Инкские войны. Incas - Игорь Олен

– Я отпишу Синекровому! – бросил Кóхиль и царапучкой выцарапал в дереве: «О, Четыре-Ноги-и-Четыре-Руки! (Он не знал ещё об убийстве Шбаланке). Плот плывёт по ветру. Трое бьются за трон в сём Куско. Писано Кóхилем». Раб отбыл, приставлен был к воинам, шедшим на Север, и через пару лун достиг Пуны, острова, где жил Кóхилев государь.

Сам посол, исцарапавшись о колючки, с помощью горцев выбрался вновь на тракт в Паукар-тáмпу, куда в это время тайной тропой спешил Рау-Áнка. Люди Ольáнтая отбыли также к чанкам и к диким.

Солнечным днём над городом фехтовали Ольáнтай и Пики-Чаки, обрушивая друг на друга мечи и копья. Сгустились тучи. Потупившись, царь сел на камень.

– Минет три года, прежде чем войду в Куско. Так сказал Рау-Áнка. Минут ещё года, прежде чем сын мой, которого нет, вырастет. А я стар…

Молчал Пики-Чаки.

– Много что было! Лгал Пача Кýтек, бывший союзник: поставим мир на колени – поделим власть. Я сбрил усы пумам-чанкам, я покорил хананцев, я ему йунков в петле привёл! Был верный меч инков – но в Куско в инкских дворцах пологи предо мной сдвигались. Я губил áнти, люд мой, для инков, и был обманут. Мне нé дали Коси-Кóйльур, ни званье инки.

Ждал Пики-Чаки.

– Умру, – вёл Ольáнтай, – кто защитит áнти? Мне нужно сына от Коси-Кóйльур, чтоб он был своим кусканцам. Она – мать царя для áнти! Я б дал ему силу – она б дала ему разум. Она, Звезда моя, умная! С ней вижу, будто с Салькантая32. Без неё вижу близко, на выстрел лука.

Сникли оба в тумане.

– Нам нужна Коси-Кóйльур, – высказал Пики-Чаки. И в ночь исчез.

Царь начал пьянку. Он выходил на площадь и возглашал долине:

– Где Пики-Чаки? Возвышу, кто его сыщет! Где ты, мой друг любимый?

Многие отправлялись на поиски, бережась горных духов и трепеща награды.

В селеньи пóкес Солнце встал над хребтом. Пýрехи в праздничных одеяньях взвыли:

– Тысяцкий, инка-милостью! Вáрак наш, инка-милостью! Здравствуйте!

Вышеназванные взобрались на помост на площади, окружённый вождями мельче, также чиновниками, скопом их. Ведь у них, там, где местная власть провоцировала центробежные сдвиги, где тысяча триста тридцать начальников, приходившихся на любые и каждые десять тысяч простолюдинов, не управлялись, чиновники маялись в труде праведном и гордились своим значением.

Тысяцкий поднял жезл власти:

– Вáрак, самоотверженный, наш земляк, говорит: Заступник и Благодетель здрав.

– Айау хайли, Заступник и Благодетель!

– Он ведёт в Куско воинов, чтоб оттуда идти всем в Чили, там бить предателей. Будет трус – дом развалим, семя сожжём, поле вытопчем, камнем засыплем. Всё о войне. Всем слышать! Завтра мы не работаем. Праздник Ношенья Мёртвых. Старейшины порешили: в этом году достойнее предки Кáрака. Сотне Кáрака идти первой, первой нести своих предков… Ну, есть ли жалобы?

Всюду лезли почтенные старики, вопя:

– Нам землицы пять мер, сотне Чильки!

– Нам пажить за трактом, сотне Капана! Смилуйся!

– Пять нижних сотен ложью живут! хитрят! в лучшие дни поля орошают!

– Нам…

– Цыц!!! – Вáрак бычился. – Гады хуже чилийских! Спорите?! Так земля вся не ваша, а Сына Солнца. Дéлите, что не ваше! – Он стукнул себя в бедро.

Старики, пятясь, кланялись.

– Вáрак, брат… – молвил Кáрак и прокричал вдруг: – Вáрак! Инка-по-милости Вáрак!!

Площадь восторженно проревела:

– Вáрак! Инка-по-милости!!

Тысяцкий взмахом жезла оборвал рёв, кончив:

– Кто вздумал требовать не своё?! Не лгать, не лениться, не красть!

Люд услали, чтобы, в оставшийся до сна срок, мысль усвоилась. Ибо туп люд. Дело его – рыть землю. В Куско за люд подумали.

Йýки с Пако болтали: «Земли общинные были. Стали, что, не общинные?» – «Ты, Йýки, глупый. Хлеб как растят? Взял зерно, бросил в ямку, сдобрил землёю да тем, что с зада, – вот тебе стебель. Так же закон растят: на задах поелозят – вот и закон идёт. Подставляй лишь корзину, чтоб не рассыпать, чтоб всем хватило». – «Ты, Пако, вор. Ты лжёшь». – «Йýки, рад на войну идти в Чили? Вот тебе сказка. Кролик, увидев, как женщина варит кроликов, говорит ей: „Это плохой закон – варить кроликов! Пожалей, не вари!“ Женщина ему: „Кролик, ладно!“ Через луну содрала с него шкуру, и он взмолился: „Ты обещала!“ Женщина поместила его над костром, смеясь: „Обещала, да. Потому не варю, а жарю“… Нам все законы – вот как законы той женщины в сказке для кролика».

