Что знают мои кости. Когда небо падает на тебя, сделай из него одеяло - Стефани Фу

самой себя. Ужас твердил, что я порчу все, к чему прикасаюсь. И однажды, очень скоро, он нанесет удар, и удар этот станет смертельным.

Иногда ужас действительно наносил удар – и чаще всего это было связано с мужчинами. Я спокойно и уверенно флиртовала с парнями, но, как только отношения становились официальными, ужас начинал пульсировать в ушах. В первые месяцы новых отношений меня посещали жуткие видения: стоило бойфренду неласково на меня посмотреть, как я уже представляла себе разрыв и трагические домашние разборки пятью годами позже, когда любовь пройдет и останется лишь обида. Чтобы избавиться от этих печальных картин, я начинала постоянно требовать доказательств любви и комплиментов – ведь зеркало твердило мне совсем другое. «Моя кожа уже никуда не годится. Разве можно меня любить? Я такая глупая! Ты, наверное, смеешься надо мной? А ты все еще меня любишь?»

Я искала у парней поддержку и спрашивала, можно ли мне прийти, хотя мы виделись лишь вчера. А потом я начинала думать, что превращаюсь в назойливую прилипалу, и отталкивала их. Исчезала на несколько дней, и, возвращаясь, обижалась, что они меня бросили.

Мужчины неизбежно уставали от таких игр. Они вздыхали и говорили: «Я уже миллион раз говорил, что люблю тебя, что ты красивая. Ну зачем тебе нужно, чтобы я говорил это снова?» Я просила прощения, говорила, что это связано с моим воспитанием, и они мгновенно тушевались. Один из них указал мне на плакат с разноцветными буквами, который я повесила в своей комнате: «И ЭТО ТОЖЕ ПРОЙДЕТ». Он удивлялся, что произошло со мной, моей силой и оптимизмом.

Я позволила ему поверить, что все это у меня есть. Разве я не говорила с самого начала, что способна все преодолеть? А стоило мне почувствовать, что мужчина отдаляется, я тут же его бросала, чтобы решение оставалось за мной, чтобы инициатором разрыва была именно я. Но потом, когда мужчина говорил, что уходит навсегда, мне становилось стыдно и я начинала умолять его остаться.

Один мой парень любил киберпанк и постапокалиптические романы. (В Сан-Франциско все любят научную фантастику, и детское увлечение подобными книгами превратило меня в девушку из антиутопии.) Мы с ним делились своими историями, закупали продукты, которые помогут нам выжить после апокалипсиса, и фотографировались в защитной форме с мачете на фоне экзотических конструкций Олбани-Балб. Я побрила половину головы, потому что он сказал, что это будет классно. Мы были вместе меньше года, когда он впервые взял меня на стрельбище, где я с удовольствием обнаружила в себе талант стрелка. Все мои пули аккуратно легли в голову бумажной фигуры. Через неделю парень меня бросил. Он сказал, что я его пугаю: однажды я могу проснуться и точно так же всадить пулю ему в голову.

Я была просто раздавлена. Три месяца я питалась исключительно виски Jameson и кукурузными хлопьями – одна коробка на все это время. Мне хватало всего чуть-чуть, после чего меня начинало тошнить. Я так похудела, что ребра мои стали напоминать стремянку, а позвонки грозили прорвать кожу на спине.

«Я же думала, что решила эту проблему, – целыми днями твердила я себе. – Думала, что стала хорошей девочкой!» Я судорожно рылась в воспоминаниях, пытаясь понять, как, несмотря на все мои усилия, моя ужасная гнилая суть сумела прорвать укрепления и выйти наружу. Я вспоминала каждое сказанное мной слово, каждый поступок. Как же это произошло?

Ужас нарастал очень быстро, грозя поглотить всю меня. Он вышибал из меня дух, когда я возвращалась домой с работы. Мне приходилось сворачивать в темные переулки и прислоняться к влажным стенам, судорожно дыша и терзаясь чувством горя и страха.

Но я справилась с этим. Точно так же, как справлялась с любой волной ужаса. По пятницам я оставалась на работе до полуночи, а в воскресенье приходила в офис в семь утра. Я вызывалась работать в Рождество и Новый год. Иногда я работала, а по щекам моим текли слезы, и я с трудом разбирала слова на экране монитора. Я пила одну банку диетической «колы» за другой, бежала в корейскую закусочную – на день мне хватало всего пары роллов, – а потом продолжала работать. Я проверяла электронную почту, слушала собственные плейлисты, а потом писала всем своим знакомым, чтобы найти себе очередную вечеринку. Я твердила себе, что все в порядке, у меня прекрасная жизнь, я вовсе не грущу. Я рассылала письма и хлестала виски, чтобы хотя бы в два часа ночи кое‑как заснуть. В изножье моей кровати рядами выстраивались пустые бутылки. Я выжимала собственное тело, как полотенце, вцепляясь в оба конца покрасневшими от напряжение кулаками и зубами. «Все в порядке, все в порядке, все в порядке», – твердила я себе. Как‑нибудь я проснусь утром и обнаружу на своей полке новую награду, новое достижение, о котором я и мечтать не могла. И вот тогда‑то, наконец, все действительно будет в порядке. В идеальном порядке. На один день. А может быть, на час. А потом щупальца ужаса снова проникнут в поле моего зрения. И придется все начинать сначала.

Глава 9

Так мне удавалось убедить себя, что ужас идет мне на пользу. Ужас стал главной движущей силой моей яростной рабочей этики. Из-за него в 2014 году я получила работу мечты в шоу «Эта американская жизнь» – главном радио-шоу страны, имеющем несколько миллионов верных слушателей, увенчанном множеством престижных премий, популярном настолько, что его пародировали в «В субботу вечером» и «Портландии». С того момента, как я запустила свой подкаст, прошло всего четыре года. Получив работу, я завизжала от радости, закатила бурную вечеринку и отправилась в Нью-Йорк, чтобы стать суперзвездой национального радио.

Поначалу жить в Нью-Йорке было нелегко. У меня не было ни теплой куртки, ни теплых носков. Я не умела видеть ледяные пятна на тротуарах и не раз падала, поскользнувшись. В двадцать шесть лет я была самой молодой почти во всех кругах, где мне приходилось вращаться. И, что самое удивительное, оказалась не самым усердным работником офиса. Я просто не понимала, как жителям Нью-Йорка удается оставаться в живых. Они работали целыми днями, а после работы отправлялись выпить и повеселиться. Домой они возвращались под утро, а спустя пару часов поднимались и шли на работу. В любом баре первым вопросом был: «Чем занимаетесь?» Людям не было до тебя дела, пока ты не говорил, что добился успеха. Обычная нормальность их не интересовала. У каждого была работа,