Тринадцать - Сергей Асанов

Дело в том, что он знал ответ. И он ему не нравился.

«Как ты себе это представляешь? Здрасьте, Александр Георгиевич, подскажите, как мне поступить?»

Миша ухмыльнулся. Именно так ему и придется поступить, потому что обращаться больше не к кому.

Он взял сотовый телефон, вышел на балкон и прикрыл за собой дверь. Набрав номер профессора Саакяна, он замер.

После дела Виктора Вавилова и его проклятой камеры они практически не общались, соблюдая негласный договор: Михаил не мешает старику заниматься привычными делами, а старик обязуется не третировать студенчество и уж тем более не растлевать хорошеньких представительниц его женской половины. Они сталкивались в деканате, в буфете, здоровались, перекидывались ничего не значащими фразами и старались держаться друг от друга подальше, хорошо памятуя, что оба они могут видеть друг друга насквозь. Кроме того, Саакян не мог не знать, что у Михаила со временем это получается все лучше и лучше.

Словом, все складывалось неплохо, и вот сейчас Мише пришло в голову просить о помощи. Вся фигня в том, что Саакян действительно мог помочь — он умел видеть гораздо шире и больше, чем Михаил, а то, чего не мог увидеть, он прекрасно додумывал. Это был старый стратег и тактик, и в смысле правильной организации работы ему пока не было равных.

«Что, блин, звонить?»

«Звони, иначе ребятам, обитающим в этом доме, придется совсем несладко».

Миша нажал кнопку вызова.

Саакян ответил быстро — Михаилу удалось прослушать лишь треть куплета из песни Фрэнка Синатры, которую старый лис установил вместо гудков ожидания. Чертов фанат!

— Слушаю вас, мой юный друг, — проворковал магистр.

— Добрый вечер, Александр Георгиевич, — выдавил Миша, вытирая со лба пот. — Извините за поздний звонок…

— А-а, перестаньте, вы же знаете, что я не ложусь раньше часа. В моем возрасте спать по восемь часов в сутки — это расточительство. Ну что ж, вы уже созрели?

— Созрел для чего?

— Для того, чтобы призвать меня на помощь.

Миша качнул головой.

«Вот старая жопа! Гениальная старая жопа!»

— Опустим титулы, — откликнулся профессор. — Я вас слушаю.

— Спасибо. — Миша присел на табурет. — Дело вот в чем, Александр Георгиевич…

Он рассказывал всего полторы минуты. Миша был талантливый лектор и за словом в карман никогда не лез. Впрочем, сегодня он даже немного тормозил, и если бы его абонентом был не Саакян, а кто-то другой, он управился бы секунд за сорок.

— Понятно, — сказал профессор, когда он закончил. — Что вы хотите от меня услышать?

Миша молчал. Он понимал, чего от него ждут: «Да, да, мой юный друг, скажи вслух, скажи: „МНЕ НУЖНА ВАША ПОМОЩЬ!“ Ну?!»

«А вот хрен тебе!»

— Что вы думаете об этом странном деле? — выкрутился молодой человек.

Саакян усмехнулся:

— Я ничего о нем не думаю. Думать придется вам. И не просто думать.

— В смысле?

— Вам придется вспомнить вашу специальность.

Миша раскрыл рот.

— Вот кто вы по специальности?

— Преподаватель.

— Что вы преподаете?

— Александр Георгиевич, к чему эти?..

— Подождите, мой юный друг, не спешите. Это вы позвонили мне, а не наоборот, так что будьте терпеливы. Итак, что вы преподаете?

— Историю, — вздохнул Михаил.

— Вот и прикладывайте все свои знания и умения в этой области. Понимаете, в чем дело, коллега: черные пятна не возникают из ниоткуда, их не сбрасывают нам из космоса агрессивные марсиане. Их оставляют люди. Пятна такого большого размера, какое вы обнаружили в этом доме, не мог оставить один человек.

Саакян сделал театральную паузу, очевидно, ожидая вопросов. Но Миша молчал.

— Один человек может наследить в туалете, в кустах, в квартире, в чьей-то душе… Даже в душах миллионов людей человек может наследить, если у него достаточно для этого талантов и способностей. Но душа — штука сама по себе все-таки компактная, а вот огромный котлован с дерьмом, в котором утонула ваша десятиэтажка, — это уже размах. Ищите крупные катаклизмы.

— Вы полагаете?

— Уверен. Вообще я никогда не считал себя историком, Михаил Вячеславович, — профессор не мог лишить себя удовольствия подтрунить над своим бывшим студентом, тщательно артикулируя его имя-отчество, — но очень многим гражданам этого города известно, что на пустырях, где возвели большой жилой комплекс, в тридцатых—сороковых годах прошлого столетия проходили массовые расстрелы.

