Лучшая парочка сезона - Елена Нестерина

Не знаю, что было обиднее – колхозница или Каштанка, но теперь и я тоже чуть не заплакала. Потому что все отморозились – и засмеялись.

– Ха-ха – колхозница! – ржали пацаны.

– Ведро картошки – и имидж готов! – подхватили девки.

Я не выдержала – и толкнула Лизку. Хорошенько так, от всей души толкнула. И она полетела в голубую воду бассейна. Пока Лизетта там бултыхалась и фыркала, я точным ударом ноги зафутболила к ней туда же – пусть поплавают! – лёгкий столик со жрачкой и стаканами.

На меня, конечно, тут же бросились. И опаснее всех был, наверное, огромный складчатый пёс, который, услышав вопли и увидев возню, с лаем понёсся ко мне с другого конца участка. Но я включила первую космическую скорость – и только меня они все и видели!

В покорении заборов мне нет равных, так что я перемахнула калитку с сигнализацией одним махом – дядька-охранник только крякнул.

И всё. А дальше была свобода.

Я мчалась в деревню. Летела, как птица. Вернее, как лань облезлая. Как облезлая несчастная лань. Потому что обидно-то мне было не по-детски. Зверски обидно! Зверски…

Глава 7 Сценарий «love story»

Никто не знал, что здесь, в Листвянах, у меня есть ещё более надёжное, чем тот, дачный, наблюдательный пункт на дереве, укрытие. Моя собственная жилплощадь. Убежище моё. Дом.

Сам-то деревенский дом наш завалился, в нем уже не жили. Таким его, кстати, и купили – развалюхой то есть он нам достался. Дверь и окна были заколочены, крыша в нескольких местах провалилась. Но я знала ход, который вёл с улицы в подпол. Среди кустов смородины, под бугром, заваленным кусками рубероида, старыми куртками, пальтушками и обломками ящиков, имелся лаз. Если приподнять крышку и в него юркнуть, а затем снова замаскировать этот потайной лаз, подтащив поближе рубероид и пару драных пальтушек, без труда можно было пробраться в подземелье, расположенное прямо под домом. Из него и в сам дом вёл ход – только крышку подними, и ты на кухне. Подпол был небольшим, но уютным. На бывших полках, где когда-то хранили запасы продовольствия, я устроила себе лежанку. Даже подушка и одеяло у меня там были.

Вот здесь-то я и собиралась отлежаться – пролезла по подземному ходу, бросилась на свое лежбище, упала на живот. И заснула. Спала долго. Поесть, конечно, сначала хотела – тем более что еда на ветках растёт: и помидоры тебе в теплице, и огурцы, ягод прорва. Но сил их собирать не было. И я уснула. Без задних ног прямо-таки продрыхла до самого вечера.

Пока бежала сюда, я плакала. Так наплакалась – что сил на жизнь-то и не осталось. Но сон силы восстанавливает, что ни говори.

Так что выбралась на свет божий я тогда, когда он уже начал меркнуть. И скоро померк совсем. В смысле на ночь. Нашарила я в темноте несколько огурцов – и, быстро съев их один за другим, побрела к речке. Спину, плечи и задницу уже не щипало, теперь они просто ныли. Казалось, что по мне каток асфальтовый проехал.

Я шла и вспоминала всю эту позорную историю на Весёлой даче. Руслан за меня заступался плохо. Можно сказать, совсем не заступался. И его компания весело надо мной издевалась… Некого винить. Я была сама виновата. Не того выбрала в напарники. И не нужно было лезть со свиным рылом в калашный ряд. Мажористой публике я и не могла понравиться.

Ох, как в первый момент заныла моя тушка, когда я, скинув на тёмном берегу всю одежду, чтобы ничего не липло к пострадавшей коже, забралась в речку! Однако вода была тёплая, хорошая такая вода, и в ней мне стало гораздо легче, чем на суше. Так что нытьё тела оказалось даже приятным. Но постепенно я поняла, что тела почти не чувствую. И своей замученной души тоже… Я просто лежала, как плюшка на волне, покачивалась, иногда плескала руками. Если течение меня сносило, возвращалась на то же место, снова ложилась на воду. И ни о чем не думала.

Пока с берега меня не окликнули.

– Варька! Эй, вылезай! Сколько можно там отмачиваться!

Бли-и-ин… Это ж Страшный! А я залезла в речку на законном пляже деревенских! Мой позор продолжается. Традиционный такой позор, как из анекдота – когда полезла тётенька в речку купаться, а одежду на берегу оставила… И мои манатки сейчас на берегу. Ну, вот только перед Страшным не хватало опозориться – он быстренько всем расскажет, как видел голую Варьку на пляже!

– Не хочу! – беспечно ответила я.

И поплыла по тёмной воде к «нашей» стороне. А тут ещё как раз луна взошла, яркая такая, мощная, – я была Страшному видна, как белым днём.

