатор посмотрел в потолок.

— Представь, что агенты ФБР появляются в Сент-Луисе и профсоюз узнает, что они приехали по просьбе сенатора Корсинга. А через два года сенатора Корсинга ждет избирательная кампания, и ему очень хочется остаться в сенате еще на четыре года. Если его идея не более чем игра воображения, сенатор Корсинг предпочел бы, чтобы никто не узнал, что она исходила от него, в особенности чудесные работники городских служб великого Сент-Луиса, составляющие немалую долю избирателей.

— И ты бы хотел, чтобы я разузнал, что к чему?

— Это логично, Харви. Ты был знаком с Арчем Миксом, тебя знают в профсоюзе. К тому же ты умен, скромен, начисто лишен честолюбия, да и платит тебе другой, так что твоя поездка в Сент-Луис не будет стоить мне ни цента. В общем, Харви, я считаю, что лучшей кандидатуры мне не найти.

Я встал.

— Ты помнишь Макса Квейна, не так ли?

Сенатор кивнул.

— Мне очень жаль Макса. Я прочел о его смерти в утренней газете.

— Макс позвонил мне перед тем, как кто-то перерезал ему горло.

— И что он хотел?

— Примерно то же, что и ты. Его осенило, и он понял, во всяком случае, так сказал, что в действительности произошло с Арчем Миксом.

Глава 10

Штаб-квартира профсоюза государственных работников, новое здание из стекла и бетона, построенное пять лет назад, находилась на Джи-стрит, между Восемнадцатой и Девятнадцатой улицами, недалеко от Белого дома и совсем рядом с рестораном Сэнс Сауси, куда Арч Микс ходил на ленч, обычно в компании с мыслителями из государственных учреждений или из редакций крупнейших газет, а то и с теми и другими вместе.

При посредничестве Ловкача Уорнер Б. Гэллопс назначил мне встречу на одиннадцать часов, я по привычке приехал на пять минут раньше, но в приемной меня продержали до двадцати минут двенадцатого. Приемная, обставленная красивой удобной мебелью, мне понравилась, хотя меня и удивило отношение Гэллопса к подбору секретарей.

Секретарю было лет тридцать, и он сидел за почти пустым столом, если не считать телефонного аппарата, блокнота и карандаша. Если раздавалось мягкое жужжание телефона, секретарь брал трубку, слушал, говорил «да» или «нет», делал пометку в блокноте и клал трубку на место. Для мужчин ростом в шесть футов два дюйма и весом 175 фунтов, крепкого и мускулистого, такая работа казалась чересчур спокойной.

Когда он не отвечал «да» или «нет», то терпеливо сидел за столом с видом человека, привыкшего ждать. Изредка он бросал на меня короткий взгляд, хотя я не слишком интересовал его. Моя единственная попытка завязать разговор закончилась неудачей. Я спросил: «Давно ли вы в профсоюзе?» Он ответил: «Нет, не очень». Я замолчал до очередного жужжания телефона.

Я достал жестяную коробочку, свернул сигарету, закурил и предался воспоминаниям. С Уорнером Бастером Гэллопсом я познакомился на автобусной станции Бирмингема в 1964 году. Он, Мурфин и я встретились там, чтобы обсудить за ленчем интересующие нас проблемы, а в шестьдесят четвертом году, несмотря на решение Верховного суда, в Бирмингеме нашлось бы немного ресторанов и баров, где двое белых и негр могли поесть вместе, не вызывая возмущения окружающих. Мурфин и я приехали в Бирмингем не для того, чтобы бороться с сегрегацией в системе общественного питания. Мы приехали за восемью голосами.

Уорнеру Б. Гэллопсу было тогда чуть больше двадцати четырех лет, то есть теперь ему шел тридцать седьмой год. Высокий, очень черный, немного застенчивый, с неторопливой речью, тщательным выговором каждого слова, он словно опасался допустить в разговоре грамматическую ошибку. Особых ошибок я не заметил, а если б они и были, то не стал бы его поправлять, потому что хотел получить контролируемые Гэллопсом и нужные мне восемь голосов.

Он, Мурфин и я двигались вдоль линии самообслуживания кафетерия автобусной станции. Гэллопс шел первым. Я помню, как посмотрел на кассиршу, белую женщину средних лет с лживыми глазами и жестоким ртом. Ее взгляд не отрывался от Гэллопса, источая жаркую, выжигающую душу ненависть.

