Папа ищет работу - Валентина Анатольевна Филиппенко

огромный кожаный чемодан, который мы с самого переезда не доставали из кладовки. Замки на чемодане щёлкнули, закрываясь, папа прихлопнул чемодан ладонью по дубовой, бесчувственной коже и бросил совсем пустой взгляд на фортепиано.

Это было так жестоко!

Моё сердце сжалось, похолодело, я хотела кинуться к инструменту и защитить его, но папа уже подошёл к окну, решительно схватился за мохнатую герань и поставил голубенькое, бледное кашпо с цветком на крышку фортепиано.

А за окном начался первый тёплый весенний дождь.

Папа забывает про музыку

Вы помните, как папа лечил меня, когда я заболела хандрой? Как заботливо приносил мне какао, танцевал со мной египетское танго и сочинял для меня музыку?

В детстве, когда во дворе папа играл с друзьями в казаков-разбойников или войну, ему всегда доставалась роль доктора. Перевязывать ссадины, прикладывать к стёртым коленям подорожник и отличать вывих от растяжения, а ягоды — съедобные от несъедобных он умел мастерски. Если мама плохо себя чувствовала, папа тоже за ней ухаживал: варил суп, мерил ей температуру, покупал её любимые журналы и не переключал сериал, даже если начинался футбольный матч с участием команды, за которую он болел. Папа даже пытался готовить крем-брюле! Но эта история достойна отдельной главы.

Навсегда порвав с музыкой, папа начал поиски нового хобби. Мне казалось, что искать и работу, и любимое занятие — задача непростая, но папа бодрился, собирал пазлы, листал газеты, рисовал в альбоме гуашью, достал из кладовки, откуда недавно появился старый чемодан и где теперь пропали ноты, — телескоп. Папа пытался смотреть на звёзды.

Пазлы постоянно терялись (десятки деталей нашлись потом в животе перламутрового пылесоса). Гуашь высыхала, становилась совсем другого цвета, и отпечатки папиных пальцев горошком оставались по всему дому, а звёзды… Их не было видно, потому что вторую неделю небо было затянуто тучами. То и дело шёл дождь.

В одно серое, пасмурное утро, как в самом начале этой книги, папа сидел на кухне и листал газету. Буквы, обрадовавшись ему, быстро выстроились в ряд и сообщили, что в городе не хватает:

«АРХИТЕКТОРА ПЕСОЧНЫХ ЗАМКОВ».

«АВТОРА ПОРТРЕТОВ В МЕТРО».

«ОПЕРАТОРА ДЛЯ ПОИСКА ВНУТРЕННЕЙ ЖАБЫ».

«ПЕРЕВОДЧИКА С СОБАЧЬЕГО».

«ПЕРВООТКРЫВАТЕЛЯ КОНСЕРВНЫХ БАНОК»

«ОФИЦИАНТКИ НА БОРТ ПОДВОДНОЙ ЛОДКИ».

Мама была категорически против идеи папы работать художником. Рисовать людей у него совсем не получалось. Один из маминых портретов даже пришлось выкинуть — так она расстроилась, увидев рисунок.

Я голосовала за работу переводчиком с собачьего. Если бы папу взяли на эту должность, у нас дома наконец могла бы появиться собака!

Я бы гуляла с ней по утрам, а папа бы — по вечерам. Ещё мы вместе ездили бы в парк, наряжали собаку на Новый год оленем и научили бы её катать санки…

Но никто не слушал меня! А папа уже набирал номер, указанный в объявлении о поиске внутренней жабы.

«Я чувствую, что мне близка медицина, — говорил он, выглядывая из коридора и на всякий случай закрывая микрофон телефона рукой. — Я люблю помогать людям и очень внимателен к чужим проблемам».

С этим ни мама, ни я поспорить не могли. Но жабы! Неужели вместо собаки у нас в доме появятся жабы?

«А ещё! — продолжил папа. — Иногда почерк врачей… он так похож на…»

Тут он запнулся.

«Похож на…»

Иногда почерк врачей похож на нотную грамоту с закорючками — подумали мы с мамой и опустили глаза.

В телефоне у папы что-то заквакало.

Папа видит людей насквозь

Голос в телефоне, довольно гундосый, выслушал папин рассказ о его отметках по химии, биологии и умении ухаживать за больными, после чего попросил приехать в Исследовательский институт через пару дней. Взять с собой очки, если у папы плохое зрение, и беруши.

Беруш в доме не оказалось — и папа, и мама очень хорошо спали, а я! Я вообще могла в детстве стоя уснуть, если уставала или выпадала свободная минутка.

Исследовательский институт на окраине города стоял огромным кирпичом посреди парка, весь в дырочках окон и подъездов. В него, словно муравьи в муравейник, заходили сотрудники и добровольцы, которых как раз и изучали. Подопытным надевали на голову смешные шлемы, цепляли на руки и ноги датчики, показывали картинки, давали выпивать цветные жидкости и затем засовывали добровольцев в разные аппараты. А ещё — им включали музыку.

«На одном из музыкальных аппаратов я и буду работать, — рассматривая свои ногти, признался папа. — В аппарат будут засовывать человека и включать ему музыку. Приборы будут просвечивать его тело и искать внутреннюю жабу. У сотрудника должен быть идеальный слух. И любовь к музыке — чтобы под конец рабочего дня самому не захотелось заквакать».

Папа рассказал, что жабы терпеть не могут джаз и звуки фортепиано, поэтому они начинают возмущаться, хлюпать в желудке, прыгать в груди и ползать по спине человека. Изнутри. Представляете, какие ощущения?

«Бывают люди, которые ходят с сотней жаб внутри! И у них индекс может доходить до девяносто пяти жабоединиц! Бр-р-р».

Мы с мамой опустили руки себе на животы — казалось, что именно там должны жить наши жабы, и попросили папу сыграть что-нибудь.

«Нет… я могу включить вам пластинку. А играть — не буду».

В тёмном кабинете, надев белый халат и медицинскую шапочку, которая прятала лысину, новый сотрудник ИИ (мой папа!) указкой показывал добровольцам, как правильно стоять в кабинке с лимонно-жёлтым светом внутри. Пахло спиртом, из двух стареньких пыльных колонок доносилась музыка. Это был десятый вальс Шопена или, простите, фортепианная пьеса «К Элизе» Бетховена. Посетители прижимались грудью к стальной пластине, будто во время рентгена, и должны были глубоко дышать.

Папа говорил, что порой, стоило ему включить Бетховена, Моцарта или Вивальди, из некоторых пациентов раздавались жалобные жабьи вздохи…

Но что может заставить вас искать в себе внутреннюю жабу? Вы не поверите, жизнь с жабой внутри может быть ужасна. Кроме непереносимости музыки жабы вызывают ворчливость, икоту, отвращение к голосам, головокружение при виде музыкальных инструментов, вздутие живота от литературы, серый цвет лица в музеях и другие неприятные состояния.

Теперь на уроках в школе я внимательно следила за одноклассниками: выбегает ли кто-то из класса, когда Татьяна Петровна, учительница музыки, начинает играть вальс? Икают ли ученики на задних партах, когда на внеклассном чтении читают наизусть стихи? Кто ворчит себе под нос на литературе? И отпрашиваются ли с уроков, чтобы