Птицы небесные. 1-2 части - Монах Афонский

Вечером нас разместили в казарме, уставленной двухъярусными койками. Мне досталась верхняя койка. Сержанты объявили, что подъем будет в шесть утра, на одевание отведено тридцать секунд. Подъем оказался чем-то похожим на ад: крики приставленных к каждому взводу сержантов, суматоха и страшная неразбериха с одеванием, возня с сапогами и портянками. Если кто-то не укладывался в отведенное время, следовал приказ снова раздеться и забраться в койки, после чего по команде «подъем» та же процедура повторялась снова. Не знаю как и почему, но у меня эта «подготовка» не потребовала длительного привыкания, а больше всего я пострадал от строевого шага.

На плацу, под жарким солнцем, приходилось впечатывать каждый шаг в горячий асфальт и всякий удар стопы острой болью отдавался в мозгу. В конце недели я уже начал хромать и на вопросы сержанта ответил, что не могу больше ходить из-за невыносимо узких сапог. Сердобольный сержант обещал помочь и посоветовал еще немного потерпеть. Нужного размера на складе не оказалось, сапоги обещали подвезти в ближайшее время, а пока: «Терпи, солдат!» — услышал я снова.

Терпение — сколько в этом слове скрыто тайны и сколько силы. Без терпения все наши усилия превращаются в ничто: физические неудобства представляются непереносимыми, а душевные утеснения кажутся непреодолимыми. Мне в моей ситуации оставалось терпеть и присматриваться к тем парням, которые рядом, бок о бок, терпели сами себя и других, и тех, для кого такое терпение оказалось не под силу. Именно терпение стало той суровой проверкой на стойкость души, проверкой на прочность, которой подвергла нас армия. Некоторые юноши вступили на путь уклонений от солдатской муштры и различными хитростями избавлялись от нее. Другие пошли на открытый ропот и неповиновение. Им пришлось хлебнуть немало горя, в то время как слабые духом впали в отчаяние, из которого лишь немногие нашли для себя правильный выход. Но крепкая и здоровая душой часть призывников решила для себя выжить в новых условиях не за счет хитрости и изворотливости, а опираясь на сохранившуюся в них нравственную прочность и мужество характера.

Одиночество и тяготы армии вначале представляются непосильными. Поэтому люди начинают отыскивать земляков, и это облегчает им службу, уменьшает чувство уныния и оторванности от дома. Я попал в Белгородский призыв, где у меня не нашлось земляков, тем более что призывников с Дона и Кубани отправляли служить или на Север, или в Сибирь. Поэтому мне не оставалось ничего другого, как надеяться на то, что, может быть, удастся встретить среди похожих внешне новобранцев простых надежных парней, чтобы с ними бок о бок выдержать новую нелегкую жизнь и устоять в ней, не лицемеря и не подличая ради своей выгоды. Когда люди поставлены примерно в одинаковые условия, одинаково одеты и внешние различия между ними стерты, тогда они начинают различаться по внутренней сути, которую скрыть невозможно. Душа, желающая сохранить в себе крупицу добра, начинает развивать в себе скрытое умение видеть сокровенную сущность другой души и выявлять ее добрые наклонности, ибо только за них и можно держаться в непростых армейских буднях.

Муштровавшие нас сержанты, вначале казавшиеся неумолимыми исполнителями солдатской казенщины, в жизни открылись как простые скромные парни, которые всего лишь на полгода были старше меня. Застенчевые и неиспорченные, красневшие от любого грубого слова, они стали мне близки, я подружился с ними и с грустью провожал своих друзей, когда подошла к концу их солдатская служба. Запомнился командир роты, пожилой старший лейтенант, молдованин, немногословный, со строгим усталым лицом. Он оказался настоящим солдатским отцом, заботившимся о нас, как о своих собственных детях.

— Мне нужно вернуть вас матерям целыми и невредимыми! — часто говорил он, расхаживая перед строем и цепким взглядом осматривая нас. — Они доверили вас армии, чтобы вы стали настоящими мужчинами! Что такое настоящий мужчина? Тот, кто подтянулся двадцать раз на турнике? Пробежал десять километров? Нет! Тот, кто помог подтянуться слабому и добежать усталому. Вот что такое настоящий солдат! Понятно всем?

Мне он очень понравился. Не знаю, чем я тронул его сердце, но он незаметно приблизил меня к себе и откровенно, без всякого устава, рассказывал о своей жизни, когда мы сидели у него в кабинете после отбоя.

