Инкские войны. Incas - Игорь Олен

Тот пытал старшего:

– Ты учён чему?

Мальчик искоса глянул и, повернувшись, метнул палку. Верх кучи срезало.

Площадь селения занимал также дом под соломенной толстой крышей. Ветер трепал многоцветные ленты на длинных шестах у входа.

Вáрак, пришедший с пóкес, вызван был в зальчик с печкой-рефлектором, с золотым троном, где и услышал:

– Сказывай.

Он упал ничком, говоря:

– Кóхиль, Кохипатап тот, врал то есть… Как ты велел, Великий, в Чиму я им сказал, что беглый и бегу в Тумпис. И враг из местных плыл со мной, твердя страны, что проплывали. За Пакас-майу есть у них Саньа, Кольке, Мутупи – эти долины крупные. Их вожди царю Чиму раньше служили, а нынче вольные. Страны жаркие… А долина Сульáна – под Тумписом, поклоняется пуме: видят её и просят, чтоб сожрала. Язык их тупой я выучил, – хмыкнул Вáрак, – вызнал про Тумпис тот. А они против тумписцев собирались, – дань не платить, – сульáна. Шли по пустыне в Тумпис, грабя всё. Сам люд Тумписа – остроголовый, женщины косоглазы… А город Тумпис, он весь у моря, белый… Встретились рати. Их áпу в перьях, точно как птицы, но дело знают. Нас там разбили… Сходу я в Тумпис не мог попасть, потому как неострая голова меня б выдала. И я диких подбил в войну вновь. Шли, шли – и дошли к предместьям. Домá на камнях, без окон… Нас разгромили. Пленных там убивали ихним богам. В Тумписе правит Хау – батаб. Главный царь – Тýмпальа, он на острове. Я туда и попал как пленник. Жрец нас калечил и надувал в зад… После нас привязали, вымазав кровью, к пальме. Ночью собачки стали нас рвать; конец, решил. Пришла девка и отпустила, я взял браслет тебе… – Вáрак встал вручить золотую дугу в виде девушки. – После морем я плыл в Каньари – тоже не стала давать дань Тумпису. Чуть меня не убили… Я бежал в Айаваку, твой управитель взял меня в Куско… Тумпис когда-то могуч был, а нынче слабый. Дикие Тумпис бы захватили, кабы им полководца.

– Пей! – сказал император, взяв кувшин. – Тумпис – чучело в перьях. Дальше!

– Был я на родине разузнать, как велено. Титу Йáвар «верхним» спускает, пустоши раздаёт. Люд мыслит, что он им добрый, а ты лишь труд берёшь, губишь в войнах.

– Псы!!

Пуна красная от зари… Бредут, таща шлейфы, ламы… Вспыхивает паланкин. «Великий?» – «Нет. У того тьма носильщиков. То иной вождь».

Вольно сидел в паланкине и пригублял то и дело из чаши инка. Грива волос ниспадала в бархат. Светлая кожа, слабые руки, чванные губы значили знатность. Вот каков был наместник Юга, южной границей имевшей Чили, северной – Куско. Тысячи тысяч племён держал он, сиятельный Анта Кéна, под управлением в качестве отпрыска от отцов-основателей, первых инков, то бишь гривастых… Но пришли варвары, косоплёты, правили в Куско в качестве «верхней óбщины», зовясь «инки»… Тех и других сломил Пача Кýтек, отче Хромого, милостью коего Анта Кена здесь и наместник. Наглости не хватило брезгать династией, получившей мандат на правление не набегом и бунтом, но волей Солнца!

Столь высок мыслью, в лагерь он въехал идолом, но, узрев златоухих, ожил и вылез из паланкина. САМ, быстро вышедший из-за спин, позвал его, захромав вперёд (следом свита). Они заглянули в лачугу.

– Глянь, Анта Кена!

Ламий помёт тлел у камня, женщина в рваной рубахе дрожала подле посуды, и копошились дети. Пýрех под шкурою был в беспамятстве.

Император пошёл в хранилище. Сотник с главным старейшиной высветили ёмкость, в ней было пусто.

– Где зерно?

Анта Кена не знал, где, и подступил к отцам óбщины, чтоб побить их. Но те упали.

– Раб!! – взвизгнул САМ, укусив край накидки. – Дом в Куско строишь, а народ губишь?! – Он взял из рук генерала с именем Синчи-рýка сандалии, снятые прежде с воина. – Лам здесь – что волосу в твоей гриве, пёс, кож много – ты мне люд в гниль обул?! Воевать идём, не на пир! В Чили обувь разлезется – будем в ней, как в грязи, елозить?!! Так ты здесь правишь?! Нам что, казнить тебя?!

Анта Кена бледнел.

– Мы не на пляске!! – вёл император. – Нам надо взять всю Чили и назад в Город!! Дел с Тити-Каку! Или гривастые в Чили нас заморить хотят?! – он трясся в ярости. – Мол, они кровью чище?! первые дети Солнца?!!

Военачальники обступили их. Знака ждут, чтоб убить его здесь в хранилище! Подогнулись колени, и благородное тело, пачкаясь, рухнуло.

– Через двадцать дней быть здесь порядку… Так, все идём говорить о прочем.

Инки ушли. Сотник с главным старейшиной помолились.

– Душу не вытряс, и не убил… Ругался.

– Громко!

– За это под Куско нас бы повесили.

– Он всё видит, наш Благодетель! Мы ему что? Ничто. Крыши гнилые – он сам под толстой. Наш сусек мышь обминет – его склад полный. Речку ведь не бранят, что маленькая в верхах. В низах – широкая и всех кормит, всё на ней держится.

