Тролли и легенды - Пьер Певель

Все складывалось так, словно бы я, войдя в мир алтаря, снова вдохнула жизнь в его тайны. История стронулась с мертвой точки. В следующие выходные я отклонила приглашение Сильвии на раклет[16], который, по ее словам, должен был удвоить нам уровень холестерина, и, к огромной радости моих артерий, отправилась в Кольмар. В региональном экспрессе я вздремнула. Во моих снах без конца являлось лицо девушки со звездами — таким же, каким оно увиделось мне в глухом лесу; черты ее лица были настолько живыми и ясными, что рядом с ней лица остальных людей казались тусклыми и размытыми. Когда поезд подъезжал к вокзалу Кольмара, в окна застучал мелкий снег. Как я прекрасно понимала, я становилась одержима девушкой со звездами. Мне хотелось узнать ее имя, чтобы обратиться к ней во сне. В то же самое время я находила собственное поведение абсурдным. Мне вспомнился старый готический роман, который я давным-давно читала в школьной библиотеке. Юная наивная девушка, пообещавшая себе, что никогда не полюбит, попала под чары принца с портрета эпохи Возрождения, одетого в черный бархатный камзол с огромным кружевным воротником. Тогда, подростком, я посчитала эту историю глупой. И все же сегодня я повторяла ту девушку.

Лавка букиниста пряталась на узкой улочке за церковью аббатства. В дверях меня встретил запах глинтвейна.

— Прикрывай как следует дверь, — добродушно бросил хозяин, — и подходи за стаканчиком, ты же замерзла.

Я поспешила повиноваться. В этом книжном магазине я всегда чувствовала себя легко — в сладком запахе старой бумаги, между стеллажей, согнувшихся от книг. Пока дымящаяся кружка отогревала мои озябшие руки, букинист со всеми предосторожностями извлек из ящика старинный лист бумаги, защищенный пластиковой пленкой. Он был исписан немного неуклюжим почерком скорее ремесленника, чем клерка. Характер материала, почерк и дата внизу письма — 1578 год — не оставляли сомнений в его происхождении. Лист содержал письмо, написанное в конце эпохи Возрождения человеком, наделенным скорее достатком, чем образованием. Текст был написан на старофранцузском языке в смеси с местным наречием, но я сумела разобрать его суть. Мастер-краснодеревщик из Вогезов жаловался своему епископу, что сеньор Брога построил на своей земле алтарь, не прибегая к традиционным услугам ремесленников, что идет против всех обычаев.

* * *

Когда я закончила читать, у меня задрожали руки, однако не от холода. Меня захлестнула буря эмоций. Я уже понимала, нет, я была уверена, что в рукописи речь идет о моем алтаре. Письмо от краснодеревщика перевернуло все мои представления, отбросило все, что поведал мне прежний куратор, все, в чем я была убеждена. Это изделие не явилось откуда-то со стороны, его не привозил из Австро-Венгрии последний сеньор Брога, его не изготовляли в Швабии, Испании или Антверпене. Нет, оно вовсе не покидало Брога, оно там родилось и не покидало своих краев. Это было логично и объясняло, почему я, несмотря кропотливость своих исследований, не нашла следов его создания ни в одной из мастерских Европы. Но еще это означало, что мой предшественник по музею солгал мне. Что мне лгал весь город Брог и мои друзья в нем. От этих мыслей в голове у меня закружилось. Я чувствовала, что меня предали, — и одновременно восторгалась. В памяти всплыли слова, которые я услышала несколько дней назад. Это те, кто сработал алтарь. Внезапно охваченная вдохновением, я одолжила у букиниста карандаш и чистый лист бумаги.

Со студенческих времен у меня сохранились некоторые представления, как делаются эскизы. Я быстро набросала довольно сносное подобие девушки со звездами, какой я видела ее ночью в лесу. И протянула результат букинисту:

— Ты не знаешь, кто это такая?

— Она мне кого-то напоминает, — сказал он. — Погоди…

Он вытянул из-под прилавка пластиковую коробку со всеми своими бумагами, касающимися истории Брога, и извлек пожелтевшую фотографию, типичную для девятнадцатого века. Женщина в профиль. За исключением цвета волос — это была брюнетка, а не блондинка, — она пугающе походила на мою прекрасную незнакомку.

— Кто это? — потребовала я.

— Элиза де Брог, около 1885 года. За два или три года до ее брака с промышленником из Рура.

Я покачала головой, размышляя вслух:

— Нет, нет, это слишком недавно.

Букинист удивленно поднял бровь и заметил:

— Если ты ищешь кого-то постарше… Говорят, что Элиза похожа на одну из своих прародительниц, Элоизу де Брог, ведьму Элоизу, которая жила в эпоху Возрождения. В замке Брога до последней войны сохранялись портреты этой Элоизы, и моему отцу довелось их повидать…

У меня защемило в затылке. Прошлое всплывало из глубины. Прошлое просачивалось в настоящее, пробираясь между стеллажей, забитых пылью и книгами.

— Ты мне уже говорил об этой Элоизе, да? — с пересохшей глоткой вымолвила я. — Ее отец осудил ее за колдовство. Ее, кажется, сожгли… или утопили?

Книготорговец покачал головой:

— Ни то, ни другое, — поправил он. — Собственно, все, что связано с ней, довольно запутано. Ее отец, Юон, запер ее в склепе родового замка — насчет этого все более или менее согласны. Но после того… никто толком не знает, что с ней стало. Ее отец, напротив, плохо кончил. Он заблудился на охоте в горах, которые знал как свои пять пальцев. Один из егерей нашел его тело посреди леса.

Я буквально впивала его слова с остекленевшими глазами. Алтарь приобретал новый смысл, свое истинное значение. На панелях изображались вовсе не благочестивые сцены. В лучшем случае они маскировали свой глубокий смысл под вуалью христианских мотивов.

На самом деле алтарь рассказывал о судьбе Элоизы. Именно она шла через глухой лес, надев корону света и сзывая ужасных существ, которых я видела между ветвями. Она же была и девушкой, запертой в склепе, а мужчина, смотревший на нее сверху вниз, отнюдь не был ангелом Гавриилом. Это был ее отец, Юон де Брог. На третьей панели в ужасе умирал именно Юон, не святой Антоний, а на четвертой… Я подняла голову и глубоко вздохнула. Я понятия не имела, что означает четвертая панель. Но это казалось малосущественным по сравнению с тем, что я уже обнаружила.

— Я куплю у тебя все, — сказала я букинисту. — Все твои брогские документы. В первую очередь — фотографии и рисунки.

Придется спустить все свои сбережения на жилье, но мне было все равно. Однако букинист отказал:

— Эти документы не продаются. С другой стороны, если хочешь, я тебе их одолжу.

— Спасибо.

Я с облегчением вздохнула. Пока он не успел передумать, я быстро добавила:

— Я сейчас же выпишу тебе депозитный чек.

Он