Плавучий мост. Журнал поэзии. №3/2016 - Коллектив авторов

Девочка

Девочка с Невского на Театральную площадьальт драгоценный везет и, сжимая футляр,слушает молча занозисто-льдистый на ощупь,выговор улицы грязной, как черный пиар.

Что-то в ней есть, в этой простенькой, что-то такое,что, сколько я ни пытаюсь, не в силах постичь,что, раздражая слегка, вдруг лишает покояи превращает в ничтожное все тут опричь.

Вот и футляр, как негнущийся стан манекена –гордый дурак без лица и без рук. А онагладит на горле футляра горячие вены,чтоб только стон его вдруг не сорвался со дна.

Там, в саркофаге, внутри бархатистого мракатонет вишнево-блестящий ее инструмент,сохнет смычок, стынут струны, готовые плакать…Там все, что музыке нужно, лишь музыки нет.

Грязь и февраль. И на весь этот мрак без испугасмотрит она в своем ватном пальто и трико…А как же туфельки, глупые рюшки, подруга?Где ты сейчас? Полагаю, уже далеко.

Брось это гиблое… Сладкое рабство искусстване для девчонок… Футляр. Остановка. Скорей!Гладко-вишневый. В нём все ее мысли, все чувства:радость, печаль и надежда… Лишь музыка – в ней.

Дворник

Завалена снегом страна.Берется варяг за лопату.январь это ведь, как война,где дворник приравнен к солдату.

Не важно, как выглядит он:обрит, как абрек, иль патлатый…здесь руки не крутит ОМОНтому, кто сдружился с лопатой.

Здесь папа поддатый, в детсадведущий немытое чадо,ментам подтвердит, что солдатсебя не щадит, если надо…

Да, кони от этого мрут…А ты не робей, работяга.Поскольку лишь доблестный трудздесь грека творит из варяга.

Поскольку лишь в поте лицаи можно здесь быть человекомпо твердому слову Отцабродягам, варягам и грекам.

Пойми, даже Пушкин готовздесь с Нимфой из Летнего садаодним только видом без словвнушать тебе тщетность джихада.

А если к тебе – на фарси,а если с тобой – не для вида,ты ведь перестанешь носитьпод фартуком пояс шахида?

* * *

Впору забиться в норуили сангиною слечь…Господи, как мне в мирудушу от мира сберечь?

Ибо куда здесь ни плюнь,где ни разуй своих глаз,всюду – январь ли, июнь –вас поджидает соблазн.

Слов покаянных давнов сердце готова сума.Но не изречь ни одно!Трудно не спятить с ума,

если одно на уме:как без фатальных потерьвыжить на подлой войнес собственной плотью теперь?

Падким на сладкое каквечную жизнь заслужить:выколоть собственный зрак?рот бечевою зашить?

Если и миру в лицоглянуть нельзя чернецу,то разреши хоть винцов этой дороге к Отцу.

Рюмку за рюмкой тянуть,впав в упоительный бред,чем для хромого не путь?чем для слепого не свет?

Выеденного яйцаэтот не стоит чернец…Но ведь лежит у Отцаи для такого венец.

Март

В соседнем доме – окна нараспашку,с утра там ловят солнце в сундуки –базарят, наливая из баклажки,пузатые, как бабы, мужики.

И то, что минус пять – не наше дело.Добьют бухло, а там, глядишь, и май.Невольники эпохи беспредела,все вытерпят – ты только наливай…

Смотрю и даже завидно, признаться:бессмысленные лица, ражий смех…Поклонники паленого эрзацапохоже, на земле счастливей всех.

А так ли уж важны все эти смыслыи воли несгибаемая жестьвам здесь от Волги, скажем, и до Вислы,когда у вас такое счастье есть?!

Когда не жалко выкинуть на свалкутрехногий стол и с шишками кроватьи с кем-нибудь ввязаться перепалку:всё гнуть свое и спуску не давать.

В дом привести какую-нибудь Нинку.Любовью объявляя эту связь,стоять, курить с соседями в обнимку…А сам и не курил-то отродясь!

* * *

Героям эпопеинам каждый день был как«Последний день Помпеи»:огонь, зола и мрак.

Лишаясь, не юлили –сушили сухари,нося в себе промиллес зари и до зари.

Могли нас прямо в мыле,могли и как сельдей,чтоб только мы трубиливо имя их идей.

Во имя их заветов –не быть, а потреблятьомаров и омлетов,на душу если взять.

