Лучшая парочка сезона - Елена Нестерина

Всё, пусть Руслан мучается. Его проблемы.

– Ну, Руслан, о чём?

– Не знаю, – ответил Руслан. И даже оживился – ведь разговор сошёл с неприятных рельсов. – Пойдём в дом.

Ого!

– Ну, пойдём.

И мы пошли. Взошли на второй этаж, миновали девушку-няньку, что усаживала в детский стульчик Тимофеечку, который ломался, как гороховый блин. Интересно, и что из него вырастет? Наверное, особо редкий капризный фрукт.

На диване в гостиной восседала гранд-маман. Я понимаю, что никакая она ещё не гранд-маман, потому что это по-французски значит «бабушка». Но больно уж она была «гранд» – значительная такая женщина, полтора центнера с гектара, как называет таких моя бабулька, сама старушонка тощая до засушенности и мумифицированности, но зато быстрая и шустрая.

– Здрась-сь-сьте.

Я решила дать прощальную гастроль. Пусть знает, что мы, простые люди, тоже за свою честь о-го-го как постоять можем. Это вам не история про барыню, Му-Му и её забитого Герасима. Я-то, Варвара Тобольцева, не Му-Му и уж точно не Герасим. А всех не перетопите!

Поэтому я и начала прикалываться, поэтому шаркнула ножкой и поздоровалась самым тупообразным способом.

– Варя, доброе утро, – очень даже миролюбиво заявила гранд-дама, Русланова мама. – Проходи, садись.

– Премного благодарны, – голосом подлизы прошелестела я, глупо кивнула, ещё глупее хмыкнула (надеюсь, на лице у меня было выражение абсолютной дебильности). Но не сделала ни шагу.

– Ты проходи, Варвара, не стесняйся. – Мать Руслана поднялась с дивана и протянула ко мне руку. Для подобострастного поцелуя, что ли?

Я не сдвинулась с места. Пришлось ей подойти совсем близко. Маман взяла меня за руку и начала пытаться подтащить к столу. На котором, я заметила, было всё приготовлено к попойке чаем.

– Давайте, ребята, выпьем чаю, – предложила гранд-мамаша и махнула Руслану, а тот помчался к столу и принялся отодвигать стулья.

Ладно, мы уселись.

– Ой, а я только что с помойки. Мусор таскала… – Я помахала в воздухе ладонями, шмыгнула носом – ну, совсем как дурочка-уборщица. Типа чтоб знали, кого за стол сажают, и не обольщались.

– Это не проблема.

И Русланчикова маман протянула мне коробку влажных салфеток.

Очень эффективные штуки, надо сказать. И удобные, и смерть микробам. Если не всем, то большинству точно…

Эх, всё предусмотрено, всё продумано.

Но ничего. Я вам, буржуям, ещё насолю. Всё только начинается.

Самое обидное, что нужной злости у меня сейчас не было. Обычно, если я разозлюсь, разволнуюсь, обижусь на какую-нибудь несправедливость, – у меня такой кураж разыгрывается! Я горы свернуть могу! А тут что-то никак. Нужной злости на угнетателей я никак в себе вызвать не могла. Задор куда-то делся. И я не стеснялась, нет! Я даже не боялась того, как со мной родители и бабка обойдутся, если недовольные дачники посреди лета съедут из нашего коттеджа. А ведь это будет ужас что…

Понеслась вкусная еда. Хотелось навалиться и сожрать всё, что на столе было. Но я делала вид, что обожрамшись мы уже, барыня, – кое-как, с видимой неохотой кусала какой-то коржик, поковырялась в желе, дрожавшем в красивой одноразовой формочке, выкидывать которую – просто свинство, потому что она выглядела, хоть и пластиковая, а как хрустальная. Я жутко злилась на жильцов, когда приходилось такие красоты в мусоре находить. Но куда девать подобное имущество, тоже не знала. Не коллекционировать же?

– Варвара, пожалуйста, не сердись, что всё так вышло, хорошо? – вдруг заявила маман.

И коржиком я всё-таки подавилась. Но сделала вид, что нет. Наверное, мне это удалось.

– На что не сердиться-то?

– И прости нас. Меня.

И это всё говорила королевских кровей Русланчикова мамаша!

Из стены возникли руки. Не пугайтесь – это глюки.

Вот так глюки…

– Ты смелая и умная девочка. – Речь из области фантастики продолжалась. – Это постыдная история. А люди, ты сама понимаешь, бывают глупы и жестоки. Поэтому я за всех тех, кто тогда тебя обижал, прошу прощения. «Тогда» – это чтобы ты сейчас не ёрничала – это тогда, когда вас с Русланом схватили. Вот когда. Понимаешь?

– Конечно.

– Поэтому… – Гранд-дама-мама подошла ко мне, положила руку мне на плечо и заглянула в лицо. – Давай с тобой дружить тоже. Я таких, как ты, уважаю.

