Преступление и наказание в английской общественной мысли XVIII века: очерки интеллектуальной истории - Ирина Мариковна Эрлихсон

с кражи клещей, за что был помещен в местную тюрьму и приговорен к штрафу. Прибыв в Лондон, он свел знакомство с «самыми прославленными столичными негодяями», в частности, с Томасом Лаусоном, преуспевшим в искусстве взлома, и в течение короткого срока совершил ряд противоправных деяний. География его подвигов постоянно расширялась: Дик ограбил продовольственный склад в Ламбете, затем последовали несколько домов в Тоттенхэм Кроссе, Гарроу-на-холме, Хэкни, Кингстон-на-Темзе, табачный магазин на улице Ред Кросс. Как сообщает анонимный биограф, «взломы были подлинным шедевром мастерства Хьюза, но удача отвернулась от него после того, как он, проникнув в дом мистера Джорджа Кларка, был пойман с поличным, отправлен в Ньюгейт и повешен 24 июня 1709 г. Его путь в Тайберн был «украшен» эпизодом, скорее всего, плодом фантазии биографа, представляющим образец «висельного» юмора: «Когда повозка остановилась на скотном дворе в приходе Сент-Джайлз, его супруга, в высшей степени порядочная особа, подошла к нему и прошептала в ухо:

– Мой дорогой, кто найдет для тебя веревку, я или шериф?

– Шериф, моя сладкая, – ответил он.

– Ах, если бы я знала об этом раньше, я бы сберегла два пенса, которые я потратила на нее.

– Ничего, она пригодится для твоего второго мужа»[232].

После этого живого диалога следует лаконичная констатация того, что на тридцатом году жизни этот печально известный преступник был повешен, после чего препарирован в лондонском анатомическом театре.

К особенностям личности преступника-рецидивиста специалисты в криминальной психологии относят начало «преступной карьеры» в несовершеннолетнем возрасте, низкий образовательный и культурный уровень, деформацию нравственного сознания и отсутствие стимулов к трудовой деятельности. Этим критериям вполне соответствует фигура Джона Ланкастера, чьи родители отдали его в школу для постижения азов грамматики и арифметики, а затем в возрасте четырнадцати лет устроили подмастерьем. Правда в искусстве шелкоткачества юный Джон так и не преуспел в силу «природной склонности к порочным практикам». Правонарушения привели его в Ньюгейтскую тюрьму, где свел знакомство с неким Льюисом, чье дело слушалось на той же сессии. После того как их оправдали – Ланкастера за недостаточностью улик, а Льюиса из-за неявки обвинителя, они отправились в Стратфорд и ограбили джентльмена, присвоив его часы, серебро и одну гинею. «Успех воодушевил их, и Льюис обратился к Ланкастеру со следующей речью: “Мой мальчик, пойдем со мной, и у тебя будет достаточно денег, чтобы жить как джентльмен”, после чего они договорились добывать средства к существованию не иначе как, досаждая публике»[233].

Растление юноши окончательно завершилось после, как участницей «криминального трио» стала проститутка Сара Кук. Она отвечала за сбыт украденных вещей, сдавая их еврейскому ростовщику Леви Читти: так через его руки прошли медные подсвечники, шелковые платки, серебряная посуда, табакерки, перчатки, часы, отрезы бархата и шелка и прочие атрибуты роскоши. Напарники взламывали дома, а также практиковали карманные кражи в местах общественного досуга, преимущественно, ярмарках, ставшими объектом самой суровой критики. «Эти сборища праздношатающихся бездельников, где шныряют карманники и распутные женщины, не что иное, как школа порока, развратившая больше молодых умов, чем сам Ньюгейт»[234]. В сентябре 1748 г. Джон Ланкастер, не проявивший ни малейших признаков раскаяния за свои нечестивые деяния, был повешен в Тайберне. «Ему были даны навыки честного ремесла, которое обеспечило бы ему и пропитание, и кров, но дурная компания заставила свернуть его на скользкую дорожку, и привела к чудовищной и позорной смерти»[235].

Криминальный прогресс героев «Календаря» позже был великолепно обрисован П. Колкхауном. Порочные привычки, как правило, начинаются с юности: «Едва малыш научится говорить, его растленная мать уже берет его с собой в пивную; а там бесчисленное множество опустившихся людей, которых воспитывали в той же манере. Самый скверный и грязный язык, сопровождаемый проклятиями и ругательствами, используется в этих гнездах праздности и морального разложения. Дети подражают родителям на протяжении периода взросления, и невольно являются постоянными свидетелями их неразумных деяний»[236]. Даже те, кто обладают сильным характером, впоследствии оказываются настолько развращенными, что не смогут руководствоваться ни принципами морали, ни религии, поскольку ничего о них не знают.

Однако, даже те, кто получил достойное воспитание, не были застрахованы от соблазна пороков. Подмастерья были особенно уязвимы: «Не успеет подмастерье за прошедший год работы продвинуться в овладении профессией, как считает своим долгом последовать примеру мастера и научиться курить. Это «достижение» является визитной карточкой завсегдатаев публичных домов»[237]. Конечно, он не может позволить захаживать в те места, что и его хозяин, что отбросит его на самое дно, где он познакомится с худшими его представителями. Вступив в пубертатный период, он начинает встречаться с распутными женщинами, воспламеняющими его страсти и вовлекающими в пучину греха. Затем он начинает красть у своего хозяина, попадает в компанию преступных элементов, и в конечном итоге, заканчивает жизнь в петле.

Фронтипис[238]

Дидактизм – существенный структурный элемент Ньюгейтского календаря, который даже рекомендовался в качестве детского чтения. Считалось действенным прививать принципы правильной жизни, приправляя скучную и серьезную мораль остросюжетными рассказами из реальной жизни. Редакторы одной из версии «Календаря» даже разместили в качестве фронтисписа гравюру с изображением респектабельной дамы, вручающей сей фолиант сыну на фоне «не-пасторального» пейзажа, где явственно угадываются очертания виселицы и болтающего на нем тела, а для усиления эффекта снабдили «лирическим» стихотворением:

Для материнского стремления

Чад оградить от преступления

И предназначен этот труд.

Здесь воровство, разбой и блуд

Несут заслуженную кару,

Внушая страх младым и старым[239].

Отдельной категорией преступлений, запечатлённых на страницах «Календаря», были преступления экономического характера. «Ориентированность экономики на создание и потребление материальных благ позволила сформировать у лиц, совершающих экономические преступления преимущественно материальную ценностную ориентацию.

Для данной категории преступников в системе ценностей стали превалировать корысть, забота о личном, обман, выживание любой ценой в условиях конкуренции, вера во всевластие денег, стремление к личному обогащению»[240]. Характерно, что количество биографий экономических преступников (они проходят под общим названием «forgery») в двух томах «Календаря» Э. Нэппа разительно различается: если в первом томе их семь, то втором, охватывающем 1740-80 гг., уже тридцать две. Безусловно, это связано с бурным развитием капиталистических отношений, «крутым и резким преобразованием всех общественных отношений под влиянием машин»[241].

Так биография Роберта Пауэлла открывается преамбулой, в которой утверждается, что он стал жертвой жестоких законов своей страны, из чего можно сделать вывод, что этот персонаж вызывает скорее сочувствие, нежели осуждение. Он родился в Северном Уэльсе, получил хорошее образование, благодаря