После. Книга II: О воинстве немертвых - Конъюнктурщик

и держалось это управление. Рядовые судьи, сборщики налогов, те, кто занимались описью имущества и распределением людей по категориям, дипломаты, помощники тех, кто заседал в совете и все прочие должности. Среди этих магов было много тех, кто был недоволен судьбой чиновников, был недоволен тем, что их не слышат, что суровые законы угнетают людей и уподобляют их рабам, что крестьяне, работающие на террасах в тени зиккуратов, уже являются рабами и быт их ужасен. Маги общались между собой, мнение о том, что город был всего лишь новой столицей крепчало и распространялось. Не все белые маги были обеспокоены этим, но многие стали презирать Совет. И наконец они связались с теми, кто в нем заседал. Тогда заговор стал обретать свою утонченную и хрупкую силу.

Лидеры немногих фракций ощутили изменения, которые медленно, но неуклонно происходили в душах самих магов, магического сословия.

И хотя таких магов было много, их все равно было слишком мало среди всех жителей, даже среди всех белых магов.

Им не оставалось ничего, кроме как при тревожном свете свечей развивать и укреплять учение о новом народе в себе и передавать его другим.

Прошло первое десятилетие после войны с чудовищами.

Появился серый культ.

Появилась идея о преобразовании города, очищении его от ложной белой власти, низводящей людей до рабов. Культ рос, обрастая числом новых посвященных, звавших друг друга братьями, а своих предводителей учителями. Они практиковали формы магии, которые развивают их тела, тонкие формы, позволяющие заглядывать в пространства между слоями этого мира, чтобы черпать из них знания о силе, о её природе.

Но в какой-то момент культ овеян стал тишиной.

Его предводители поняли, что расширение грозит раскрытием. Они запретили своим ученикам обсуждать проблемы управления и развития магии с кем бы то ни было и привлекать в культ новых участников, новых братьев.

Предводители впали в печаль. Они спорили между собой, обсуждали и долго размышляли о судьбе культа. Кроме них, магическое сословие кишело заговорами, рыскающими в поисках момента, кликами, плетущими интриги против лидеров неугодных фракций. Среди этого урагана властного хищничества, предводители культа решили встать утесом, об который да раздробятся волны все, и да сойдут пеной жалкие попытки алчных магов завладеть ещё большей властью.

Культ решил выждать момент, сохранив себя.

И момент приблизился…

_____

Руки.

Все валилось из них…

Все сыпалось сквозь пальцы, как песок.

Эти пальцы ещё могли держать твердо рукоять меча, но тогда ещё не могли твердо держать жизни людей, что были дороги.

Сидя в массивном деревянном кресле с роскошной резьбой, Стратоник вспоминал прошлое.

Подле него на кровати лежала спящая Эвлалия, а её растрепанные рыжие волосы ниспадали на одеяло, словно раскрытый веер.

Роскошные покои на вершине самого северного зиккурата.

Массивная мебель из дуба, серебряные статуэтки богов и животных расставлены на тяжелых комодах, меж ними высокие шкафы, заваленные свитками. Стены же здесь завешены алой тканью с бахромой из золотой нити, а сама кровать была расположена на возвышении в полу и прикрыта тончайшими шелковыми занавесками, скрывающими от мира сон спящих.

На всей этой обстановке играли тени. Тревожный дух Стратоника не давал свече покоя, её маленький огонёк бесился под его грузным волшебным взглядом.

Сейчас здесь было тепло. Под рукой всегда жирное мясо, сладкие фрукты и лучшее вино, привезённое с далеких южных земель.

Но в голове, перед глазами стояли картины, каких не воссоздал бы ни один живописец.

Битвы с серокожими… вой драконов в ночном небе… холод в горах глубокой зимой, сковывающий шаги снег, в который можно было уйти с головой и остаться погребённым под этой белой смертью… морозный ветер, тысячи иголок обдают открытую кожу болью.

Снова битвы. Снова серокожие доедают чей-то труп…

Стратоник потряс головой и потер лицо руками.

Отбросил ужасное воспоминание.

Все, что было тогда, уже не вернуть. Теперь у него был новый город, в котором он был хозяин, и который он сохранит, не даст никому его разрушить, не позволит никому его развалить. Стены этого города будут вечны, и слава его будет вечной. Никто никогда не возьмет его приступом и все осады окончатся ничем, сгинут все враги его.

Стратоник сохранит жизни тех, кто дорог ему. Так он сказал себе.

Там, до этого, он видел себя, как одинокого человека, стоящего на берегу, он видел, как огромная волна идет, сметая все, и он в ней, распростер руки, придавлен толщами вод. И ничего нельзя сделать, как бы он не пытался, океан придавил его, и не совладать с океаном, не побороть его, можно лишь утонуть в нём.

Да, он был зрелым. Да, он был воин, закалённый в боях, видел все ужасы той войны. Да, он много раз сказал себе, что теперь это новая жизнь, хоть он и прежний, все такой же суровый элемент механизма, стремящегося к безупречности, твердый, как скала, на которой стоит этот град, оберегаемый им. Но сколько бы Стратоник не говорил все это, минувшая катастрофа, раздавившая его, расправившаяся с ним, оставалась в душе.

Префект города изо дня в день возвращался вечером в свои покои. И через какое-то время воспоминания вновь разрывали его разум. Он садился в кресло вот так, как сейчас, наливал себе вино, и медленно разбавлял в нем свою душу.

И теперь случившиеся события, прокручивались в сознании, разбиваясь в дребезги и вызывая боль, но потом осколки их собирались, крупицы их сливались воедино, чтобы сознание вновь прокрутило их. Потому, что он не мог с ними смириться. Не мог смириться с тем, что произошло.

Эта ловушка, оставленная его духом, рано или поздно, в ответственный момент, переломит ему ногу, и он споткнется, вспомнив все свои поражения, вспомнив, как он смотрел на гибель мира и не мог ничего сделать.

Когда он увидел, как души взлетают с полей, когда увидел, как спускаются колоссальные существа из иных миров, как возводят они магистраль… пришло понимание того, насколько он ничтожен, насколько все они ничтожны, и что жизнь их не более, чем пыль, незаметная для тех, кто посетил этот мир. Им оставалось только надеяться на то, что больше никто не придет.

Но вот…

Воспоминания эти стали затухать.

Битвы, битвы, новые битвы. Он вдруг увидел все лица товарищей, лица тех воинов, что защищали последнюю столицу мира. Их твердые взгляды, их ровные черты, их развевающиеся на ветру светлые волосы. Увидел Стратоник всех тех, кто погиб. И