Карлики - Гарольд Пинтер

– Очень забавно, – сказал Пит. – Но я бы предложил не углубляться в эту тему.

– Мне, пожалуй, пора, – сказал Лен, вставая из-за стола.

– Да, – сказал Пит, – пора расходиться.

– Ночная смена? – спросил Марк, направляясь вместе с ними к выходу.

– Да, – сказал Лен. – Вон и мой автобус.

– Увидимся, – сказал Пит. Лен побежал через дорогу.

– Джинни, ты будешь дома? – сказал Пит. – Я, наверное, сразу же вернусь.

– Конечно.

– Мне побыть с тобой? – сказал Марк.

– Нет, нет, я найду чем заняться.

– Мой автобус, – сказал Пит. – Увидимся. Пока, Марк.

Он пошел на другую сторону улицы.

– Ладно, – сказала Вирджиния, – я, пожалуй, пойду.

Марк смотрел, как шевелятся ее губы.

– Я бы мог…

– Нет, Марк, не надо. Мне всего пять минут до дома.

– Как дела-то? – спросил он.

– Хорошо.

– Ага.

– Ну что ж, – сказала она, – я пойду. Увидимся.

– Ладно.

– Чао.

– До свиданья, – сказал Марк.

– До свиданья.

Глава тринадцатая

Пит стремительно вышел из офиса и перешел дорогу. Он нашел пустую телефонную будку и зашел в нее. Пока в трубке раздавались гудки, он смотрел на улицу.

– Джинни? – Да.

– Ты дома?

– Дома? Конечно.

– Ну хорошо. Я сейчас зайду.

– Что за спешка?

– Я буду через полчаса.

– Что-то случилось?

– Никуда не уходи.

Он сел в автобус до Долстона. На перекрестке у светофора он спрыгнул и обошел вокзал сзади, срезав таким образом большой угол. Вирджиния открыла дверь в одном халате.

– Ты что-то быстро. Я только успела ванну принять.

– Зачем? – спросил Пит.

– Что?

Он прошел на кухню, снял пиджак и галстук и ополоснул лицо под краном.

– У тебя что, неудачный день?

Скрутив жгутом полотенце, он обернулся.

– Что ты имеешь в виду – неудачный день?

– Неудачный день. День неудачный.

– Зачем ты принимала ванну?

– Жарко.

Он отбросил полотенце, вернулся в гостиную, сел в кресло, закурил сигарету, задул спичку и посмотрел снизу вверх на Вирджинию, окидывая взглядом ее тело в распахнутом халате.

– Смотри, какие у меня соски розовые. Как у девственницы, – сказала она.

– Почему бы тебе не запахнуться?

– Зачем?

– Запахнись, пожалуйста, если тебя не затруднит.

Она затянула пояс и села за стол. Из сумочки достала сигарету и закурила.

– Кто у тебя тут был сегодня?

– Откуда ты знаешь, что тут кто-то был?

– Чашки, чашки. Кто это был?

– Моя подруга Мэри Саксон.

– Чего ей было надо?

– Чашку чая.

– Чего она хотела?

– Господи. Ничего она не хотела.

– Она же проститутка.

– Вовсе нет.

– Она же шлюха первостатейная.

Легкий ветерок колыхал занавески. Вирджиния пригладила волосы.

– Ты принимала ванну, когда она здесь была?

– А что?

– Может, она тебе спинку потерла? Пит оглядел комнату.

– А где чертежные кнопки, которые я у тебя оставил, и сама чертежная доска?

– Здесь. Где-то здесь.

– Где?

– Ну не в унитаз же я их спустила, черт возьми.

– Если ты свяжешься с этой Мэри Саксон, Вирджиния, то я сам тебя туда спущу.

– Бог ты мой.

– Может, прекратишь поминать его всуе?

– Ну, я просто не знаю, что сказать.

– Зачем вообще что-то говорить?

– Вот как.

– И ради Бога, – заорал он, – запахни ты этот халат! Не хочу я сейчас видеть волосы у тебя на лобке. Tы за кого меня принимаешь?