– Год не будем трудом платить.

– Он, сынок, знает, где милостью, а где гневом. Он у нас славный бог!

– Он Заступник и Благодетель.

Тракт выстроили. Рать пошла к югу, вместе с самоотверженными в чёрной форме. Синчи-рýка (áпу, или же генерал) рассказывал царским детям, едучи в паланкине: «Такаму, племянники, занял быстро: двинул щитом – нет селения, поднял пику – сдался народ. Праздны такамцы, как их пустыня. Им бы возиться на огородиках да ловить рыбу в море. Рубятся без порядка, как обезьяны, и трусоватые: сунь кулак им под нос – мчат без ног на край света!» – «Такама, – вставил вдруг император, бывший меж сыновей, – без пользы. Она на пути в ту Чили, вот и нужна нам». – «Верно, племянники: что Такама? Чили – богатая! Там земля без семян родит, зверь кишмя кишит, реки там золотые. В Чили я и застрял… – Áпу хмыкнул, смуглый и моложавый. – Злой народ – арауканы. Я так прозвал их36, сами же называются „че“… Че разные! Кто на север от Маульи от реки – пикунче, кто за хребтами, откуда течёт вниз Маульи, – те пуэльче. Этих я покорил, все наши. Но вот за Маульи есть мапуче, не покоряются, не пускают нас к ним за речку! Я им про нас сказал да про Солнце… и стал сражаться. Войско угробил, в Куско приплёлся битый… Ваш отец, он мудрей! Дороги провёл да тракты и поселил в Чили кéчуа, а на Маульи крепость ставит. Целую рать ведём, также темник Йупанки рать ведёт. Смерть врагам! Будут знать и правление, и порядок!»

«В древности был бардак в королевстве, что звать Перу; аборигены имели так мало разума, что нам трудно поверить; все были дикими, пожиратели человечьей плоти и кровопийцы; многие матерей своих и своих дочерей брали в жёны и допускали, кроме указанных, прочие прегрешения и проступки».

– Арауканы как живут? – спрашивал меньший мальчик.

– Плохо! – рек император. – Надо, чтоб хорошо жили… Ну, Рока-кáнут, сколь до гор?

Шедший близ паланкина глянул.

– Пять мер, Великий.

– Грустный что, Рока-кáнут?

– Порядок я уясняю. Ты, Набольший, живёшь так, я этак. Надо ли изменять?

– Не надо. Всё в воле Солнца.

– Правда. Кролик не плавает, рыба не скачет сушей… Что ж идёшь рушить уставы Солнца – арауканам жить их порядком, Набольший?

Тот швырнул листья коки, что доставал жевать, взвизгнув: – Что можешь знать, раб?!

Тракт за холмом вполз в горы.

Ветры завыли; тучи, распарываемы кручей, сыпали снегом. Викуньи показывались проржав исчезнуть. Рать близ вулкана, густо дымившего, испугалась. «Ты не чихай, Йýки, – Пако ткнул друга пикой, – вон он, Ауканкильча37». – «Пчхи!!» – «Вор безносый! Ауканкильча сердится! Топнет – и полетим к чёрту. Там тебе место: мрак, твоей рожи не видно, а по болотам там ходят предки, ищут сладкую кость!» – «Сам сладкая кость! Молчи! Язва нас – Йýки – ела, вот и объела. Мы без вины… Мой предок в небе, а не у дьявола! Отличусь – стану сотником. Йýки от пум пошли…» – «Ври! Йýки до пумы – как Кой до сокола. От кого вы пошли – от áньас». Воины гоготали, ибо те лисы столь все «зловонны, что, если бы пахли в мере, в коей воняют, ценились бы выше амбры; ночами они забегают в селения, и закрытые окна и двери не защищают от смрада. Их очень мало, а было бы много, они отравили б мир». Так-то. «Всё б тебе, Пако, ржать! Вулкан и тебя видит. Я хоть без носа – ты недомерок, можно щелчком убить…»

Вечером лезли на перевал, скрывший Солнце. Неунывающий Синчи-рýка в первых рядах пел песенки. Йýки, шлёпнувшись, покатился вниз. Пако его заарканил, этим и спас. «На Кудрявую засмотрелся! Он парень прыткий: с неба звезду подай! Слезла бы к нам Кудрявая – Йýки наш за тем камнем ей показал бы, кто такой пóкес!» Йýки из благодарности нёс щит товарища.

На вершине – снегá, колкий ветер… Гадатели и колдуны скакали у пирамиды, составленной из снежков, что клал, проходя, всяк воин, благодаря богов. Император швырнул туда золотой самородок…

Людская река свергалась западным нисходящим склоном. Быстро темнело. Вáрак нёс золотое оружие Урку Инки – шефа самоотверженных, сына Великого и героя, коему рок готовил гибель… Пока ж тот, сверкая шлемом, вперёд стремил взоры, слушая Вáрака, оруженосца. «…я воевал в Чиму и в Мусу-Мýсу… я там куракой стал, – вёл Вáрак. – Мыслю, знатный могучий инка, арауканов, как их зовут, – побьём. Будет Ясный День рад премного». – «Я воевал в Айаваке. Это вторая война, – вёл юноша. – В Чили ходили Йупанки и Синчи-рýка, днесь сам отец пошёл. Смерть предателям38! Кто под Луной нам равен? Ты назовёшь их? Нет таких! Уай, отец мой – лучший из полководцев! Дед Пача Кýтек был Потрясателем, но он меньше племён подмял, а отец побед имел многажды. Вот и я хочу!»