Чтоб с чьим-то брюхом вровень,в бобровой до бровей…Мол, вот тогда – без кровии в целом, чуть правей…

Как будто был нам нуженво тьме не веры свет,а бок свиной на ужин,в котором правды нет.

Как будто, блат имеяи толику бабла,могли мы тут, в Помпеях,не выгореть дотла…

Андрей Коровин

Слуцкий в Туле

Коровин Андрей Юрьевич род. в Тульской области (1971). Окончил Высшие литературные курсы при Литературном институте им. A. M. Горького. Автор восьми поэтических книг. Стихи публикуются в поэтических антологиях ООН, России и других стран, журналах «Арион», «Дружба народов», «Новый мир», «Октябрь» и других изданиях, переведены на английский, немецкий, польский, белорусский, армянский, грузинский и другие языки. Выступает с авторскими концертами и спектаклями в составе творческого дуэта «Коровин и Фагот» (с легендарным музыкантом Александром Александровым). Руководитель Международного культурного проекта «Волошинский сентябрь», литературного салона в Музее-театре «Булгаковский Дом» (Москва) и других культурных проектов. Лауреат премий литературных журналов, Кавалер Золотой медали «За преданность Дому Максимилиана Волошина» (2010). Живёт в г. Подольск Московской области.

Рыбные места

моему крёстному, дяде Вите

это дуб наклонился над речкойили видится мне наявучто я маленькийя человечекчто я падаю в реку                       плыву

лето детства и речка Воронкана моторке летим по рекеи отснятое на киноплёнкувспоминается прошлое мневижу рыбу и я вроде рыбы

потерялся в запретной водемы летать или плавать могли быя в реке я во снеили где

где-то там на цветущей полянезверобой повилика чабрецпиво плавится в потном стаканес дядей в карты играет отец

рыба справа и рыбина слеваудивлённо глядят на меняпасть как кисточку львиного зеваоткрывая и к тайнам маня

но какая-то тайная силаобняла меня и вознеслас тайной рыб навсегда разлучилаи от жизни меня не спасла

Песни этой зимы

вот так заляжет снег на веткахи до скончания зимывалторны запертые в клеткахдо поздних сумерек немы

а дальше вылитый Вивальдипривычно проверяет лёдкакой последней ноты радитоска любви произойдётпока январь рисует веткипрорезав белое углёмсверяясь сданными разведкимы целый день бессмертья ждём

закончить ночь убрать треножникмольберт засунуть под кроватьи совершив обряд несложныйнавеки лечь сегодня спать

Белый день

на улочке стеклянной белый деньтомится речью сбивчивая стужамы умерли и наше дело теньа наши души вымерзшие лужи

в растрелльевых подъездах паукизимы – рисуют смертные узорыи уплывают в полночь рыбакина льдинах пограничного дозора

звенит в ушах мороз как тетиваи пьяный бомж под видом дедморозанесёт шепча бессвязные словалимонные как веточки мимозы

Слуцкий в Туле

он просыпался раносмотрел в окнотам за окном всё тот же двадцатый векпусто на сердце холодно и темноникто никому не нуженкак сказал имяреквот же она единственнаяушлатуда куда все уходяти он уйдётболь понемногу стихлалюбовь прошлано тоска не проходитнетне пройдётон лежал на диванедасмотрел в потолоксмотрел через крышу в небов её глазапотом выходил из домабывший пророккоторый на свете всё уже предсказал– Здравствуйте, – говорил ему доктор, –как нас зовут?– Слуцкий, поэт, – сухо он отвечал.«Знавали и наполеонов, все теперь тут», –подумал про себя доктор,но промолчал.– Есть у вас документы?– Да, – протягивал документ. –– Слуцкий Борис Абрамович… вот так так…– Что привело на рельсы?ответа нетон писал стихибольше не знает как

когда поэт превращается в человекаему становится всё равнокакое утро какого векакакое крутят в кине кино

сгорели в танках его читателиостыл недобрый двадцатый векнет больше смысла в стихослагателяхон в стылой Туле теперь навек

и он ложится и он спокоени двадцать третьего февраляон понимает что путь свободенчто дальше медлить уже нельзя

ну что же Слуцкийну что же генийну что же бывшийну что пророктри тома изданных сочиненийсолдатской жизни его итог

найдутся людистихи найдутсяиз чрева письменного столадуша не смеющая прогнутьсяиз них конечно произросла

Рыбы Декарта