Записки филиппинки (сборник) - Нина Абрамович

– Ну да… – теряюсь я, не зная, что сказать на такое неожиданное открытие.

Сегодня я опять порадовала узбека. Отдала ему нетронутую кастрюлю плова и жареную форель вместе со сковородой. И кусок пармезана. В печенках уже сидит у меня этот пармезан! А также палку сервелата и пакет сосисок.

Анжелика не ест нормальную пищу. Я тоже разбаловалась. Сижу на одних фруктах и шоколаде.

Но готовить все равно приходится по требованию Адели. То супчик свари, то капусту стуши, то сырники налепи… Она звонит из Москвы каждый час и координирует нашу жизнедеятельность.

Кому готовить? Анжелика не притрагивается к человеческой пище. Я мягко ее призываю к правильному питанию, но ее привычки были заложены еще давно и не мной. И я ее понимаю. Я сама уничтожаю шоколад «Аленка», шербет, пастилу, зефир из яблочного пюре и патоки, шоколадные конфеты «Белочка».

Вчерашнее не ем. Как и хозяева, которые выбрасывают продукты в мусор уже на следующий день.

Узбек стал шелковым. Здоровается первым, улыбается, расчистил площадку возле моего гостевого домика, выбил лед из коврика перед моим порогом, хотя я живу сейчас в господском доме по требованию Адели. И просушил вместо меня подвал после потопа.

Каждый день отдаю ему пайку продуктов. Хорошо быть благотворителем за чужой счет! Узбек рад-радешенек. И я не удивлюсь, если он открыл у себя на даче маленькую столовую для своих земляков. Бизнесмен же!

Лишь бы Адель не узнала. Но она не обеднеет. Все равно выбрасывает деньги на ветер.

Я наполняю плоский прозрачный контейнер крупами, хлебными крошками и ставлю на стойку вольера. Сразу же налетают птицы, разные, мною не виданные. Узнаю только воробьев, синичек и сороку. Они начинают клевать подношение, но тут с дерева камнем слетает Пармезан. И начинает разгонять и долбать всех птиц по мозжечку. И тут своя дедовщина!

Мне уже пора бы стать тренером по мотивации. Собак, дрозда, Гену и узбека я уже приручила.

Узбек Радик сказал после принятия очередной порции продуктов, что не хотел бы, чтобы я когда-либо уехала от них.

Еще бы!

Сегодня Анжелика ласково терлась о мой бок, как та кошка, только что не мяукала.

– Чего, Анжелочка, ты хочешь? Может, сырничков со сметанкой?

– Нет, – мурлыкнула девочка. – Можно я приглашу домой одноклассников? Только чтобы мама не узнала.

– Хорошо, – согласилась я.

И мы заключили с ней тайный союз. Дозволенности и молчания.

Мы с Анжеликой, засучив рукава, работали на кухне. Резали, крошили, варили, жарили.

К обеду в ущелье приехал на автобусе весь ее класс. Весь дом и все подворье до утра радостно светилось щедрым светом фонарей, иллюминации и подсветки. Было шумно, весело. Деточки орали, бесились, плавали в бассейне наперегонки, томно парились в бане, отчаянно таскали железо в спортзале, самозабвенно истязали котов.

Когда к обеду следующего дня автобус вывез усталых одноклассников, мы с Анжеликой вновь засучили рукава. Полдня драили и мыли весь дом после этого мамаева нашествия.

А мусорный контейнер, переполненный банками из-под пива, рассыпал по черным мешкам узбек Радик.

Вчера прилетела Адель из Москвы. Без мужа. Ехала на таксо из Анапы. Геленджик не принимал. Барыня не в духе. Может, опять с Геной поцапалась? Только бросила сумку «Луи Виттон», сразу пошла по дому вынюхивать, где мои косяки.

Не нашла. Я бдительна. Настроение ее ухудшилось.

Вышла во двор.

Нашла! Кто ищет, тот всегда найдет!

У собак замерзла в корыте вода. Это мой косяк!

Начала ругаться. Выдавать таких «чернобурок»!

Она права. Но были заморозки, и вода превратилась в лед.

А потом мне досталась еще одна порция «чернобурок». За Анжелику. За то, что девочка растолстела за две недели. На семь килограммов. Ну, тут я тоже виновата – девочка ела только сладости, а я не смогла ее переубедит, что это вредно!

Адель глянула внимательно и на меня, на мое округлившееся от конфет лицо, и как-то злорадно передернулась.

Я жизнелюбиво нащупала дулю в кармане.

Утром Адель нашла еще один косяк – лед на второй ступеньке дома, которой мы не пользуемся. Но это территория таджика. Вернее, узбека.

Она его вызвала по телефону, в девять утра. Хотя он приходит всегда к обеду, чтобы не тревожить нежный сон хозяев-сов, гремя своими лопатами. И начала выдавать ему таких «песцов», что «чернобурками» здесь уж не отделаться!

Ей – тридцать восемь, ему – пятьдесят три. Он стоял, опустив голову, она орала, стыдила. И, казалось, вот-вот замахнется плеткой, которая почти всегда находится у нее в руках.

