Записки филиппинки (сборник) - Нина Абрамович

Адель меня предупредила, чтобы я таджику не говорила, что я из Украины. Иначе участковый с меня будет брать по пятьсот рублей за нелегальное трудоустройство.

С меня возьмешь! Шиш! Адель еще не знает, что этот участковый пойдет у меня по статье за вымогательство.

Ой! Опять занесло меня! Я тут «хто»? Я же филиппинка, безмолвная, безропотная и беззащитная! Качать права? Какие права? На баррикады с метлой и поролоновой губкой? Смешно!

Сегодня у нас был шоппинг. Ездили в Геленджик. Сначала Адель выложила круглую сумму за спортивную одежду в магазине «Адидас». Набрала курточек с мехом, без меха, костюмов спортивных, обувь. Завалила пакетами весь салон машины. Она любит марки «Найк», «Пума», «Адидас». Это я уже просекла, с утюгом в обнимку. И по безмозглой стирке.

Почему безмозглой?

Стирка беспощадная, ежедневная. Машинка работает постоянно. Все новые вещи через несколько стирок становятся секонд-хендом. Черный шарфик «Адидас», кокетливо повязанный на шее Адель при встрече в аэропорту, уже прокрутился в центрифуге несколько раз. Потерял вид и форму. И, как и многие вещи, был выброшен в мусор.

Не удивлюсь, если таджик, отвечающий за чистоту мусорного контейнера, шлет стабильно гуманитарную помощь к себе на родину.

И по синему небу над Кавказским хребтом стройным косяком летят брендовые шмотки в Таджикистан. К его жене и троим детям.

И зачем так часто стирать! Будто шахтеры в доме живут!

У Адели в цоколе три гардеробные комнаты. Они напоминают небольшие бутики. Для обуви. Одежды верхней. Одежды нижней. И Адель может часами перебирать свои вещи. Пока я здесь же, в цоколе, занимаюсь ненавистным делом: выглаживаю шнурки, махровые салфетки и прочую кухонную сволочь.

Прихоть хозяйки. Это чтобы шустрая работница без дела не сидела!

После «Адидаса» мы едем в торговый центр. Адель швыряет в тележку все подряд. Пачками и коробками. Не глядя на ценники. Ананасы, манго, икру, соки, шоколад, колбасы, сыры и другие деликатесы.

– Я сервелат лично для вас беру. Я его не ем, – снисходительно обращается ко мне Адель.

– Я тоже колбасу не ем, – парирую я.

Хозяйка меняется в лице, кажется, обиделась. И вот-вот слезы навернутся на ее глаза.

Адель заполнила почти доверху тележку продуктами и взяла… вторую тележку. Для бытовой химии, швабр и метелок. Победоносно вскинула на меня свои прозрачно-серые глаза.

– Это уже персонально для вас.

Меня чуть не стошнило от этого. И я отошла к тележке с колбасой.

На кассе Адель выложила сумму, равную моей месячной зарплате.

Я не комментирую. И комментировать тут нечего. У ее мужа налаженный бизнес в Москве. Дома высотные строит. А мой муж родной выстраивает затейливые пирамиды. В постели. С новой женой. И мне похвастаться нечем. В отличие от Адели.

Мне даже показалось, что Адель делает все демонстративно. Красуясь передо мной. Я никак не реагирую. Тратить деньги на такое количество ненужного товара! И на продукты сомнительной пользы! Глупо. Даже если у тебя миллионы! Тем более когда ты на диете! И изнуряешь себя каждый день на бегущей ленте в спортзале.

Лучше бы вкладывала деньги в свое образование. Вузов Адель не заканчивала. Замуж выскочила в шестнадцать лет. За одноклассника. В семнадцать родила дочь. Анжелику.

Анжелику я видела издали, два раза. Мы с ней не пересекались. В семь утра она уезжает в колледж, в Геленджик. А приезжает в девять вечера. Возят ее водители. Их у них трое.

За рулем по дороге домой Адель начала откровенничать!

– Я никогда ни дня не работала. Муж меня любит. Это уже третий джип, который он мне дарит. И никогда не предупреждает. Все держит в секрете. Этот «Порше Кайен» он мне подогнал к дому. И по телефону попросил выглянуть в окно. Между прочим, стоит двести тысяч долларов. Маленькая женщина рождена для любви. А большая – для работы, – хвастливо подытожила Адель.

Я, кажется, смутилась от таких слов. И инстинктивно вжалась в сиденье молочно-шоколадного салона. В сравнении с маленькой Аделью я не была Дюймовочкой.

– Адель! В доме повешенного не говорят о веревке, – осмелела я.

Она не поняла моего замечания. Так же, как не поняла меня, когда я сказала ей на днях, что положила ключи от гаража в «Джоконду». На кустарной коробке-ключнице с портретом Джоконды золотыми буквами было написано «Мона Лиза». Не удивлюсь, если Адель только с коробкой для ключей ассоциирует Мону Лизу.