У Михаила похолодела спина. Черт возьми, и он ведь сам знает об этом! Как можно было это забыть?

— Вам двойка, коллега, — беззлобно усмехнулся Саакян. — Я вынужден вызвать ваших родителей.

— Да, согласен, — признал Миша. Он внезапно почувствовал облегчение. Задача решена. — Спасибо вам, Александр Георгиевич!

— Я помог?

— Да.

Саакян, похоже, был доволен. Миша чувствовал это на расстоянии. Некоторых стариков действительно очень несложно порадовать — достаточно дать им почувствовать свою нужность…

— Что ж, рад, что оказался вам полезен. Всего доброго.

— До свидания, Александр Георгиевич.

Миша отключился.

А ведь он действительно помог, старый лис! Может, он не такой уж и плохой человек?

«Ага, давай теперь с ним дружить! Тьфу!..»

Парень вернулся в комнату. Лена уже перевернулась на другой бок, сбросив простыню, которой укрывалась. Миша молча рассматривал ее тело, слегка прикрытое ночной рубашкой, и в тысячный раз восхищался этим божьим творением.

Чувство благодарности к Саакяну плавно, но достаточно быстро прошло. Миша вспомнил, что старая сволочь собиралась эту красоту использовать в своих сомнительных целях!

«Убью гада», — подумал он и вернулся к компьютеру.

Следующие два с половиной часа Михаил работал историком. Он просматривал свои собственные материалы — статьи, архивные заметки, отсканированные страницы местных газет, — потом листал ресурсы в Интернете. За это время он выпил полтора литра чая со сливками и съел всю оставшуюся докторскую колбасу, которую старался растянуть на несколько дней. Лена ворочалась в постели, пару раз поднимала голову, спрашивая «Ты еще сидишь?!», и тогда Миша подбегал к ней, целовал в плечо и вновь укладывал спать. Ленка не возражала.

«Если она вдруг станет моей женой, все переменится, — думал он. — Я буду обязан по-солдатски укладываться в одно и то же время рядом со своей супругой. Любые попытки нарушить это правило будут приравниваться к измене или трактоваться как охлаждение и равнодушие».

Впрочем, может быть, все не так страшно и Ленка Хохлова окажется ангелом — одним из тех, которые сваливаются с неба и бродят по земле в поисках своей второй половины.

К трем часам утра Михаил примерно представлял, чем займется сегодняшним вечером. И это будет очень серьезное и важное мероприятие.

Возможно, даже опасное.

Утром Костя Самохвалов не вышел к завтраку. Это обстоятельство серьезно взволновало его мать. За все время учебы в университете — а Константин был уже на пятом курсе — он не только ни разу не пропустил завтрак, но даже не поменял свой костюм, то есть он ни разу не вышел завтракать в чем-то, что отличалось бы от черных брюк и светлой рубашки.

А сегодня он не вышел вообще и даже не предупредил об этом заранее. Устоявшийся за много лет ритуал пошел прахом.

Поначалу Елена Александровна списала это на потрясение от вчерашней трагедии. Костя запросто мог скукожиться и впасть в анабиоз, если вдруг видел по телевидению сюжет о голодающей на другом конце планеты колонии брошенных детенышей горилл, а тут живые люди… в лифте… брр. Словом, она думала — мальчик полежит, попереживает и придет.

Ничего подобного не случилось. Костя не выходил и не отзывался на стук и телефонные звонки.

— Костя! — кричала Елена Александровна, стоя под дверью. — Дай знак хоть, что ты жив! Слышишь меня?!

Тишина в ответ. «Пациент скорее мертв, чем жив».

Вот тут-то она едва не забила тревогу, и если бы Константин чуть-чуть передержал паузу, его дверь наверняка штурмовали бы спасатели.

Он подал признаки жизни в тот самый момент, когда мать набирала номер. Он просто приоткрыл дверь и выглянул в щель.

— Слушаю тебя, мам.

Она опустила руки. На нее смотрело бледное, изможденное лицо молодого человека, который то ли порезал вены, то ли выпил слоновью дозу снотворного.

— Костя, что случилось? Я же чуть не дозвонилась…

— Все нормально, — буркнул парень, глядя в пол. — Я немного не в себе.

— Что?!

— Мне нездоровится, — чуть громче повторил сын. — Я, наверно, съел что-нибудь не то…

Этот ответ поверг Елену Александровну едва ли не в шок. Вряд ли сынок съел что-нибудь гнусное, поскольку уже много лет он не ел ничего, что было бы приготовлено не матерью. А она, в свою очередь, не могла приготовить гнусность.