– Так я это… оторва! – вовремя вспомнила я и с вызовом посмотрела на маман. – И к тому же грубиянка. Да, можете убедиться.

– Исправим, – невозмутимо заявила мать Руслана.

– А зачем? Мне и так хорошо.

– Ну, тогда ладно. – Мамаша улыбнулась. – Может, оторва – это не так уж и плохо, а? Хочешь – оставайся и грубиянкой. Будем за тебя перед остальными друзьями просто извиняться.

– А зачем вам со мной дружить? Я не понимаю. – сказала я. – Честно.

Я честно не понимала. Но тётка эта, которая полтора центнера с гектара, мне всё равно нравилась. Я пыталась найти подвох во всём этом. И не находила.

Пока.

Найду. Посижу ещё и найду. Зачем ей нужна дружба с собственной прислугой, я не понимала.

– А зачем вам дружить с дочкой прислуги? Скажите. Только честно. – Я пристально уставилась на мать Руслана.

Сейчас или как-нибудь похвалит, или обидит. Ну, тогда держись… А вы, мои несчастные родители, прощайтесь с деньгами. То есть с дачниками.

Похвалила. Приятно. Вот так:

– Если человек что-то собой представляет, то всё равно, кто у него родители, – сказала мамаша. – А ты – личность. Оставайся такой. Хорошие манеры, конечно, никому не повредят. Но это тебе самой выбирать – иметь их или не иметь. А бедность или богатство – часто явления временные. И в том, что ты работаешь, нет ничего зазорного. Веришь мне?

– Верю.

– Ну и хорошо.

Маман протянула мне руку. Не для поцелуя. Для дружеского пожатия. И я руку пожала.

Правда, хорошая она тётка. Всё-таки недаром она мне сразу понравилась.

Всё это время Русланчик сидел, низко склонившись над чашкой, ёрзал на стуле и улыбался, как праздничный тортик. Очень, видимо, был доволен, что мы с его родительницей замиряемся.

Оркестром нежных гномиковых инструментов заиграл на диване мобильный телефон. Гранд-дама элегантным щелчком открыла его.

– Сонечка! – радостно заговорила она. – Да, да, отлично!

В общем, через пару минут к дому подъехала машина, и в гостиной оказалась девушка Соня. С Лизкой.

Они тоже приехали, оказывается, меня поздравить.

– Лиза, Варя, помирились бы вы, что ли… – подтолкнула нас друг к другу мать Русланчика.

На душе у меня было такое праздничное добродушие, что я улыбнулась Лизхен, пожала плечами, развела руками, типа: «Да какие проблемы?! На раз помиримся! Делов-то!»

И все обрадовались.

Мы с Лизкой даже обнялись. Я похлопала её по спине и шепнула на ухо: «Забирай!»

Но она не поняла. А я Руслана имела в виду: раз он ей нравится – пусть забирает. Он ведь хороший, как все здесь (вот что значит добродушное настроение!). Так что пусть она с ним отношения строит.

И я ещё раз обняла Лизетту (сеструха её чуть не прослезилась!) и уже громче зашептала: «Руслан совершенно свободен!»

Подарив Русланчика, я отлепилась от Лизки. И, отступив ещё на шаг, встала себе в сторонке.

Лизкины глаза расширились. Она замотала головой.

И, раскрыв объятья, бросилась ко мне…

Мы обнялись, как старые подруги, вернувшиеся в пансион благородных девиц после долгой-долгой – в размере двухнедельных каникул – разлуки. Очумевшие зрители всерьёз готовили носовые платки – такой трогательной сцены ни Руслан, ни его маман, ни Лизкина сестрица, наверное, никогда в жизни не видели.

А мы обнимались! И Лизка шептала:

– Да ты что?! Ты такая классная, такая вся крутая – воров гоняешь. Руслану со мной не будет так интересно…

– За-би-рай! – в самое ухо талдычила ей я. – Но, если он тебе не нравится… Тут есть на посёлке одна девчонка, Натаха, она уже давно глаз на Руслана положила…

– Нравится! – Лизка уже собралась от меня отклеиться (ну, правда, сколько можно обниматься?), но снова прильнула к моей тушке и ощутимо больно похлопала по следам лупки ремнём. – Только ведь ему ты нравишься, так что…

– Ты больше нравишься. Я видела! – с полной уверенностью заявила я. Кто его знает, наверное, конечно, приврала. – Поэтому я тебя в бассейн и скинула.

Это тоже была не совсем правда. А там – кто её знает? Правда имеет свойство видоизменяться. И ничего она не одна всегда. Она разная.

И Лизка засияла. Видно, вспомнила свой полёт в бассейн – и обрадовалась. Как-никак, пострадала за любовь!

Если бы мы с ней обнялись в четвёртый раз, зрители бы всё поняли. Что это обман, бутафория, театр. После чего расстроились бы – ведь и Соня, и маман Руслана искренне хотели, чтобы мы помирились. И верили, что мы миримся по-настоящему – забыв и про Каштанку, и про крестьянку с ведром картошки.