Но иначе общались вожди подле Вáрака.

«С мудрым Вáраком в детстве змей ловил и тогда уж знал: будет инкой!» – «Инка-по-милости храбрый был! Голопузиком, помню, влез вдруг на ламу и прокатился!» – «Нынче большие дела в Куско делает!» – «Близок к Солнцу стал!» – «Нам с него брать пример, со знатного!»

– Он мой брат, а я сотник! – нёс Кáрак громко. – Предок мой рыба. Мы будем инки!

Дрожь била всех, спотыкавшихся и потевших от чести вышагивать близ этих личностей. Оживали обиды: «Предок мой – пик больше речки. А в речке рыбы. Рыбы меня превзошли?!» Чтоб понять боль терзаний, надобно знать: «индеец не может быть уважаем, если не родом от родника, от реки иль от озера, иль от моря либо зверей, горных пиков, хребтов, утёсов либо пещер, каждый собственной прихотью ради собственной чести».

В комнате со столбом в центр крыши гости сели за скатерть на пол. Табурет с Вáраком венчал сборище. Женщины принесли водку и удалились. Самоотверженный усмехнулся.

– Умпу, ты самый мудрый здесь. Пью с тобой.

Жрец, вскочив, принял из левой руки его чашу, выпил расплёскивая.

Все орали наперебой:

– Инка наш, инка-милостью! Пьём с тобой!

– Я, я, я пью с тобой!

– Выпей со мною же, наконец!!

Кáрак поцеловал брату ногу и прослезился. – Вáрак!

– Умпу, – самоотверженный усмехнулся вновь, – ты мою девку бил, помнишь?

Жрец заелозил. – Где, славный инка, инка-по-милости? Память плохая… Что ты!

– А вот скажите, – требовал Вáрак, – власти общинника, все по рангу.

– Есть! – Кáрак, выпучив мышьи глазки, принялся загибать пальцы. – Первая власть – десяцкий, первый начальник. Пýрех, он перво-наперво из десятки. Пятидесяцкий – вторая власть, сотник – третья власть. Я сотник! Четвёртый начальник – то пятисотник. Пятый начальник – тысяцкий, а шестой – пятитысяцкий. Седьмой – темник. У темника под началом тьма пýрехов. А восьмой ранг начальников – управитель, правит страной. Девятая власть – наместник наш Титу Йáвар, ему подчиняются управители; но изменник Ольáнтай не подчиняется.

– Знаешь, брат! – пресёк Вáрак. – Хватит. Вы затвердите-ка об девятом начальнике Титу Йáваре: мы в Восточном краю, где он главный. Он тут наместник. Слушаться ж надо – Куско. В Паукар-тáмпу ложные, как Ольáнтай, инки, – ну, косоплёты, – вы их не слушайте. Бухайтесь на колени, а что ни скажут – выкиньте из сердец. Скажут вам идти в Куско с копьями – убегайте к Заступнику Благодетелю, кто ваш бог. Сотник сделает так – будет он пятисотником… – Гость обвёл вождей пьяным взглядом. – Сотника из долинного рода кáнку знал: нынче инка-по-милости. Верные нужны Сыну Солнца! Я за него в Чиму, в Чунчу и в Мусу-Мýсу бился, в Тумписе был лазутчиком, голова моя чёрной лентой33 красится… Также тысяцкий вас пошлёт в Куско там воевать, – противьтесь, весть посылайте про то владыке. Это, старейшины, люду скажите, вы им отцы.

– Инка наш, инка-милостью! – встал благообразный старейшина пятисотки Амару. – Мы, коли надо, всё дадим Сыну Солнца. Скажет он – старцы пики подхватим и побежим на бой! («Побежим!») Но пусть Ясный День даст на землю нам выйти двумя сандалиями, не одной, как нынче… («Йау, не одной!») Мало, мало земли нам, инка-по-милости! Верхние сотни землю прибрали! А потому что их предки – с викакирау, с айльу-панака, с этими инками-косоплётами, ты сказал, чей вождь Титу Йáвар. Честные пýрехи мне сказали: дали бы угодий, лучшие отвели б участки, мы бы хранилища Ясного Дня наполнили! Верные мы – а выгод нет, нет почёта. Верхние дышат воздухом Паукар-тáмпу, которым ты запретил дышать, а поля у них лучше, их в пример ставят. Сам понимай, земляк, как сделать, чтоб верные нижние сотни крепли, а чтобы нижние ослабели!

– Истинно! – вспыхнул гвалт. – Нужен порядок! Верхние34 – пташки-пичуги, нижние – соколы!

– Цыц! – прервал Вáрак и в тиши кончил: – Ясный День – он наш бог. В Праздник Солнца землю здесь делят… Вас не обидят, я там скажу за вас.

– Брат мудр! – вскрикнул Кáрак.

Умпу, пробормотав что-то, спрятал нос в чаше с водкою.

Поднесли подарки, и Вáрак встал.

– К вам я на день. В Куско пора, дело делать…

Лунно и ветрено. Из садов птичьи песни… Инка-по-милости брёл шатаясь; и он добрёл уж к нужному дому в нужном квартале, когда вдруг звук дудочки задержал его и заставил прожить жизнь в ярких моментах, прежде чем, сдвинув полог, он прошагал вовнутрь и нашёл в полутьме Укумари, вязавшего из верёвочек кипу – инкские письмена.