– А я тебя уже давно жду! – сообщил Страшный. – Вылезай, замёрзнешь! Иди сюда, у костра погреешься!

Тут я оглянулась, присмотрелась и увидела, что на «деревенском» берегу горит костёр. И возле огня мотается фигура. Страшный, понятное дело.

– Сейчас, оденусь и приду! – стараясь не высовываться, я махнула ладошкой и поплыла к кустам на «дачной» стороне.

– Так одежда-то твоя – вот она! – Страшный наглым образом помахал над головой жалкой кучкой моей амуниции. Вот гад, всё просек…

Я промолчала и поплыла за поворот, скрывшись таким образом из зоны видимости.

– Ты вылезай и одевайся, я отвернусь! – предложил Страшный.

И тут мне сразу стало понятно, что я замёрзла. Пронеслись по телу мурашки, защипали следы бабкиных пыток, вода показалась холодной. Врёт ведь этот Страшный, так он и даст мне спокойно выбраться, наверняка какой-то подвох готовит…

Или вылезти, фиг с ним? Ведь холодно-то как!

И я вылезла. Да, скоренько переплыла обратно и, не спуская со Страшного пристального взгляда, выскочила на мелкий песочек пляжа. Страшный вёл себя хорошо – честно стоял ко мне спиной, головой не вертел, не оборачивался. Вещи мои лежали в парочке метров от него, я их еле нашла.

Нашла, схватила и принялась на себя натягивать. Если трусы и шорты кое-как на меня налезли, то узкую майку на мокрое тело напялить оказалось невозможно. Было больно очень спине. Больно. Я не удержалась и протяжно ойкнула.

– Ты что? – спросил Страшный. Так заинтересованно, взволнованно.

– Ничего. Не поворачивайся! – крикнула я и присела. Снова ойкнула. И даже выругалась. Но не полегчало от этого. Эх…

– Ты чего плачешь? – Страшный, спиной вперед, сделал по направлению ко мне несколько шагов.

– Ничего.

– Что у тебя болит?

– Ничего не болит… Зараза! – Майка окончательно скаталась в мокрую колбаску, я зашипела и даже зарычала, слёзы полились сами собой. – Вот сволочь!

С этими словами я со всей дури шлёпнула майкой-колбасой по земле. Тугой мокрый жгут вылетел из рук и затерялся где-то в темноте. А, ну и пёс с этой майкой! Да и пошло оно всё к черту!

Если по дороге к деревне я просто плакала – то сейчас всё: не выдержала и разрыдалась. Плевать мне было на то, что я сижу тут, обхватив руками коленки, как голый жалкий Горлум, и на то, что Страшный всё это видит и слышит. Кто мне этот Страшный? Кто мне вообще все остальные люди?

– Варя… – Страшный подскочил ко мне, но из-за своего собственного звукового сопровождения горя и обиды я не слышала, что он там говорил ещё.

И тогда Володя Страшный решил меня то ли подбодрить, то ли расшевелить, то ли просто в реальность вернуть. Не знаю, что именно. Он лишь легонько и дружественно похлопал меня по спине. О, лучше бы он этого не делал!

Я заорала, как резаный сайгак. Нет, как десять сайгаков! Как стадо больных, излупленных своими бабками сайгаков!

За этим криком я не услышала, как Страшный то ли смотался, то ли улетел куда подальше от такого мощного звукового сигнала. Но я оказалась одна – по саднящей несчастной спине меня больше никто не хлопал.

Вот и бросили все меня… Но не жалко, не жалко! Нет друзей, и это не друзья. Раз никому не нужна, значит, заслужила…

Так я сидела, думала, слёзы лились бесконтрольно – сами по себе, всхлипы всхлипывались тоже, как хотели.

И тут мне на спину легло что-то мягкое.

– Это моя майка. Она чистая, – раздался голос Страшного. – Надень, замёрзнешь. Или давай помогу… Подними руки… Варька, подними руки и влезай в майку. Давай же, я на тебя не смотрю.

Пришлось поднять по-малышовски лапки, чтобы добрый дядя Володя Страшненький надел на беспомощную детку свою здоровенную футболку. То ли я уже успела высохнуть, то ли футболка Страшного была такая уж здоровенная, не знаю, но она уже не намокла и не прилипла ко мне. В ней очень даже комфортно мне показалось. Я сразу и дрожать перестала.

Дальше наш кинофильм был стандартным – мы перебрались поближе к огню, Страшный, как добрый психолог и верный товарищ, развёл меня на рассказ о том, что со мной случилось и отчего я так рыдаю. А я рассказала. Ничего нового, ничего интересного. Всё это мы сто раз смотрели, даже читали – в рассказах из слезоточивых журналов, которые наши дачные жилички выкидывали, а бабка вытаскивала из мусора и нам домой таскала.