На рубежах южных - Борис Тумасов

— Плюнь, Никита, — раздался угрюмый голос Малова.

Смола видел, как на худом, скуластом лице Собакаря от гнева играли желваки.

— Довольно, натерпелся!.. Хоть душу отведу!

— Охолонь, Никита, ты не один такой…

Собакарь плюхнулся на зарядный ящик. Дрожащей рукой достал люльку и кисет с табаком, закурил.

— Ладно, коли так, — вздохнул он. — Нехай будет по–вашему.

— Вот и добре, — похлопал его по плечу Дикун. — Ты ещё своё возьмёшь.

«Ишь ты, чего хотите, — подумал Смола. — Ну, постойте ж, вы у меня возьмете…»

Незаметно отойдя в сторону, он поспешил с доносом к Головатому. Войсковой судья выслушал его внимательно, но как‑то безразлично. На удивление Смоле, он даже не приказал арестовать виновных, а только приказал:

— А ты, есаул, продолжай и дальше следить…

Глава XI

В погожие солнечные дни море Хвалынское в густой синеве. Кажется — черпай эту яркую синь, бери кисть и крась, что захочешь, в цвет бирюзы. Удивлялись казаки этой неведомой им синеве морской воды, белым росчеркам волн.

Наконец подошли корабли к незнакомому, невиданному берегу. Коршунячим клювом врезается тот берег в морской простор. Издали кажется он отлитым из золота, даже глазам больно от жаркого блеска жёлтых песков.

Но казаки, ходившие на баркасе к берегу за свежей водой, здешние места не хвалили.

— Степь голая, как вытоптанная, — рассказывали они. — А в ней одни колючки растут. И пески, пески кругом…

Вода казакам тоже не понравилась — солоноватая, невкусная. Только и хорошо, что свежая.

Потом корабли обогнули ещё один мыс и вошли в просторную бухту. В глубине бухты, стиснутый серым поясом крепостных стен, громоздился по склону горы незнакомый город — тоже невиданный, удивительный. Дома в нём сложены из жёлтого камня, и крыши у них плоские, глиняные. Узкие улицы щелями извиваются между домов, сбегают к самому морю, где высится громоздкая каменная башня. Лазурные волны бьются о её подножие.

Казаки стали готовиться к бою — проверять пищали, острить сабли. Но от берега подошла богато разукрашенная коврами большая лодка.

Два десятка гребцов, прикованных к скамьям, голых и тощих, враз ударяли вёслами. С лодки на фрегат «Царицын» поднялся рыхлый чернобородый человек в ярких, расшитых золотом одеждах.

Это был сам хан Сонгул. Хан щурил чёрные, как перезревшие сливы, глаза и всё время кланялся. Кланялась и его пёстрая свита. Гостя встречали Федоров и Головатый.

Переводчик, старик с улыбающимся лицом и злыми глазами, заговорил гортанным голосом.

— Аллах дал хану силу и разум. Аллах велит хану жить с русскими в дружбе и согласии. Светлейший хан говорит, что русские ему братья.

Сонгул улыбается и отбивает поклоны. Его высокая чёрная шапка, похожая на папаху, то и дело показывает свой красный шёлковый верх.

Федоров приблизился к хану, поблагодарил за визит. В ответ Сонгул заговорил так быстро, что переводчик замялся, не успевал переводить.

Казаки, с нетерпением ждавшие высадки, сгрудились на палубе. С любопытством рассматривали гостя.

— Глянь, какой чёрный!

— Как турок!

— Все едино некрещёная душа…

— У них бог аллах, как у черкесов…

— Что лопочет он?

— А бис его знает, верно, горилку зовёт пить, — объяснил Ефим Половой. — Ты, Осип, не прозевай. Как Антон будет ехать на берег, так и кажи: «Пане судья, как вы горилку едете пить, то дозвольте и мне поехать, бо до горилки я дюже охочий!» И нам не забудь по шкалику привезти…

В тот же день начали разгрузку судов, продолжавшуюся три дня. На самом берегу выросли штабеля мешков с провиантом и пороховых ящиков. Над ними соорудили казаки навесы.

Вблизи ни деревца, один песок, раскалённый, как сковородка. Негде укрыться от жаркого солнца.

Вначале казаки толпами бродили по городу, удивлялись тонкой каменной резьбе ханского дворца, звону воды в фонтанах, сутолоке шумливого базара. Местные жители встречали русских приветливо: угощали лепёшками — чуреком, горьковатым липким сыром — пэндырем, фиолетовыми ягодами инжира, сладким виноградом.

Федор Дикун, Никита Собакарь, Осип Шмалько и Леонтий Малов часами ходили по незнакомому городу, по глухим щелям его улиц, окаймлённых высокими каменными стенами. Окна и двери домов выходили во дворы. Туда можно было попасть только через маленькие двери в крепких карагачевых воротах. Из‑за стен доносились разговоры. Все проулки обычно заканчивались базаром, к которому со всех сторон сходились узкие улочки.