Труднее всего оказалось найти близкую душу среди солдат, потому что все ребята поделились на землячества. Вдобавок, наш призыв был в основном сельский и сильно сказывалось различие в миропонимании. Это затрудняло наше сближение. Мне полюбился белгородский добродушный богатырь по фамилии Деревлев, снисходительная доброта и покладистость которого привлекли меня, к тому же наши койки были рядом. Правда, храпел он по ночам ужасно. Я часто пытался с ним в шутку бороться, желая повалить его каким-нибудь приемом, но он со смехом подавлял всякое мое сопротивление, нисколько не злобясь и не гневаясь. Все призывники моего возраста были владимирские и белгородские добродушные парни из сельских механизаторов и трактористов. Остальные солдаты считались «стариками» и мы смотрели на них с почтением — они отслужили почти три года и слово их было законом.

Через полгода к нам в часть прибыл младший лейтенант, выпускник Харьковского института, лет на восемь старше меня, назначенный заместителем командира роты. Добрый, тактичный и заботливый, он привлек мое внимание скромной красотой души. Глядя на него, я постепенно начал понимать главную ценность этого человека — необыкновенно привлекательные, очень добрые черты его характера и мудрость его отзывчивого сердца. Именно этим хорошим качествам я захотел подражать и поставил целью моей солдатской жизни воспитание в себе таких свойств характера.

Благодаря этим внешне неприметным людям, незаметно помогающим другим и облегчающим их солдатские будни, армейская жизнь не превратилась для меня в безсмысленную муштру, а стала непростой, но полезной школой взросления души.

Определившись в своей конкретной цели — помогать ребятам, с которыми пришлось служить бок о бок, оторванным, как и я, от дома и испытывавшим различные душевные тяготы, я принял твердое решение провести эти два года армейской службы с пользой для души. Лишь впоследствии мне стало понятно — кто, как не Ты, Господи, вложил в мое сердце желание помогать хорошим парням, трудно привыкающим к нелегкому распорядку армии и тосковавшим о своих домах и невестах, чтобы до некоторой степени облегчить им жизнь? Возможно, это и почувствовал во мне мудрый молдованин, когда согласился с моими предложениями. Благодаря установившимся хорошим отношениям со старшим лейтенантом и его заместителем, появилась прямая возможность сделать что-то полезное для сослуживцев. К этому времени, а прошло уже больше полугода, часть пополнилась новым призывом из Москвы и Одессы.

Одесский призыв стал наиболее трудным для командования части. Начались уклонения от службы, бегство из армии, поиски пропавших солдат или отправившихся за «приключениями» в ближайшее село, что называлось «самовольной отлучкой» или, попросту, «самоволкой». Вновь прибывшие были помоложе меня, и я начал потихоньку помогать им: слабых мы с младшим лейтенантом устраивали в лазарет или упрашивали командира роты предоставить им освобождение от нарядов. Для нашего призыва мы придумали писать от имени части благодарственные письма родителям добросовестных и работящих парней, хлопотали об увольнительных разрешениях для поездок в город. Так как наша военная «площадка» находилась недалеко от моря, мы уговорили командира части, доброго неплохого человека, выделить машину для оздоровительных поездок солдат на море, чтобы хоть чем-то порадовать их. Это по тем временам было неслыханно.

Одним из забавных видов помощи сослуживцам являлось составление писем по их просьбам для любимых девушек. Обычно мои друзья начинали письма строкой «Привет из солнечного Крыма!», а заканчивали свои послания всегда так: «Жду ответа, как соловей лета!» Между этими двумя предложениями мне нужно было вставить описание разбитого страданиями влюбленного солдатского сердца и ожидание будущей радостной встречи с любимой девушкой после демобилизации.

Всех нас сделали строителями станций космической связи, так как тогда шло быстрое освоение космоса. Заодно пришлось строить лунодром, имитировавший лунную поверхность, для испытаний советского лунохода. За все это нам платили жалованье в сто двадцать рублей, что тогда составляло немалые деньги. Большинство солдат отправляло зарплату домой, но мне родители написали, что им высылать деньги не нужно. К концу года на моей сберегательной книжке скопилось около полутора тысяч рублей. Нам с младшим лейтенантом пришла идея создать в части музыкальный ансамбль, что тогда воспринималось в новинку. Наша затея вызвала энтузиазм среди солдат и мы быстро собрали в складчину довольно большую, как нам казалось, сумму на музыкальные инструменты. Этим новшеством заинтересовался даже замполит части, разрешив закупить на собранные средства аппаратуру и инструменты. За покупками мы отправились в Симферополь с сержантом, помощником замполита. Музыкальные инструменты оказались страшно дорогими. Мне пришлось выложить дополнительно все свои сбережения, чтобы купить несколько простых гитар, барабаны, электроаппаратуру и еще очень дорогую гавайскую электрогитару, потому что эстрадных гитар еще не было в продаже. В роте, состоявшей из москвичей и одесситов, подобрались неплохие музыканты с хорошими голосами, и вскоре ротный ансамбль выступил со своим первым концертом. Неожиданно к выступлениям присоединились жены офицеров и прапорщиков из театральной группы, что весьма украсило концерт.