Запретные навсегда - М. Джеймс

От этого больше не убежишь.

Я сжимаю бусы в руке, прижимая кулак к груди, закрываю глаза и думаю о Саше.

— Где бы ты ни была, — бормочу я, слова, которые сами по себе являются молитвой и обещанием, — я найду тебя. Чего бы это ни стоило, сколько бы времени это ни заняло, я найду тебя. Я найду тебя и верну домой, и я никогда, никогда больше не покину тебя.

Я шепчу эти слова снова и снова, как литанию, мое сердце колотится под моим кулаком.

— Я подвел тебя. Я потерял тебя. И я сделаю все правильно. Несмотря ни на что.

Я вижу ее в своем воображении ясно, как день, ее мягкие рыжевато-светлые волосы и изящное личико, ее сверкающие глаза, заразительную радость, которую она сохраняла, несмотря на то, как сильно мир пытался ее украсть. Мысль о том, что она, наконец, сломается, что она потеряет это, о том, что мой гребаный брат, Эдо, и Обеленский, и все мужчины, подобные ему, наконец-то превратили ее в оболочку ее прежнего "я", делает меня убийцей так, как я не чувствовал себя со времен Алексея. Тогда я думал, что это слабость. Насилие, которое я чувствовал, потребность резать, крушить и обескровить его, жажда мести, которая была сильнее даже того, что я чувствовал, когда нажал на курок в том залитом неоном переулке и оставил убийцу моего брата истекать кровью на земле. Но то же самое насилие, та же самая потребность, вот что приведет меня в Москву и обратно, если понадобится, чтобы спасти женщину, которую я безумно люблю. Женщину, которой я не заслуживаю. Так мне и надо, если на этот раз именно она уйдет от меня, после того как все будет сказано и сделано. Если она сделает такой выбор, я не буду ее останавливать.

Все, что я могу сделать, это сдержать эту последнюю клятву, в последний раз.

Я найду тебя любовь моя.

8

САША

Я не знаю, как я спала. Кажется невозможным, что мне это вообще удалось несмотря на то, что я была совершенно измотана. Когда я просыпаюсь рано на рассвете, мои руки немеют, плечи и локти болят из-за того, что запястья скручены за спиной. Мои губы натерты из-за кляпа, а челюсть сведена судорогой. Хотя я отчетливо помню другие случаи, когда я была такой несчастной, сейчас мне кажется, что это худшее, что я когда-либо испытывала.

Я знаю, что Арт вернется. Я знаю, что в какой-то момент моя судьба будет решена. Как бы все ни обернулось, конец не будет хорошим. Я просыпаюсь со странным чувством спокойствия по этому поводу, и хотя я знаю, что это может продлиться недолго, даже просто отсутствие страха на некоторое время кажется облегчением.

Все эти годы я так и не узнала, кем я была на самом деле. Конечно, я ничего не помню о своей матери, и мое сердце болит от осознания того, что теперь она мертва. Лучшее предположение, которое пришли в голову Максу и Виктору, было то, что она бросила меня, чтобы попытаться защитить от моего отца, зная, что он придет за ней, если она не вернется без ребенка. Больно думать, что она сделала все это только для того, чтобы в конце концов все провалилось. Я думаю о годах, которые я провела в детском доме в России, переходя из приемной семьи в приемную семью, думая, что оба моих родителя мертвы, хотя на самом деле они были всего в нескольких милях от меня.

Моя мать дала мне мое имя? Она назвала меня Сашей, когда передавала меня из рук в руки, или кто-то другой дал это имя безымянному ребенку? Я пытаюсь представить, чем она могла заниматься все эти годы в своем доме в Москве, и мне интересно, думала ли она когда-нибудь обо мне. Интересно, были ли у нее другие дети, есть ли у меня сводные братья или сестры, о которых я не знаю и теперь, вероятно, никогда не узнаю.

Интересно, возлагала ли она на меня надежды, представляла ли она себе жизнь, в которой я была бы счастлива и где-нибудь далеко от мира, от которого она пыталась меня спасти. Кажется, что так много людей всю мою жизнь пытались спасти меня только для того, чтобы я снова обрекла себя на ту же участь.

Может быть, в конце концов, выбора действительно нет. Возможно, все просто происходит так, как происходит, и ничего нельзя сделать, чтобы это изменить. В этой идее есть странный покой, даже если она лишает меня всякого чувства свободы воли. Я прокручиваю это в голове, задаваясь вопросом, могу ли я за это зацепиться, когда все это закончится, чтобы сделать это более терпимым. Мне нужно что-то, потому что, насколько я знаю, нет особых сомнений в результате, но между настоящим моментом и тем временем остается много неизвестного.

В доме тихо и неподвижно, и я закрываю глаза, пытаясь вспомнить Макса без грусти. Чтобы вызвать в памяти то время, когда мы оба были счастливее всего, вспомнить, как он улыбался мне на тропинке к озеру за домом Виктора и Катерины, как девочки бежали к нему, какая радость была на его лице. У нас было так много счастья, снова и снова, и я хочу помнить, что в конце это было не самое худшее. Ни прощания, ни его слов о том, что он не может любить меня, ни вида его с кровью, растекающейся по рубашке, ни кольца в его руке для другой женщины. Не самый худший из сделанных нами вариантов.

В конце всего этого я хочу вспомнить только хорошее.

Я думаю, что, несмотря на мой дискомфорт, я ненадолго засыпаю. Меня будит звук открывающейся двери, на этот раз без стука, и я выглядываю из-под ресниц, чтобы увидеть, как Арт входит в комнату. Мое сердце мгновенно замирает. Пусть это будет не потому, что Обеленский решил отдать меня ему за вознаграждение, мысленно умоляю я, лежа очень тихо.

Арт долго стоит у края моей кровати. Я чувствую, как он смотрит на меня сверху вниз, и мое сердцебиение учащается, пульс подскакивает к горлу. Я не знаю, видит он это или нет, но я чувствую, как он тянется к моей голове, развязывает кляп и вытаскивает его у меня изо рта.

Сначала я даже не могу его закрыть. Моя челюсть словно заморожена полуоткрытой, и у меня возникает ужасающая секунда, когда я думаю, что, возможно, никогда больше не смогу закрыть рот. Я слышу, как открывается перочинный нож, и чувствую, как возвращается пробирающий до костей холод страха,