И в этот день четверо друзей, вдоволь набродившись по улицам, вышли к базарной площади. Еще издали услышали, что там происходит неладное: неслись неистовые гортанные крики, ругань казаков, чей‑то визг.

— Пошли быстрее! — заторопил Шмалько. — Что‑то там вроде дракой пахнет.

На базаре действительно назревала драка. Есаул Смола стоял, схватившись одной рукой за саблю, а другой прижимал к себе узкогорлый серебряный кувшин. Рядом с ним, прижавшись к каменному забору, словно загнанные волки, были ещё три казака с такими же кувшинами в руках.

К есаулу подступил персидский купец — в чалме, с крашенной хной бородой. Он указывал на кувшин, бешено сверкал глазами и что‑то кричал высоким, визгливым голосом. Позади него толпились купцы, ремесленники, просто базарные завсегдатаи. И все они жестикулировали, кричали.

— Смотрите, хлопцы! Видать, Смола с дружками кувшины у кызылбашца сдуванили, — проговорил Шмалько.

Раздвигая плечом толпу, к казакам протиснулся черноволосый, загорелый великан с увесистой дубиной в руках.

— Вур! Вур! Бей! — закричала толпа.

Есаул Смола уронил кувшин и с лязгом выхватил из ножен саблю.

Но великан азербайджанец быстрым ударом дубины выбил у Смолы саблю из рук. Потом схватил есаула одной рукой за пояс, легко поднял его и швырнул в стоявших за спиной Смолы казаков. Зазвенели упавшие кувшины.

— А ведь побьют наших, братцы! — возбуждённо крикнул Шмалько. — Айда на выручку!

-— Вур! — визжала толпа.

Не обнажая оружия, расшвыривая людей огромными ручищами, Шмалько устремился вперёд. За ним, словно по коридору, шли остальные.

Великан азербайджанец обернулся и со спокойным любопытством посмотрел на Шмалько. Потом он басом выкрикнул несколько слов и шагнул навстречу Осипу. Казак размахнулся, но азербайджанец смотрел на него весело и приветливо. Осип разжал огромный кулачище и недоуменно огляделся по сторонам.

— Кузнец говорит — давай борьба, — перевёл кто‑то слова азербайджанца. — Кузнец говорит, кто кого будет земля бросать…

— Бороться! — Шмалько мгновение вглядывался в красивое, тонкое лицо азербайджанца. — А что ж, давай и поборемся!

Осип рывком сорвал с себя саблю, снял шапку и старую свитку. Все эти вещи он сунул в руки Дикуну. Потом скинул рубаху и предстал перед толпой словно вытесанный из белого камня — широкогрудый, с могучими буграми мускулов.

— Вай, вай! Пах, пах! — раздались в толпе восхищённые возгласы.

Люди теснились, образуя широкий круг. А кто-то уже притащил ковёр и быстро разостлал его прямо на пыльной земле.

Азербайджанец сбросил кожаную куртку. Он был тоньше Шмалько в талии, но выше.

Толпа загудела ещё восторженнее.

Вначале оба борца только пробовали силы. Они хватали друг друга за руки, рывками яытались сбить противника с ног. Но и русский, и азербайджанец были опытными, умелыми борцами, и ни один из них в этой пробе сил не добился успеха.

Вдруг Шмалько рванулся вперёд и по–медвежьи облапил кузнеца. Тому ничего не оставалось, как тоже обхватить противника и противопоставить его силе свою.

Шло время, а борцы, не разжимая своих железных объятий, прижавшись друг к другу, топтались на ковре.

— Мамед, ай, Мамед! — подбадривали азербайджанцы кузнеца.

Казаки тоже волновались.

Мускулы борцов вздувались от страшного напряжения, их тела стали блестящими от пота. Но ни один не мог осилить другого.

И вдруг кузнец разжал руки и неуловимо лёгким, змеиным движением выскользнул из рук Шмалько.

Он отскочил на край ковра и, улыбаясь, что‑то проговорил.

— Кузнец Мамед говорит, что ему не побороть русского брата, — обратился ко всем добровольный переводчик. — Он говорит, что гордится встречей с таким богатырём, и предлагает на этом закончить борьбу.

Мамед, улыбаясь, положив руку на сердце, подошёл к Осипу.

— Чох якши! Яшасун! — закричала толпа. — Яшасун батыр урус! Яшасун демерчи Мамед!

Слухи о происшествии на городском базаре, как видно, дошли до Головатого. Караульные казаки, охранявшие шатёр войскового судьи, рассказывали, что у Антона Андреевича побывал какой‑то купец-кызылбашец. После его ухода Антон Андреевич вызвал к себе Смолу, выругал на чём свет стоит и так заехал ему кулаком в лицо, что есаул вылетел из шатра и шмякнулся на землю.