Подснежники и вонючие крысы - Оскар Крун

Кристера, рассказал о дежурных, которые только бегали и свистели в свои свистки. О сочувственных улыбках, и о том, что порой чувствую себя собакой, которую переехала машина. О Лизе Бенгтссон, и о том, что разговоры со взрослыми не помогли. О том, что учительница, похоже, не понимала, как всё на самом деле плохо.

Папа опустился на стул напротив и, накрыв своей ладонью мою, сжал ее.

– Хорошо, – сказал он, и это прозвучало так нелепо, хотя я понимал, конечно, что он имел в виду «хорошо, что ты рассказал».

А я продолжал. Я рассказал обо всём. Ну или почти обо всём.

О сожженной спортивной сумке, о том, как они подстерегли нас по дороге домой со свалки, а Перси с добрыми глазами снова явился и спас нас.

Потом, набравшись храбрости, я рассказал папе о самом ужасном. О мести. О том, как мы ее спланировали, и как Зузу нам помогал, и о Дарте Вейдере, и… нет, о почтовом ящике я рассказать не смог. То есть о том, что Найма его подожгла.

– …Тогда он ударил ее. Со всей силы. И она…

На папином лице читалась ярость. Он вскочил на ноги. Принялся метаться по кухне, схватившись за голову, потом взял свой телефон и вырубил музыку.

– Надо позвонить, – забормотал папа, и я сперва решил, что он собирается позвонить директору, или папе Сакке, или в полицию, но тут папа положил телефон на стол.

– …нужно поговорить с Кристером, – наконец пробормотал папа.

Я задумался, что скажет Кристер. По поводу того, что я всё рассказал.

Я попросил папу не говорить Кристеру, что это был я.

– Тебе нужно было раньше всё рассказать, – ответил на это папа.

Сначала он это просто сказал, а потом вдруг закричал:

– Почему ты ничего не говорил? Ты же знаешь…

– Кстати, я думаю, это они поджигают урны и автобусные остановки, – выпалил я.

Тогда папа стал кричать еще громче.

– Да насрать мне на чертовы остановки! – завопил он. – Насрать на урны!

На долю секунды мне захотелось сказать что-нибудь смешное о какашках в урне, но, очевидно, ничего смешного во всей этой ситуации не было. Мысль проскочила мимо, а в голове осталось что-то совсем другое. Страх, тревога, но еще и облегчение.

Какое счастье – выплакаться. Какое счастье – рассказать.

Только папа продолжал бушевать.

– О чем вы вообще думали? А этот ваш Зузу, взрослый человек, что у него с головой?

– А как же Сакке? – удивился я.

– А что Сакке?

– Ну та вонючая крыса, он же ударил…

– Не смейте называть друг друга такими грязными прозвищами! – закричал папа.

И далее в том же духе.

В кухне воцарился полнейший хаос, и в конце концов мне оставалось только в панике зарыдать. Только когда я закричал «Хватит, хватит! Прекрати!», словно я был Кристером, а папа был Сакке, папа наконец умолк.

А потом ему пришлось попросить у меня прощения. Папа обнял меня и объяснил, что всё пошло не так, и он не со зла на меня накричал. Еще он сказал, что всё наладится и мы во всём разберемся, а я ему не поверил. Папины щеки были все мокрые от моих слез, волосы у него торчали в разные стороны, а сковородка на плите накалилась докрасна, и от нее уже валил дым.

Тогда мне стало стыдно. Потому что я рассказал не всё.

Новости по радио

Теперь мы были заодно, я и папа. Это было здорово. Разгоряченные щеки, слезы и уверенность, что всё будет хорошо. Всё разрулится и решится самым лучшим образом. Возможно, это окажется не так уж просто, говорил папа, но он точно был рад, что всё прояснилось.

Я отправился в нашу с Кристером комнату. Скоро и он, мой старший брат, должен был вернуться домой, и постепенно всё должно было наладиться.

В том, что Сакке как-то попытается отомстить, я был уверен. Еще мне было очень неловко от того, что я не знал, что с Наймой. Раньше мы никогда не ссорились – уж точно не так.

И всё равно я поверил папе, когда он в очередной раз повторил, что всё наладится.

Судя по всему, он собирался позвонить домой Сакке и поговорить с ним самим и его отцом. Значит, папе предстояло узнать о кучке пепла возле их дома. О сгоревшем почтовом ящике. Папе наверняка придется за него заплатить. Так что покупку телефона для меня явно пришлось бы отложить.

Но папа ведь сказал, что всё будет хорошо.

И, по ощущениям, так оно и должно было случиться.

Может, папа был прав. Может, всё уже встало на свои места.

Но в таком случае всё это происходило в какой-то другой вселенной.

Потому что у нас дома, там, где находился я и куда скоро должен был вернуться к ужину Кристер, в нашей вселенной по радио внезапно прозвучало экстренное объявление.

На блюде, которое папа поставил рядом со сковородой, уже высилась целая стопка блинов, и папа что-то напевал себе под нос, когда это объявление ворвалось в нашу кухню. Музыку прервали, чтобы сообщить новости. Я как раз вернулся в кухню, чтобы проверить, не оттуда ли идет такой странный запах паленого – вдруг папа спалил блин или что-то вроде того.

Но объявление по радио – «срочное сообщение для населения» – заставило меня замереть. Я знал, что это значит. Лиза Бенгтссон нам рассказывала. Когда происходит что-то ужасное и опасное – землетрясение, нашествие тигров и прочее в этом роде, – по всей Швеции передают объявление, в котором разъясняется, что случилось и что теперь следует делать.

Папу, кажется, экстренное объявление вовсе не заинтересовало, несмотря на то, что он тоже был частью населения.

Папины мысли были заняты другим.

Зато объявление прослушал я.

«Пожар» – выхватил я из потока слов, и «свалка».

«Жителей близлежащих районов просят оставаться дома и поплотнее закрыть окна и двери».

Они имели в виду наш район. И нашу свалку.

Я покосился на папу. Он выливал на сковородку очередную порцию теста и по-прежнему ничего не слышал. Папа словно пребывал в другом измерении, и я вполне мог догадаться, о чем он размышляет.

– Папа, – позвал я. – Папа, ты слышал?

– Нет, что ты сказал?

– Не я, а радио. Ты слышал, что сказали по радио?

– Нет, а что там говорят?

Мы еще разок прослушали объявление, потому что я был не совсем уверен, что всё понял правильно. Точнее, я был уверен, но, конечно же, надеялся, что не так расслышал.

Но я всё расслышал верно.

Наблюдая за папой, я