Тринадцать - Сергей Асанов

— Черт! — заплакала женщина. — Помогите же!!!

Ковырзин поправил руку, и Самохвалов пулей вылетел из лифта, едва не покатившись с лестницы вместе с Топилиной.

— Нажмите последний этаж, — попросил Ковырзин. Он так и остался сидеть на полу.

Выполнив его просьбу, Татьяна Николаевна тут же выскочила из кабины. Когда створки дверей сомкнулись, она крикнула:

— Спасибо!!! — И помчалась по лестнице вниз, забыв о своем мучителе.

Ковырзин посмотрел на циферблат.

Двадцать секунд. Девятнадцать. Восемнадцать… Хорошо, что в этом доме не шестнадцать этажей! Тогда бы он точно не успел.

«А может, она все-таки не взорвется? Может, муляж?»

Лифт остановился на десятом этаже. Здесь две квартиры точно пустовали — в дверях горели красные светодиоды вневедомственной охраны. Кто проживал в двух остальных, Ковырзин, конечно, не знал.

«Ладно, пусть им повезет».

Он напрягся, руками схватился за створки и с нечеловеческим воплем поднялся на ноги. Едва не упал, но удержался. Взрывчатка висела у него на локте.

«Бл…, чем я занимаюсь!» — мелькнуло у него в голове.

Он зашвырнул сверток наверх, на технический этаж, в сторону раскрытого окошка. В глаз его стекла капля пота, и он вытер ее тыльной стороной ладони.

А потом было очень громко. Но совсем не больно.

Эпилог

Через несколько дней Михаил снова гулял на Черной Сопке. Ему захотелось «послушать». С собой он взял Лену Хохлову. Он не боялся за нее, потому что простым смертным чужакам это место ничем не угрожало. Впрочем, и к «необычным» смертным оно, кажется, постепенно утрачивало интерес. Во всяком случае, Миша не испытывал такого дискомфорта, как в прошлый свой визит.

Стоял воскресный полдень, солнечный, но холодный. Молодые люди шли по просеке в сторону мемориала, Лена молчала, Миша тоже молчал, но как-то очень сосредоточенно.

— Это все было здесь? — спросила она, не выдержав мрачной тишины.

— Да.

— И что, они действительно под ногами лежат?

Он улыбнулся, взял ее за руку.

— Ну, может, не буквально под ногами, но где-то здесь лежат.

— Брр…

— Не бойся, я с тобой. И я никого к тебе не подпущу.

— Правда?

— Ага.

Она вздохнула, но не с облегчением. Проскочила какая-то грустинка.

— Что-то не так?

Она пожала плечами.

— Ну говори, говори, я же чувствую.

— В том-то и дело, что ты все время что-то чувствуешь. Мне от тебя никуда не скрыться. Это… это пугает.

Миша помрачнел. «Интересно, — подумал он, — у мужчин-гинекологов бывает хороший секс?»

— По твоей логике, мне никогда не быть счастливым с женщиной?

— Нет, почему же, я этого не сказала…

— Не сказала, но наверняка подумала. Так ведь?

— Ну, вот видишь… ты знаешь, о чем я думаю. Я просто голая перед тобой, причем постоянно, и даже никаким фиговым листочком не прикрыться.

Он отвернулся. Там вдалеке сверкали на солнце окна дома номер тринадцать. Дом словно подмигивал ему и усмехался.

А ведь на самом деле очень интересный вопрос, подумал Миша. Если начать ковыряться в этой теме, то можно очень сильно испугаться, и страх этот будет посильнее того, что он испытывал в этом лесу в прошлый раз, «когда силы зла властвовали безраздельно». Насколько глубоко можно «проникать» внутрь любимого человека, не боясь его потерять? И нужно ли вообще?

Он крепче обнял Лену. Что ж, он пока ничего не может с собой поделать, ему остается надеяться лишь на мудрость этой маленькой милой барышни.

Костя Самохвалов так и не пришел в себя. Он умер на следующий день после события, которое вошло в историю дома номер тринадцать как Большой Взрыв. Мать к нему в палату не пустили, а кроме нее желающих проститься с парнем не нашлось. Люди из следственной группы нашли его мобильный телефон на нижней площадке подъезда, в котором разыгралась трагедия. Он выпал из ненадежного кармана тщательно отутюженных брюк. Кто знает, если бы удалось поговорить с Константином, может, удалось бы избежать жертв. Почти наверняка удалось бы избежать.

Непосредственно от взрыва погибло три человека. Один из них — Ковырзин Николай Григорьевич, двое других обитали в ближайшей к эпицентру квартире. Вопреки мольбам старика им не повезло — мужчина и женщина преклонных лет, собиравшиеся поужинать перед телевизором, попали под град бетонных обломков. Впрочем, по словам экспертов, если бы бомба, в оценке мощности которой Ковырзин ошибся ненамного, взорвалась на нижних этажах, мог обрушиться весь подъезд. Приняв решение забросить эту гадость на самый верх за мгновения до срабатывания часового механизма, старый перец поступил чертовски умно. Основная ударная волна ушла в воздух, снеся чердак и несколько перегородок на площадке десятого этажа. Разумеется, пострадал лифт. Вот вроде и все потери.

Семенова сдали с потрохами той же ночью. Как только он пришел в себя в вытрезвителе, больной и изрядно пощипанный, ему сразу предъявили обвинение в убийстве. Парень очень жалел, что не остался в нирване навечно.

Во дворе за столиком для домино и водки по-прежнему время от времени встречаются Владимир Петрович, Ваня, Саша и другие местные жители, которым хочется услышать подробности трагических событий из первых уст. Никаких неприятностей в доме номер тринадцать по Тополиной улице в период с ноября по январь включительно зафиксировано не было, если не считать того, что закончились запасы знаменитой наливки тещи Владимира Петровича. Ехать в деревню за пополнением он категорически отказывался, потому что его грязно-синяя «копейка» уже месяц не могла выехать из гаража без посторонней помощи.

Начиная с февраля наступившего нового года, судьбой этого дома Михаил уже не интересовался.

Примечания

1

Это реальный случай, произошедший в Челябинске в 2002 году. — Примеч. авт.