Кстати, Адель боится потерять мужа. Она мне рассказала о своей подруге, которой уже сорок лет и которую муж бросил с двумя детьми, сменив на молодуху, призванную реанимировать способности мужика к постельным сценам.

Вот уж этот никчемный рыцарь! Каминный аксессуар, жлобской атрибут многих домов. И какой только мошенник-кустарь выпустил его на рынок! И сам безрукий! И славного рыцаря подставляет. С этого железного изваяния все время падают то совок, то щетка, то это примитивное приспособление для угля.

И мне все время приходится нагибаться и вставлять за плечи рыцаря эти унижающие его причиндалы. А они все равно падают на мраморный пол, да так звонко, что три хозяйские кошки, сидящие на диванах, содрогаются и смотрят на меня недовольно и почти с презрением.

Сегодня понедельник. И я вновь вылизываю дом. В субботу только навела блеск и красоту. Но за один день он опять зарос грязью.

Бесполезный труд! В доме кошки. Они линяют. Их шерсть летает в воздухе и плотным покровом оседает на все. На мебель, на одежду, на самих хозяев. Хозяева этого будто не замечают. Кошки спят в хозяйских постелях, валяются на диванах.

Впечатление, будто это их дом. Кошкин дом! А хозяева у них в приживалах!

Была бы моя воля, я бы этих кошек… Побрила бы на лысо!

Какая воля! Я филиппинка. И молча выкатываю с барской одежды кошачью шерсть специальными липкими валиками, которых у Адели целый ящик в шкафу.

А она, подлая, – шерсть кошачья, – все летает.

Я сказала Адели, что борьба с шерстью – курам на смех, если в доме три кошки. И что здесь нужно что-то кардинальное.

Адель тут же умчалась в город. И привезла из магазина специальное средство. Шерстеулавливатель. Под названием «Вьюга-7». Это нечто похожее на маленький пылесос размером со средний фонарик. Только на конце этого чуда техники не только лампочка, но и широкая труба. Направляешь трубу в воздух, включаешь свет-прожектор и видишь, как шерсть кошачья стройным косяком завьюживается в этот шерстеулавливатель.

Самый лучший пылесос среди фонариков! И самый лучший фонарик среди пылесосов!

Я только диву даюсь. И не лень ей мозги парить по всяким этим мелочам жизни. Лучше бы выпустила этих паршивых кошаков во двор, а сама Ремарка почитала. Валяется книга в дорогой обложке на ее стеклянном столике. Закладка на четырнадцатой странице. Уже месяц.

Я наблюдаю за ними, и вывод такой. Москвичи недавно обрели богатство! И Адель с удовольствием исполняет роль хозяйки большого дома, купившей на время домработницу из братской Украины и дворника из солнечного Таджикистана.

Жизнь господ скучна. Они зависят от дома, заваленного барахлом. И смысл их существования, кажется, состоит только в том, чтобы обслуживать этот дом руками чужих людей и наблюдать за этими людьми по телеку.

Ну, пойдут поплавают в бассейне, ну попарятся в бане, ну погоняют по бегущей ленте в спортзале, ну телек, ну шоппинг. И все.

Скука!

Еда варится здесь в большом количестве и не съедается. На второй день все летит в мусорный контейнер! Тупой перевод продуктов. Собакам человеческую пищу не дают.

Я, кажется, перестала бояться собак. И песни украинские пою уже не для них. Хотя с алабаем Шерханом все же осторожна. Он хитер, как настоящий азиат. Но, верю, Гордик защитит! Он не подпускает Шерхана ко мне ближе, чем он сам подпускается мной ко мне, все норовя потереться своим жирным бочком об мои колени.

Я открываю вольер после ухода дворника.

– Пацаны! Выходите! На свободу с чистой совестью!

Первым выбегает Гордик, грузный, неповоротливый, с трудом переваливается на мускулистых лапах. Тычется носом мне в ладони. Глаза преданные, влюбленные.

Я беру чесалку и чешу ему спинку, жирные бока. И Гордик от удовольствия начинает смешно попискивать.

– Ах ты, свинюка толстая, боров шелудивый! Нравится, когда я тебя чешу! Ну, хрюкай! Громче! Хрюкай!

В такие моменты Шерхан тут как тут. Тоже хочет побыть свинюкой. Но Гордик ревностно оберегает меня от его свинских притязаний.

Тут по местному телевидению я узнаю, что в Краснодарском крае решено сжечь всех свиней. Оставить лишь по три свиньи в личных хозяйствах. Для этого была привлечена прокуратура и другие силовые структуры.

Официальная причина такой крайности? Борьба с африканской чумой. А на самом деле, как возмущается народ, дело в банальной конкуренции. У губернатора края большой личный свинокомплекс.

Так что в нашем хозяйстве полный порядок. Всего две свинюки. Но зато какие!

Муж Гена все время валяется на диванах, вместе с черным котом Митяем. И вся его одежда, его мобильные телефоны, по которым он контролирует свой бизнес в Москве, все в черной кошачьей шерсти.