Сыщики с Нанкин-роуд - Сильвия Алиага

кожей и стильной стрижкой на волнистых каштановых волосах. Одет он был безупречно, почти как романный герой-любовник. Однако супруги Спенсер производили еще большее впечатление: Элис никогда не видела кого-то столь же элегантного, как эти двое. Эвелин Спенсер, на вид ровесница Клода, двадцать с хвостиком, – прелестная изящная блондинка. Джейкоб Спенсер был старше ее, но ненамного – ему явно было меньше сорока. Высокого роста, широкоплечий, с величественной осанкой, он носил усы, которые на ком-то другом показались бы несколько старомодными, однако к его лицу приходились как нельзя более кстати. Когда они заговорили, выяснилось, что мистер Спенсер – носитель ярко выраженного американского акцента, а его супруга изъясняется на хорошо знакомом Элис, таком домашнем, британском английском. В речи Клода тоже слышался британский акцент, хотя от Маргарет она позже узнала, что англичанкой была только его мать, сам же он рос и воспитывался во Франции.

– А это правда, что Клод и Эвелин Спенсер были любовниками до ее замужества? – спросила Эмма, лежа на своей подстилке, весьма заинтересовавшись услышанным. – Мне об этом вчера в кухне рассказывали.

Начинало холодать, но ни одна из трех сестер не шевелилась. Элис была более чем уверена, что Маргарет не станет подыгрывать Эмме. Вполне вероятно, что она сочтет непрофессиональным слушать кухонные сплетни о клиентах отеля. Однако энергия Эммы и ее напор показались ей забавными, так что она все же уступила.

– Любовниками? Конечно же нет. С какой бы тогда стати Джейкоб Спенсер так легко и просто согласился на то, чтобы Клод путешествовал с ними, если бы они в прошлом были любовниками? Они – друзья, почти семья: Клод и Эвелин вместе росли. Их матери – близкие подруги, так что Эвелин подолгу жила в Париже.

– Звучит захватывающе, – прошептала Элис. – Ездить в Париж.

– О, поверь мне, – заявила Маргарет. – До того как меня наняли Поулы, я занималась воспитанием двух юных леди и могу засвидетельствовать, что жизнь у них далеко не сахар. Стоит им покинуть чрево матери, как тут же начинается планирование их жизни, причем до мельчайших деталей. Бьюсь об заклад, Эвелин с младых ногтей знала, что выйдет замуж за Джейкоба Спенсера, и готова поставить на то, что она впервые его увидела за пару недель до свадьбы.

– Какой ужас, – прошептала Эмма, глядя в небо.

– Полагаю, что на свете существует немало гораздо более ужасного, чем выйти замуж за американского миллионера, недурного собой и обходительного, – с улыбкой сказала Маргарет. – Пара вещей по меньшей мере.

Эмма расхохоталась, за ней – Элис. И все трое еще довольно долго лежали на пляже, пока не приехал извозчик, чтобы отвезти сестер в отель. День получился замечательным и продолжал быть таким ровно до тех пор, пока они не вернулись и Эмма и Элис не поднялись к себе переодеться. Именно тогда все стало портиться.

– Где же, где? – Эмма перерывала свою постель, поднимая и одеяло, и подушку, разыскивая что-то в простынях. – Черт возьми, куда же оно запропастилось?

– С тобой все в порядке? – спросила Элис, застегивая чистую блузку и решительно не понимая, что происходит.

– Да, вот только… – Сестренка ее явным образом была не в себе: расстегнутое, перепачканное в песке платье, в одной руке – подушка, а другой она в отчаянии вцепилась в собственные волосы. – Элис, мне кажется, нас обокрали.

– Что? Глупостей-то не говори…

– Никакие это не глупости. Кто-то воспользовался нашим отсутствием в течение целого дня, чтобы проникнуть прямо сюда и украсть письмо, которое лежало у меня здесь, под подушкой.

– Письмо? Какое еще письмо?

– Ну, это долгая история. – Эмма жалобно застонала. – Поверить не могу, что я была такой дурой – нужно мне было взять его с собой!

– Эмма, послушай. – Элис попыталась воззвать к голосу разума. – Ну кому бы могло прийти в голову что-то у тебя украсть? В «доме» кроме нас троих живут только два человека: Хуберт и Джонатан. Ты что, и вправду думаешь, что это был один из них?..

– Нет, это были не они, – перебила ее Эмма с пугающим блеском в глазах. – Это сделал Шаожань.

И прежде, чем Элис успела хоть что-нибудь предпринять, чтобы ее успокоить, Эмма выбежала из комнаты – наполовину одетая и злая, словно фурия.

