Время неба (СИ) - Ру Тори

Именно тогда — с вырванным сердцем и окончательно убитой самооценкой — я зареклась доверять и доверяться, принимать решения и лезть вперед.

Чтобы не пойти по миру, пришлось явиться с повинной к маме и спешно искать временную работу, ставшую в итоге постоянной. Каждый день я собиралась перестать терпеть и что-то изменить, но взваливала на себя все больше и больше обязанностей. Так незаметно пролетели годы…

Так бы и жизнь прошла.

— Ты когда-нибудь покажешь мне Олега вживую, а не на фото? Вам расписаться пора, не молодеете, не по пятнадцать… — Мама подпирает ладонью подбородок и пускается в долгие рассуждения о свадьбе и внуках. Но для их зачатия требуется два человека, и я благоразумно молчу. — Может, мне самой ему позвонить?

— Нет. Не надо, мам. Он и так расстроен, что не смог приехать… — Кажется, мама принимает вранье за чистую монету. Успокаиваюсь и я.

Тихонько наблюдаю за ней — миниатюрная, стройная и подтянутая, лицо почти без морщин. Она отлично выглядит, и пятьдесят четыре ей никак не дашь. У меня хорошие гены — хотя бы за это ей огромное спасибо.

Отрешенно соглашаюсь со всеми нравоучениями и нотациями и снова улетаю душой к Тимуру. Страх, что разница между нами с годами станет еще заметнее, уже не пугает так явно, но я все равно играю с огнем.

Стоит перевести флирт в отношения, признать зависимость, взять ответственность за возможную ошибку, переспать с ним — и я утону. А когда Тимур, наигравшись, уйдет, у меня не останется смысла просыпаться.

***

Вторник, среду, четверг и пятницу мама ходит за мной по пятам и критикует все, что я делаю — от приготовления супа и выбора чересчур открытой майки, обнажающей татуировку, до посадки картофеля и поливки чахлых листьев капустной рассады.

Крадусь по комнатам на цыпочках, чтобы лишний раз не попасться на глаза и не отхватить — так привычно и правильно… Но достало до изжоги — от раздражения сводит скулы.

Я хочу закатить ей скандал. Знаю, что проиграю и останусь виноватой до конца дней, однако высвобожденный "убийством" платья бес упрямо рвется наружу — я больше не могу терпеть несправедливые нападки.

Во избежание конфликта выбираюсь на луга за поселком, долго, до изнеможения, брожу по ним, и чудо происходит — единение с природой снимает напряжение, а тело наполняется легкостью — такой нестерпимой, что невозможно в себе удержать.

На многие километры вокруг простирается бескрайнее небо, пахнет горькой травой, я набираю в грудь побольше воздуха и ору во все горло, срывая связки:

— Провались к чертям, придурок!!!

— Гори в аду, гребаная работа!!!

— Хватит поучать, мама!!!

— Хватит.

— Хватит с меня всех вас!!!

От вопля кружится голова и стучит в висках, но внутри себя я ликую. Достаю из кармана джинсов телефон, фотографируюсь на фоне белых облаков и зеленых просторов и с восторгом просматриваю получившиеся фото. На них я выгляжу почти так же, как десять лет назад — широкая улыбка, растрепанные волосы и вызов в ярко-синих глазах. Я нравлюсь себе без всяких фильтров и ретуши — выставляю самый удачный кадр на странице, и первое заветное сердечко мгновенно прилетает от Тимура.

Снова улыбаюсь, но губы дрожат. Закусываю их, и, опустившись на траву, принимаюсь реветь.

Да, может, он непозволительно юный, но как быть, если с ним я чувствую себя маленькой и слабой, а в нем вижу рыцаря — без приставки «недо». И ненадежная, вечно ошибающаяся интуиция шепчет, что с его стороны все серьезно. Теперь рядом есть тот, кто понимает, утешает, дает правильные советы. С ним весело и легко…

Он красивый как бог и глубокий, как космос. Я никогда не стану хорошей в глазах окружающих, зато в его черном взгляде вижу всю любовь, восхищение и обожание этого мира…

***

Алый закат разливается над поселком, на горизонте мерцают точки холодных огней, в черемухе надрывается опьяневший соловей — пятничный вечер в разгаре. Мама устраивает традиционные посиделки на веранде, приносит на подносе пирожки и чай, убавляет громкость на хрипящем радиоприемнике, устраивается напротив и снова присаживается на уши: «Что Олег, как Олег…»

Становится невыносимо скучно. Я вру и сглаживаю углы, но больше не хочу мира в ущерб себе.

