После. Книга II: О воинстве немертвых - Конъюнктурщик

Белые рыцари беспокойно бродили вокруг. Их было много.

Но монстры так и не появлялись… а черный рыцарь рассчитывал на это.

— Кровь… моя кровь… — совсем сипло промолвил однорукий и пал на колени, затем тяжеловесно рухнув в пыль подле одной из повозок.

Торговцы слезли и окружили его, они стали дергать его, осматривать рану, но тот уже не шевелился.

— Я не умру, ублюдки, — бурчал он из-под шлема, — я и так мертвец, оставьте меня здесь…

— Поднимите его и положите в телегу! — крикнул старший.

Огонь тух, но тот держал его в неистовстве, тратя последние капли своей магии, пропитанной гневом. И, быть может, его ярости хватило бы, чтобы сжечь весь мир, но магия стремительно покидала его тело. А взять её из руды он не мог, у него не хватило бы времени…

И вот белые рыцари уже стали перешагивать через затухающие язычки пламени, стелящиеся к горелой почве.

— За город! — раздался клич.

Последние полуживые латники ринулись в бой.

Белые окружали их, рубили их раскалёнными мечами, опрокидывали и снова рубили, пока не плавили доспехи и не разрубали на куски.

Затем они двинулись на караван и стали опрокидывать телеги.

Нашедшие позже это место следопыты черного ордена скажут, глядя на этот разгром, что нападавших не интересовал ни товар, ни сами торговцы, что это было ужасное и бессмысленное нападение и расправа над живыми людьми.

Но той ночью, пока они ещё были живы, они бежали, их слабые тела пульсировали ужасом, но они бежали по склону на верх, вперёд по дороге.

Белые рыцари уже не гнались за ними. Уже слышал их чуткий слух рвение перепонок, скрежет когтей и стук клыков. Серые тени мелькали в массиве тьмы.

Люди растворялись в темноте.

И темнота растворила их в себе…

_____

Сложно было работать в Белом городе.

Какие-либо попытки распространять бумажные материалы или хотя бы завести с кем-то разговор упирались в недоверие и озлобленность.

Люди, жившие здесь все ещё в большинстве верили в идеи, провозглашенные магами десятилетие тому назад. Эти люди пережили то, что не видело ни одно поколение до них, и вряд ли увидит любое последующее.

С утра они умывались кровью близких своих, а вечером, скрючившись от боли, роняли засохшие корки хлеба из рук своих, слыша, как серокожие твари пожирали кого-то из их родных, отрывая конечности и откусывая куски мяса пока те ещё были живы и кричали. Затем поля, где ветра пронизывали их, продували одежду, кожу, кости, казалось, ветер владел ими, и они уже не знали, ничего кроме этой степи, холодный ветер уносил прочь все их прошлое. А потом холодные леса, где они укрывались…

Только самые крепкие и сильные выжили, только те, в которых кровь текла по жилам несмотря ни на что, а сердце продолжало делать удар после удара, который должен был стать последним, глаза смотрели до конца, отражая весь ужас. И наконец ночь прошла, и эти глаза раскрылись однажды, увидев небо.

И каждый из них ещё помнил. Каждый видел. Каждый знал.

А потом они считали за великое благо саму жизнь. Им уже было все равно, что это была за жизнь. Они знали, жизнь есть всё. Жизнь простирается прекрасной шёлковой дланью на всё, прекраснее самых роскошных тканей, покрывает собою все смыслы.

Все речи и каждый вдох воспевает жизнь.

Поэтому они верили. Пережившие ужас верили.

Белые маги вывели их из лесов, вывели из болот, из топкой трясины вывалившихся наружу внутренностей и обломков костей, из мерзкой мякоти войны.

Разве может теперь кто-то бросить вызов? Разве может теперь кто-то жаловаться? Разве может кто-то презреть жизнь…

Может.

И город был полон таких людей.

Таких людей, которые вынеся весь кошмар не сомкнули ни разу глаза и всегда говорили себе, что они люди, до конца, шептали себе, что они люди, что никогда не станут животными. Шептали, засыпая, как ненавидят серокожих тварей, как ненавидят своих правителей, что бросили их в городах, сбежав с прислугой, как ненавидели воинов, что ушли на север, как ненавидели магов, чей голос смолк во тьме, накрывшей кварталы.

Они молили, но никто не услышал, они кричали, и никто не ответил. Они прокляли, и голос надежды смолк, чтобы проснулся голос ненависти, и ярость огненным семенем упала в их сердца, а теперь, когда годы прошли, расцветет своими алыми цветами в их душах.

Люди разные. И род их переливается всеми оттенками характера. И яростный твердый дух был среди этих оттенков.

Но немного их…

Война закалила всех. Но лишь из некоторых выковала великолепные клинки, каковым предстоит поразить все пороки перегнившего народа, собранного, смешанного из беженцев со всех земель.

Люди духа медленно прорастали в этом народе.

Были они и среди белых магов, каковые все были сильными, но лишь немногие сохранили честь и достоинство прежнего мира. Все говорили о магическом будущем и новом народе, но лишь немногие уверовали истинно.

И люди духа среди них разочаровались. Горько было им, и не пожелали они глотать эту реальность, не захотели смириться, не захотели терпеть, притворяться, пресмыкаться, становиться рабами желаний своих. Эти люди духа скрылись в тени огромных зиккуратов и вновь шепот их ткал паутину заговора.

Собираясь небольшими группами на перекрестках, ведя тихие разговоры в комнатах, они зашивали ткань своего единства, пока ещё тонкую и прозрачную, но в будущем крепкую, словно сталь, закалённую магией.

Время шло.

Город рос.

Пробуждались одна за другой крепости выживших.

Началась торговля. Рыцари вышли в степи, чтобы оберегать караваны, связи и общение вновь расцвели.

Так мир проснулся, стряхнув с себя прах великой гибели.

Первые кружки недовольных философией Белого города сформировались из самих белых магов. Они собирались в зиккуратах и обсуждали проблемы, выражали своё недовольство застоем, наметившимся в системе управления городом, они все больше видели, что Белый город был обычной столицей, какие правили областями континента до войны с чудовищами, что народ этот есть толпа людей, хоть и переживших ужасное, но оставшихся все теми же людьми. И маги зароптали, а потом и гнев начал медленно закипать в их умах.

Среди выживших в крепостях также были маги. Они ездили в город и общались с белыми магами, со всеми теми, кто не занимал ведущих должностей, но был активно вовлечен в управление столицей, все те, на ком