XIII

Шаожаня она нашла за стойкой регистрации, лицом к лицу с аккуратной и ухоженной старушкой, которой он давал консультацию по поводу расположения лучших магазинов одежды Международного поселения, набрасывая на листке бумаги небольшую карту, чтобы той было легче сориентироваться. Дама так и таяла от любезности юноши, и это еще больше повысило градус злобы, охватившей Эмму. Как только старушка удалилась, оставив Шаожаню на стойке монетку за труды, девушка решительно ринулась к нему.

– Ты, наверное, думаешь, что я дура, – выпалила она ему в лицо вместо приветствия.

Шаожань счел необходимым подровнять почтовые открытки в небольшой витрине на столе, прежде чем с полной невозмутимостью обернулся к ней.

– Я вовсе не думаю, что ты дура, – проговорил он в ответ, неторопливо одергивая белые рукава своей формы. – Думаю я совсем другое: у тебя расстегнуто платье и песок в волосах.

Эмма громко фыркнула.

– Ты без спроса вошел в комнату, где живут две женщины, и рылся в наших вещах.

Шаожань выгнул бровь и саркастически улыбнулся. По крайней мере, подумала Эмма, наконец-то он оставил эту свою невозмутимость, что так выводит ее из себя.

– И что навело тебя на такую мысль? Ты чего-то недосчиталась?

Эмма, сдвинув брови, вперила в него злобный взгляд, а Шаожань хохотнул, понимая, что эту партию он уже выиграл. На такой ход Эмма не рассчитывала. Обнаружив, что письмо Шерлока Холмса исчезло, она пришла в такую ярость, что ей даже в голову не пришло, как смехотворно будет выглядеть обвинение Шаожаня в краже. В такую ловушку она попала впервые в жизни. До этого дня всегда получалось выйти сухой из воды.

– Ты не понимаешь… – заговорила она с досадой, не очень-то осознавая, на кого направлена эта досада: на нее саму или на Шаожаня.

– О нет, я думаю, что прекрасно все понимаю, – заверил ее Шаожань, наклоняясь над разделявшей их стойкой, чтобы быть к ней ближе и иметь возможность понизить голос. В словах его внезапно прозвучали нотки злости. – Понимаю, что ты – воровка без капли уважения к чужим правам собственности, в том числе старого больного человека.

Эмма ощутила слабый всплеск чувства вины.

– Мастер Вэй знает? – практически пропищала она.

Этот вопрос несколько приглушил негодование Шаожаня: он вновь отклонился назад и несколько секунд долгим внимательным взглядом изучал Эмму. Как будто он в первый раз видит ее, как будто уже забыл два своих прежних впечатления от нее: первое явление девушки, только что прибывшей в Шанхай, которой он так ласково улыбнулся при входе в отель, и образ бессовестной воровки, посмевшей что-то стащить, будучи гостьей в их доме. Возможно, пронеслось в голове у Эммы, сейчас он сочиняет для себя нечто среднее.

– Мастер Вэй ничего не знает, – сказал он ей. – Я придумал предлог и переложил все вещи у него на столе, чтобы он исчезнувшего письма не заметил.

Эмма молча кивнула, опустив голову и уперев взгляд в полированную столешницу.

– Наверное, мне следует сказать тебе спасибо… – произнесла она наконец.

– Не обольщайся, я это сделал не для тебя. На самом деле я хочу, чтобы ты держалась подальше от Джонатана.

Голос Шаожаня прозвучал твердо и резко. Эмма в изумлении подняла на него глаза.

– Что?

– Ему совсем не нужно, чтобы кто-то вроде тебя был с ним рядом: я тебе не доверяю.

В эту секунду в холл отеля вошли Клод Ожье и Эвелин Спенсер. Друзья детства держались под руку и тихо переговаривались, улыбаясь друг другу. Клод подошел к Шаожаню за ключами от своего люкса и люкса Эвелин, сославшись на то, что мистер Спенсер вернется чуть позже.

– Ты не мог бы попросить горничную приготовить мне ванну в номере? – ласковым голосом попросила Эвелин у Шаожаня.

Клод, в свою очередь, обратился с просьбой прислать ему в номер обед и бутылку «Шамбора». Он и вправду оказался таким красивым, как описывала Элис, а улыбка была и вовсе чарующей, однако Эмма вряд ли находилась в подходящем состоянии духа, чтобы обратить на это внимание. В эту минуту для нее имело значение только одно: Шаожань думает, что она – угроза для Джонатана.

Когда юный регистратор распрощался с парочкой друзей – несколькими фразами на французском, к удовольствию Клода, – и обернулся к Эмме, его лицо вновь преобразилось. Он поднял на нее взгляд без какой-либо злости.

– Джонатан не похож на тебя или на меня, не похож на большинство людей. Он все воспринимает слишком близко к сердцу.