Наука и христианство: история взаимоотношений - Денис Анатольевич Собур

и доверие авторитету, и усилие воли, действующей вопреки разуму. Также к области веры относится и внутренняя уверенность в выборе, если рациональных аргументов недостаточно для принятия той или иной позиции. Также существует понимание веры, как объединения всех сил человеческой личности. В зависимости от того, какое определение веры мы выбираем, возникает та или иная модель взаимоотношений веры и разума. В эпоху схоластики, поиск баланса между верой и разумом стал одной из наиболее актуальных философских задач.

В христианской традиции были предложены различные модели соотнесения веры и разума. Наиболее непримиримой является позиция, сформированная Тертуллианом. Обычно эту позицию формулируют как «верую, ибо абсурдно». Хотя таких слов Тертуллиан не произносил, но в его произведениях подобная позиция несоизмеримости веры и разума формулируется достаточно четко: «Сын Божий распят – это не стыдно, ибо достойно стыда; и умер Сын Божий – это совершенно достоверно, ибо нелепо; и, погребенный, воскрес – это несомненно, ибо невозможно».205 Согласно Тертуллиану истина христианского Откровения превосходит всякое разумное объяснение. Такая несоразмерность Евангелия человеческому разуму служит для Тертуллиана подтверждением истинности христианства. Действительно, Евангельское повествование о распятии Сына Божьего, противоречит здравому смыслу. Если бы оно было придумано людьми, то ему постарались бы придать более правдоподобные черты. В целом же, Тертуллиан отрицает научное знание, как не имеющее особой ценности.

Другая традиция соотнесения веры и разума восходит к Клименту Александрийскому и продолжается в трудах блаж. Августина, Ансельма Кентерберийского, Бонавентуры. Данная традиция может быть выражена словами «верю, чтобы понимать». Действительно, возможность знания основывается на доверии. Ребенок при обучении верит учителям. Студент обычно верит учебникам. Знания о событиях произошедших до его рождения, человек получает лишь благодаря доверию историческим источникам. Конечно, доверие это не безгранично: ребенок, повзрослев, начинает сомневаться в авторитете родителей. Ученый может повторить спорные эксперименты предшественников. Однако, необходимым условием для такого недоверия является багаж знаний, полученный на основе первоначального доверия. Поэтому в развернутом виде августиновская формула взаимосвязи веры и разума, может быть выражена словами «верую, чтобы понимать, и понимаю, чтобы верить».206

Все науки блаж. Августин делит на три типа:

1) Науки, основанные только на вере и не допускающие понимания (напр. история)

2) Науки, в которых вера равна пониманию (науки со строгими доказательствами – логика, математика)

3) Науки, в которых понимание возможно только посредством веры (богословие)

Блаж. Августин не считает веру противоречащей разуму. Для него и вера и разум являются различными способностями человека к познанию, каждой из которых присущи свои особенности. В.П. Лега подчеркивает, что согласно Августину «вера не противоразумна, а сверхразумна. Это значит, что если положения веры кажутся человеку нелепыми, то только потому, что человек не до конца понимает их. Человек не может всего понять, во многое он может лишь верить; глубокая вера и истинный разум тождественны».207 В целом же, согласно блаж. Августину, вера выше разума и всегда разумному познанию предшествует вера, будь то доверие учителю или согласие с научными аксиомами. Разум человека способен помочь ему глубже понять истины веры, но не может привести к вере. В истории философии позицию блаж. Августина принимали философы, следовавшие традиции Платона и изучавшие, прежде всего, собственный внутренний мир. К ним относятся Ансельм Кентрберийский, представители Сен-Викторской школы и францисканского ордена.

Если блаж. Августин в первую очередь подчеркивал роль веры в познании, то Пьер Абеляр (1079—1142), напротив, основывался на разуме. Основным методом исследований для Абеляра становится сомнение. Для него недостаточно слепого доверия авторитету, вера должна пройти через испытание аргументами разума. Дж. Реале так поясняет это: «Не разум поглощает веру, напротив, вера включает в себя разум, философский дискурс не подменяет собой теологического, но делает его приемлемым, способствует усвоению».208

Абеляр разделял понятия «понимать» и «принимать». Первое заслуга разума, второе – Божественный дар. Признавая авторитет Священного Писания, Абеляр, в то же время, настаивает на использовании разума для лучшего понимания текста. Каждый верующий должен уметь, по слову апостола Петра «дать отчет в своем уповании» (1Петр 3.15), поэтому позиция Абеляра также выглядит вполне обоснованной. Рациональному обоснованию Откровения посвятят свои труды величайшие философы эпохи схоластики. Среди них доминиканцы Альберт Великий и Фома Аквинский.

Наконец, четвертая модель соотнесения веры и разума получила названия концепции «двух истин». В законченной форме теория «двух истин» появляется у Аверроэса и получает популярность среди его латинских последователей, наиболее известным из которых является Сигер Брабантский (1240-1284). Здесь мы видим окончательное противопоставление воли и разума человека. Сигер, безусловно, признает истинность христианского Откровения. Однако, рассуждения Аристотеля звучат более чем убедительно. Философ абсолютно логично и научно доказывал, что мир вечен, что Богу нет дела до людей и т.д. В результате попавшему в логический тупик Сигеру не остается ничего другого, кроме как признать оба мнения истинными. Такая половинчатая концепция, по сути, не устраивала ни верующих, ни философов. Но ничего лучшего Сигер предложить не мог. Выход из ситуации был найден Фомой Аквинским, сумевшим переработать философию Аристотеля в согласии с христианским Откровением. Философия Аквината в форме неотомизма сегодня является официальной философской системой католической Церкви.

«Верую, ибо абсурдно» Тертуллиана также близко к концепции «двух истин». Главное отличие заключается в выводах из этого положения. Для Тертуллиана научное познание не имеет особой ценности. Для аввероистов, напротив, личная вера отходит на второй план, а главным в жизни становится интеллектуальное познание мира.

В зависимости от того, какой смысл мы вкладываем в понятие веры, мы получаем упомянутые выше четыре модели: августиновское «верю, чтобы понимать», «понимаю, чтобы верить» Абеляра, «верую ибо абсурдно» Тертуллиана и концепцию «двойной истины» у Сигера.

Для Православной Церкви споры о соотношении веры и разума не были столь актуальны. На Западе достаточно рано человек начал восприниматься как совокупность независимых душевных сил. Разум, воля и чувства воспринимались скорее как автономные аспекты человека нежели как его различные грани. Восток же, напротив, предпочитал говорить о единстве личности, в которой чувства, вера и разум не противопоставляются. Западному взгляду на веру, как на акт воли, было противопоставлено понимание веры, как образа жизни всего человека, состояния его бытия.209 Различия между восточным и западным пониманием личности отчетливо проявились в XIV во время спора Варлаама Калабрийского и святителя Григория Паламы, речь о котором пойдет позднее.

Если мы придерживаемся Православного понимания термина «вера», то данные модели соотнесения веры и разума воспринимаются как его частные проекции. Действительно, познание начинается с доверия авторитету, как считал блаж. Августин. Следуя Абеляру, разум помогает человеку усваивать истину веры. Но, дойдя до некоторой грани, разум признает