Я сразу забыла о своем статусе безропотной и безмолвной филиппинки. И начала за него заступаться. Что, мол, снега навалило под два метра! Не успевали разгребаться! В крае ЧП – крыши срывало! И что только сегодня иссякли морозы, и стало таять. И что все прекрасно, и уже почти весна! Короче, разрядила обстановку.

Когда узбек ушел, Адель миролюбиво сказала:

– В Москве нет «Бильярдина № 3». Никакого!

А потом подумала и добавила:

– Мария, со следующей недели мы увольняем таджика. Вы будете выполнять и его работу. Как мы договаривались.

Я молча слушаю Адель и понимаю, что барыня очень заблуждается.

А на следующий день узбек горячо меня благодарил.

– Спасибо вам за защиту. Иначе она меня убила бы.

Я ему кастрюлю плова на радостях отдала. А заодно соленую семгу и лоток яиц.

Ночью опять мело. Ураган нещадно рвал крышу. И мне казалось, что дворец, возведенный мошенниками-земляками, вот-вот рухнет. Порывами ветра из-под навеса выдуло во двор пустую столитровую канистру для солярки. И баловник Гордик чуть не подвел нас под монастырь, и себя тоже. Ротвейлер начал ожесточенно гонять ее по двору. На мои трусливые «Фу!» и просьбы отдать канистру пес по-детски не реагировал. А потом сгрыз канистру в клочья.

Пока Адель была от нас в безопасной сахарной неге утреннего сна, мы с узбеком скрыли следы преступления. Собрали ошметки канистры в большой черный пакет, и Радик вынес его за территорию усадьбы.

Уже растаял снег. Солнцем залито все вокруг. Сверкают зеленые газоны. Озеро у беседки освободилось ото льда. И я увидела Фаину. Она всплыла, схватила кусок хлеба, вильнула серебряным хвостом и ушла на дно.

Шерхан и Гордик весь день ничего почему-то не едят. Что-то чувствуют. И я знаю, что.

На летней кухне хозяйничает Адель. Вычесывает белую лохматую кошку Анфису, стрижет с нее клоки шерсти. Пол кухни, подоконники – все в белом пуху. Тут же – Анжелика, с виновато склоненной головой. Стоит в позе царевича Алексея, которого допрашивает Петр Первый на картине художника Николая Ге.

Адель орет на дочь.

– Куда ты могла потратить сорок пять тысяч рублей?! За полторы недели!

Анжелика мужественно молчит. И я поджимаю свой воображаемый хвост.

«Куда-куда! На своих одноклассников! Ребенок решил оторваться от мамочкиной опеки. Ребенок почувствовал свободу», – мысленно вступаю я в схватку с хозяйкой. «Не без твоего, между прочим, порочного попустительства!» – шепчет мне моя совесть.

Чем больше молчит Анжелика, тем больше кричит Адель. Не стесняясь меня. Филиппинок никогда не стесняются!

Моему терпению приходит конец. Моя душа не в силах дальше страдать.

– Адель! Я уезжаю.

– Чего? Куда это вы уезжаете?

– Уезжаю, домой.

– Позвольте! Как это? Чего это? У нас с вами договор на год!

– Выбросьте эту филькину грамоту! Я уезжаю сейчас. И ни минуты не останусь здесь.

– Почему? Вы только два месяца отработали! Я уже и таджика уволила. И я опять в Москву улетаю. Никуда вы не поедете.

– Я еду сейчас.

– Я вас не рассчитаю.

– Не надо. Я пешком пойду.

И я пошла в гостевой домик, собирать вещи. Два пакета со страшненькой одеждой выбросила в мусорный контейнер. Туда же полетело мое серое платье из «Хуманы», очки и серая шляпка.

Гордик и Шерхан окружили меня и сопроводили до моего домика. Смотрю, уселись у меня под дверью. В глазах печаль.

– Ну что, пацаны! Свобода пуще неволи!

Пацаны чувствуют, что я сбегаю. Лижут мои ладони, тычутся в меня носами и дружно виляют купированными хвостами.

Звонит Адель.

– Мария, что случилась? Почему вы вдруг решили уехать? Такого не бывает, чтобы вот так вдруг, без причины!

– Бывает, Адель. Я уезжаю.

– Тогда выбирайтесь сами из ущелья. Я вас не повезу в город.

Мой ноутбук и самое необходимое поместились в одну сумку. Туда же я бросила русский песенник, подаренный Геной.

Звонок на мобильный. Гена?!

– Мария, не уезжайте! Без вас наш дом будет одиноким.

Заходит Адель. Не в силах скрыть злость.

– Я отвезу вас в Геленджик. Это моего мужа благодарите! И деньги вам выдам. Я не такая подлая, как вы думаете.

– Я знаю, Адель, что вы хорошая.

В машине тягостное молчание. Адель гонит со скоростью 120 км в час. Опять демонстрирует себя. Я напряженно вжимаюсь в кресло. На ней черный спортивный костюм «Адидас» и черная бейсболка.