— Мам, а что если я… его бросила? — заикаюсь, и над садом повисает тяжелая гнетущая тишина — радио, отхрипев припев попсовой песни, окончательно сбивается с волны, а соловей теряет голос. — Что если он оказался уродом и изменял? Не уважал, не ценил и никогда не рассматривал меня всерьез?

— Как… бросила? Ты сбрендила?! — Мама задыхается от негодования и отшвыривает на тарелку ни в чем не повинный пирожок. — Ты хоть понимаешь, что это, возможно, твой последний шанс?! Все нормальные мужики уже заняты, а ты не смогла удержать единственного, кто проявлял к тебе интерес?! Чем думала? Как теперь собираешься строить будущее, идиотка?

— Мам… — упрямо качаю головой. — Ты хоть слышишь меня?

— А чего тебя слушать?!! Утренним же рейсом выметайся, дура. И вообще не звони мне до сентября.

Молча отношу полные чашки на кухню и закрываюсь в комнате, где ночами звенят комары и колышутся тюлевые занавески, а кошачий глаз луны с любопытством заглядывает в приоткрытое окно.

Горько и чертовски обидно быть никем никогда не любимой, но теперь, по нереальному стечению обстоятельств, это внезапно уже не так… Стираю едкие слезы, залезаю под мягкое одеяло, выхожу в "Инсту" и любуюсь плюшевым сердечком на безжизненном ржавом металле.

«Май. Новая жизнь».

«…Кроме любви твоей, мне нету солнца, а я и не знаю, где ты и с кем…» — приходит на ум продолжение любимого стихотворения Тимура, и сердце сжимает тоска.

Я ищу тепло и одобрение не там, где нужно. И нахожусь не там, где должна.

Скучаю до боли в груди, до нехватки воздуха, до онемения и дрожи в теле.

Обнимаю подушку и закрываю глаза.

Завтра я… вернусь наконец домой. Увижу его. И больше не буду настаивать на дурацком уговоре.

***

18

18

Пыльная мрачная квартира окутана тишиной, но я рада вновь оказаться в ней — сбрасываю рюкзак и от всей души грохаю им об пол, оставляю в неположенных местах вещи, на ходу доедаю купленный в пекарне на углу пирожок и запиваю водой из-под крана.

Как же классно вновь стать хозяйкой положения. Как же классно раздвинуть эти чертовы шторы и впустить в комнату свет.

Жаждущий объяснений Олег звонит в двадцатый раз за утро, но я отключаю телефон — подождет до понедельника. Оправданий, обвинений и упреков за эти дни и без него хватило с лихвой.

Долго лежу в ванне в облаке благоухающей тропической пены, втираю в кожу кремы и масла и наконец чувствую себя человеком.

Мама такая мама. Когда подчиняюсь — включает гиперопеку, активно лезет в мою жизнь и изредка подкидывает деньги на карту, но, стоит ослушаться, — демонстративно забывает о моем существовании, и справляться о ее делах приходится у соседей по даче.

Что ж. Бывает.

Не привыкать.

Причины очерстветь у нее все же есть — увлекающийся, творческий и ветреный папа всю молодость гулял, а вскоре после моего рождения вообще ушел к другой женщине. Через год он вернулся, но мама отныне правила железной рукой и держала под контролем все до мелочей.

Не прощала промахов, презирала за ошибки. Папа был добрее и мягче, но, даже когда трепал по макушке или увлеченно клеил со мной воздушного змея, душой пребывал где-то далеко.

Оба были холодными и отстраненными, только я за десятерых старалась наладить контакт.

Давно не держу на родителей зла, однако чем старше становлюсь, тем чаще задаюсь вопросом: почему я не смогла сплотить их и растопить родные сердца?

Ведь если бы чистое маленькое существо — мой ребенок — с надеждой и любовью заглядывал мне в глаза, я бы… чувствовала себя целой. И самой счастливой. Свернула бы ради него горы и избавила от любых проблем.