Проза - Василий Алексеевич Слепцов

Делайте с ними что хотите, освещайте их как угодно; я буду только записывать.

В хронологическом порядке прежде всего следует рассказать о женском училище.

Попал я туда нечаянно: шел мимо и зашел. Поднялся на лестницу, вижу — дверь в сени отворена; я туда. В сенях девочка стоит и пьет воду. «Можно войти посмотреть?» Говорит: «Можно».

— Есть кто-нибудь в классе?

— У нас в старшем классе смотритель сидит.

— Ну и отлично.

Я снял пальто и прямо в класс, вслед за девочкой. Девочка только успела сказать о моем приходе смотрителю, как я уж вошел. Смотритель сидел на скамейке, а вокруг него столпились ученицы и смотрели в книгу: он им что-то там показывал. Появление мое было все-таки очень неожиданно; все вдруг всполошились, и смотритель тоже не знал, что подумать. Тут только я вспомнил, что поступил не совсем вежливо, — не предупредив никого, вошел в класс, — а потому поспешил извиниться и просил позволения послушать, как они занимаются. Сначала класс немножко было сконфузился, но скоро все пришло в порядок: девочки сели по местам и смотритель начал делать им вопросы.

В классе — в очень светлой и чистой комнате — помещалось девочек 30, не моложе 10–12 лет, все очень тщательно одетые и причесанные, в чистых воротничках. И так как я застал их врасплох, то наверное можно сказать, что заранее приготовленного ничего не было. С первых же двух-трех вызовов можно было догадаться, что ученицы размещены по успехам. На первой скамейке сидели девочки постарше и отличались перед прочими даже некоторой изысканностию туалета. Для первого опыта вызвана была девочка лет двенадцати, сидевшая с краю на первой скамейке, с круглым лицом, тщательно одетая, в белом фартуке, с бархоткой на шее; по всей вероятности, очень скромная, старательная, но не с бойкими способностями девочка.

— Раскройте книгу на такой-то странице, — сказал смотритель.

Все в одну минуту отыскали требуемую страницу.

— Читай!

Девочка начала читать какой-то исторический отрывок, кажется, из руководства Паульсона, где упоминалось что-то о финикиянах.

— Ну, довольно, — сказал смотритель. — Вот мы сейчас прочли о финикиянах. Не можешь ли ты мне сказать, чем занимался этот народ?

Девочка опустила книгу на стол и, бесстрастно глядя на смотрителя и вытянув шею, начала говорить очень скоро, не прерывая голоса:

— Финикияне, финикияне, они занимались, они занимались тор-тор-торговлей.

— Так, торговлей, — одобрительным тоном подтвердил смотритель. — Ну, а почему они выбрали именно этот род занятий? что их побудило к этому?

Девочка продолжала смотреть прямо в глаза смотрителю и, не шевелясь, опять зачастила:

— Их побудило, их побудило к этому то, что они…

— Ну, что?

— То, что они избрали это занятие, — опять было начала девочка и остановилась.

— Почему же они избрали именно это занятие? — допытывался смотритель, притопывая ногой на слове это.

Девочка молчала, не спуская своих белых, бесстрастных глаз с смотрителя.

— Жили на берегу моря, на берегу моря… — шепчет кто-то сзади.

— Потому что они жили… — опять начала было девочка.

— Ну, где ж они жили?

— Они жили…

— На берегу моря… — подсказывают сзади.

— На берегу моря, — нерешительно говорит девочка, вдруг изменив тон.

— Ну да. Потому что они жили на берегу моря, — одобрительно покачиваясь, заключает смотритель.

— Потому что они жили на берегу моря, — успокоившись, как будто запоминая уже про себя, повторяет девочка.

— А какие они сделали изобретения?

— Они изобрели меру и вес.

— Хорошо. А еще что они изобрели?

— Компас, — шепчут сзади.

— Еще они изобрели компас, — торопливо отвечает девочка.

— Так, компас, — подтверждает смотритель, моргая от нюхательного табаку, и, обратившись ко мне, говорит вполголоса:

— Многого, знаете, от них и требовать нельзя: мы еще недавно принялись за эту систему. Не угодно ли послушать; вот я еще других спрошу. Довольно! — сказал он отвечавшей ученице. — Петрова!

Петрова, сидевшая на второй скамейке, должно быть, шалунья страшная, быстро вскочила, обдернула фартук, сложила руки на желудке и, как солдат, вытаращила на смотрителя глаза.

— Петрова! Скажи, что такое компас?

— Компас — это астрономический инструмент, употребляемый мореходцами для того, чтобы не сбиться с пути, — бойко однообразным голосом отрапортовала она и сразу оборвала на последнем слове.

— Что он показывает?

— Он показывает страны света.

— Сколько стран света?

— Четыре: север, юг, восток, запад.

— Хорошо. Иванова! Какие еще изобретения сделали финикияне?

Иванова, — бледная, золотушная девочка, очень бедно одетая, встала и печальным монотонным голосом объявила, что финикияне изобрели еще пурпуровую краску.

— А кто был, как говорят, причиной этого изобретения? Матвеева!

Матвеева, занявшаяся было ковырянием стола и, должно быть, не слушавшая, встала, спрятав руки под фартук, и покраснела.

— Кто же был причиной?

— Собака, — шепчут сзади, — собака…

— Соболь!.. — не расслушав, пискнула Матвеева нерешительно и в недоумении посмотрела на всех.

Девочки фыркнули в книги.

После того вызвано было еще пять или шесть девочек, и многие отвечали очень хорошо. Видно было, что они, если не всё, то очень многое понимают из того, что отвечают. Потом вызвана была одна девочка к доске; ее заставили написать под диктовку басню, — без знаков препинания, — другая расставила знаки очень удовлетворительно; хотя заметно было, что и эта басня и расстанавливание знаков им давно знакомы. В ответах, несмотря на их точность и ясность, не понравилась мне какая-то казенная манера отвечать по-солдатски, вытянув шею и бесстрастно глядя в глаза тому, кто спрашивает. Да и эта излишняя книжная точность ответов, несвойственная детскому возрасту, показалась мне очень подозрительной. Вообще рассуждения — как я убедился и после — не в духе принятой здесь системы. После этого испытания девочки принесли мне посмотреть разные воротнички, рукавчики и юбки своей работы; потом взяли ноты, стали передо мной в кучку и запели: «Боже, царя храни»; потом смотритель сказал мне, что они в виде забавы учатся и светскому пению.

— Ну-ко, девицы, «Кукушку»!

Все зашевелились, достали другие ноты, стали опять в кучку и затянули старинную песенку, сочиненную каким-то монахом: «Ты скажи, моя вещунья»; причем одна высокая, худощавая девочка делала соло: «ку-ку! ку-у-ку-у! ку-у-ку! ку-ку! ку-ку!» — и делала в это время такое наивное и сосредоточенное лицо, что я чуть было не засмеялся. Наконец, узнав, что пению обучает диакон, и поблагодарив смотрителя и учениц за доставленное мне удовольствие, я собрался уходить, но смотритель повел меня еще в младший класс, где супруга его занималась с девочками рукоделием. Тут я опять имел случай видеть огромное количество воротничков, чулков и проч., очень искусно сделанных девочками лет 9—10. Оттуда мы прошли в приготовительный класс, небольшую комнату, где человек 50 уже совсем маленьких девочек учились читать. Тут были всевозможные