Не сводя глаз с Гэллопса, она начала пробивать стоимость взятой нами еды на кассовом аппарате. Она ни разу не взглянула на наши подносы, ни разу не взглянула на кнопки кассового аппарата. Она шевелилась, она пыталась убить Гэллопса своим взглядом.

Когда он и Мурфин прошли мимо кассирши, ее смертоносный взгляд упал на меня. К этому моменту ненависть стала столь горяча, что от нее плавились мозги.

— Хороший сегодня денек, — сказал я.

Она вырвала из кассы чек и швырнула его мне. Три наших довольно паршивых ленча на автобусной станции в Бирмингеме стоили тридцать два доллара и сорок один цент, кругленькую сумму, которую мне не забыть до конца дней.

Я мог избрать два пути. Устроить скандал или заплатить. Но я приехал в Бирмингем не ради скандала, а за восемью голосами. Поэтому я заплатил молча и, возможно, стыдливо, потому что кассирша злобно ухмыльнулась и процедила сквозь зубы: «Быть может, после этого вы перестанете приглашать ниггеров на ленч».

Кажется, в ответ у меня вырвалось что-то нецензурное. Она ахнула, все-таки дело происходило двенадцать лет назад, но вновь заулыбалась, потому что победила, а я струсил.

— Я с удовольствием заплатил бы за этот ленч с вами и братом Мурфином, — сказал Гэллопс, когда я сел за стол. Мы были для него братом Мурфином и братом Лонгмайром. А сами называли его брат Гэллопс, потому что ему казалось, что именно так должны обращаться друг к другу члены рабочих союзов. Дорогой сэр и брат.

— Спасибо, — ответил я, — но он не стоит даже того, чтобы говорить об этом.

— И во сколько обошелся наш ленч, брат Лонгмайр? — мягко спросил он.

— Четыре с половиной доллара, — ответил я, но, взглянув на Гэллопса, увидел, что тот все знает. Не только то, что я лгу, но и почему. Тогда я не придал этому особого значения.

За ленчем Мурфин и я объяснили Гэллопсу, какой он чудесный парень и какое радужное будущее ждет его в профсоюзе, если Хандермарк останется президентом. Три предыдущих года Гэллопс в одиночку, без всякой помощи и поддержки сколачивал местную ячейку профсоюза государственных работников. В Бирмингеме, естественно, ими могли быть только негры, а в муниципалитете над Гэллопсом лишь смеялись или попросту не замечали его. Но эта ячейка имела на съезде восемь голосов, которыми распоряжался Гэллопс.

Поэтому мы внимательно выслушали его рассказ о трудностях, мечтах и надеждах и уверили Гэллопса, что после переизбрания Хандермарка профсоюз поддержит его в переговорах с муниципалитетом, поможет деньгами и предоставит в его распоряжение «шевроле-импалу», так что больше ему не придется трястись в автобусах, разъезжая по городу. Но, разумеется, все блага могли излиться на него только в случае переизбрания Хандермарка.

В общем, шла обычная торговля, но, вероятно, сказалась усталость, и мы не заметили искорки, блеснувшей в глазах Гэллопса, когда он торжественно уверял нас, что всем сердцем желает процветания ПГР в целом и Бирмингемского комитета в частности, преисполнен уважения к президенту Хандермарку и восхищен этим выдающимся профсоюзным деятелем. А потом он сказал: «О, о! „Шевроле-импала“! Подумать только!» И вновь из-за усталости мы не уловили нотки презрения в голосе Гэллопса, но, справедливости ради, надо отметить, что у него было лишь восемь голосов, и казалось, что они уже наши, а кроме того, нам предстояло объехать еще Монтгомери, Мобил, Мемфис, Литл-Рок, Батон-Руж и Новый Орлеан.

А на съезде перед самым голосованием Арч Микс подсчитал обещанные ему голоса, понял, что ему не хватает четырех, и подошел к Уорнеру Б. Гэллопсу. Микс не стал обещать ему «шевроле-импалу». Он поступил умнее, предложив Гэллопсу место вице-президента. Тогда Хандермарк и проиграл. Но иногда мне казалось, что его поражение предопределила наша беседа с Гэллопсом на автобусной станции Бирмингема.