Что знают мои кости. Когда небо падает на тебя, сделай из него одеяло - Стефани Фу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На новой работе я занималась всем понемногу. Разрабатывала сюжеты, помогала организовывать шоу, писала сценарии и читала их, редактировала чужие сюжеты и занималась работой звукооператора. В первый месяц я сделала отличный сюжет, и мне сказали, что я превосходно подобрала к нему музыку. Этим умением я особенно гордилась. Я подбирала музыку для сотен программ на прежнем месте, где меня ценили за скорость и музыкальный вкус.
Но потом у меня появился другой начальник. Он прослушал не более пяти секунд моего очередного сюжета и рявкнул:
– Слышишь?!
Он прокрутил пленку еще раз и снова спросил:
– Слышишь, что эта пленка заканчивается слишком рано? На две десятых секунды раньше, чем требуется. Слышишь?
Он еще раз прокрутил запись.
– Похоже… Хорошо, я все исправлю. Извините, – пробормотала я.
– Похоже? Ты не слышишь?! Да что с тобой такое?! – Он снова прокрутил пленку. – Ты этого не слышишь?! Говорили, что ты – хороший звукооператор… Но это никуда не годится.
Он прокручивал пленку снова и снова.
– Хорошо, я сейчас же все исправлю. Извините.
– Нет, так не пойдет, – бормотал начальник, словно не слыша меня. Он еще четыре раза прокрутил мой клип. – Все плохо. Слишком рано, слишком рано…
Я извинялась, пока он не решил перейти к следующей ошибке – спустя всего несколько секунд. И о ней он мне тоже сообщил – музыка звучала на два децибела громче, чем следовало.
Мой ролик длился десять минут. Начальник прокручивал его полтора часа, постоянно твердя, что я – настоящий глухарь. А когда я со слезами выскочила из его кабинета, он очень удивился.
После этого он твердо решил доказать мою некомпетентность. Что бы я ни говорила на совещаниях, он меня игнорировал или безапелляционно заявлял, что я неправа. Закусив губу, я садилась на место под сочувственными взглядами других продюсеров. Чтобы выступить, требовалась немалая смелость, а если я молчала, начальник спрашивал, почему у меня нет своего мнения. Когда я начинала нервно что‑то бормотать, он закатывал глаза, тяжело вздыхал и перебивал меня, чтобы обратиться к одному из своих любимых репортеров:
– А ты что думаешь?
Иногда выбранный им репортер повторял мои же слова, и именно ему доставалась заслуженная мной похвала. «Может быть, я просто не умею говорить так же убедительно, как они? – думала я. – Может, я мало говорю? Или я недостаточно остроумна?» Я пыталась подражать этим журналистам из университетов Лиги плюща, но у меня ничего не получалось. Через год меня стали отстранять от коллективной редактуры важных сюжетов. Я спрашивала у коллег, нельзя ли мне присоединиться, но они лишь извинялись:
– Не обижайся, но Х сказал, что не хочет, чтобы ты участвовала. Он говорит, что ты вечно со всеми споришь и с тобой процесс редактирования слишком затягивается.
– Правда?! Но ведь в 90 процентах случаев я с ним полностью согласна. А другие журналисты куда более агрессивны…
Но коллеги лишь пожимали плечами:
– Прости, мы уже опаздываем.
Как‑то раз в редакцию пришел фотограф из малайзийского журнала, чтобы сделать репортаж обо мне – о женщине малайзийского происхождения, добившейся настоящего успеха. Мой начальник буквально вытолкал его за дверь, а потом сделал мне суровый выговор за то, что я «неправильно позиционирую бренд компании».
Все это лишь подпитывало мой ужас. Почему я никогда не могу постоять за себя? Может, я недостаточно веселая? Или недостаточно профессиональна? Может быть, мне не хватает информации? Я стала носить туфли на шпильках и брючные костюмы. Больше читать, больше работать. Задерживалась допоздна и приходила на работу первой. Когда начальник говорил, что мои сюжеты плохи, скучны и вялы, я боролась за то, чтобы они все же дошли до эфира. И каждый раз они собирали множество откликов – люди писали, что плакали над моими историями, что любят мои сюжеты больше всего, что это лучшее из всего услышанного за год. Я сделала сюжет, который принес нашей компании «Эмми». Стала вести курс в Колумбийском университете. Но это ничего не изменило.
Тогда я попыталась стать более привлекательной физически. Стала больше шутить, постаралась даже изменить голос – сделала его более глубоким и низким. Я изменила свои вкусы в развлечениях, музыке, сюжетах. Слушала то, что нравилось начальнику, и беседовала с ним об этом. В тяжелые дни я приносила ему пирожные, а когда он простужался, заваривала лечебные сборы. Ничего не помогало. Однажды я вошла в кабинет, когда он сидел спиной к двери и поздоровалась.
– Здравствуйте…
– Здравствуйте! Отлично, я как раз хотел кое о чем тебя попросить, – откликнулся он, повернулся и осекся: – О, это ты… Чего ты хотела?
Хоть ужас и достиг такой степени, что постоянно хаотично присутствовал в моей голове, у этого состояния был положительный побочный эффект. Я стала более сосредоточенной. Стала лучше работать, стала отличным редактором и чертовски гордилась собственной работой. Когда меня попытались переманить в другое популярное шоу, мне дали повышение, и это позволило заглушать ужас дорогими коктейлями на вечеринках, где знаменитости, с которыми мне никогда не хватило бы смелости заговорить, кружили более смелых и привлекательных молодых женщин на танцполе. По дороге домой я прижималась щекой к холодному стеклу такси и включала музыку через наушники. Я начала с самого дна – и вот чего сумела добиться.
Ужас сделал мне еще один подарок: я зарегистрировалась в Tinder и OkCupid. Ужас твердил, что я постепенно дурнею, круги под глазами становятся все темнее, и мне следует остепениться побыстрее, пока я совсем не утратила привлекательность юности. Одно неудачное свидание следовало за другим – за полтора года их было пятьдесят. Я изучала приемы, которые должны были повысить эффективность свиданий. Сотни раз я меняла свой профиль. Сначала я разместила фотографию лица, потом сменила ее на фотографию затылка. Я беседовала с мужчинами по Skype, прежде чем встретиться с ними лично – так я быстро отделяла зерна от плевел и экономила деньги на пиво.
Однажды в Tinder я познакомилась с симпатичным мужчиной – на фотографии он нес на плече рождественскую елку. Джоуи показался мне искренним с самого начала. После первого свидания в местном баре он стал присылать мне сообщения. Каждый. Божий. День. Никаких игр, никакого молчания. Он постоянно приглашал меня куда‑то. На удивление быстро он сказал, что ему нравятся мой нос, мои пальцы, мой ум. Ему нравилось, что я постоянно изучаю что‑то новое – этика бессмертия,