Она встала, запахнула халат и снова села.

– Я уж и не знаю, что о тебе думать.

– Я знаю, что ты не знаешь. Я уверен, что ты вообще ни черта не знаешь. Хватит уже себе постоянно одно место пудрить, пора и глазки раскрыть, подруга. Почему бы, например, тебе прямо сейчас не встать и не одеться по-человечески? Tы же сама себя загоняешь в это. Нужно совсем не много усилий, чтобы вырваться из этого порочного крута бесконечной мастурбации.

– Да о чем ты говоришь?

– Tы разве не понимаешь, – сказал он, – что в дверь могут в любой момент постучать и что в таком виде нельзя открывать кому попало?

– Tы можешь открыть.

– Tы меня разочаровываешь, Вирджиния. Tы хоть понимаешь, что делаешь? Ты ведешь себя, как безмозглая девица, которой только дай покрасоваться перед мужиками, а иначе она того гляди помрет.

– Я просто приняла ванну.

– После ванны полагается одеться.

– О Господи, что ты привязался! Пит швырнул сигарету в камин.

– Значит, – сказал он, – если к тебе в дверь постучат, ты в таком виде и пойдешь открывать?

– Я никого не жду.

– Ну что ты чушь порешь. Неужели непонятно, что кто угодно может появиться. Вдруг придет контролер проверить счетчики.

– Он всегда приходит по утрам.

– Откуда ты знаешь?

– Сейчас он дома, – сказала Вирджиния, мотнув головой в сторону соседского садика.

Она прожевала какую-то подобранную со стола крошку, потом встала, прошла к комоду, взяла там старый номер «Пикчер пост» и стала перелистывать страницы.

– Если бы ты взялась за ум, Вирджиния, то сделала бы мне большое одолжение. Пока что, честно говоря, ты не более чем балласт. Я прекрасно понимаю, что найдется немало мужчин, которые с радостью примут тебя такой, какая ты есть, но не нужно равнять меня с ними. Мы знаем уровень их запросов. Конечно, может быть, их запросы как раз совпадают с твоими. Может быть, я в тебе ошибся или попался на удочку иллюзий. Если дело обстоит таким образом, почему бы тебе не попросить Мэри Саксон познакомить тебя с какими-нибудь мотоциклистами или участниками боев без правил?

– Да, я об этом подумаю.

– И о чем еще ты собираешься подумать, Вирджиния?

– Больше ни о чем.

– Мне вообще интересно, – сказал Пит, – о чем вы с Мэри Саксон говорите?

– Только об одном. О спортсменах-качках.

– Ну ясно, у большинства женщин мозги похожи на кладовку, заваленную всяким хламом. Наверное, по-другому и быть не может. Помню, как я в последний раз видел твою Мэри Саксон. Она была в купальнике. Груди у нее так и колыхались, как белье на веревке в ветреный день. Она существует в этих рамках, да и Бог с ней. Вся ее жизнь заключается в непрерывной игре и постоянном щекотании нервов самой себе и окружающим. Именно так она понимает жизнь. Но если ты тоже впадешь в это заблуждение, то я, честно говоря, буду сильно разочарован. Я ведь тебе уже говорил, что твоя красота заключается в другом. Если…

– Пит! Чего ты хочешь? Чего ты хочешь? Чего ты хочешь?

Она бегом пересекла комнату и упала на колени возле него.

– Что я должна сделать? И что я сделала? Пожалуйста! Что я такого сделала? Скажи мне. Скажи.

Он посмотрел на нее сверху вниз.

– Зачем ты вчера вечером наговорила всякой чуши про Гамлета?

– Какой чуши?

– Про Гамлета. Зачем ты все это говорила? Зачем ты говоришь такие вещи? Разве ты не понимаешь, что это глупо, несуразно? Я из-за этого выглядел перед друзьями полным идиотом. Ты разве не понимаешь? Ты ровным счетом ничего не понимаешь в «Гамлете», Джинни. Ясно тебе? Хватило ведь ума припереться в кафе с книжкой под мышкой. Вот скажи, на кой черт ты ее притащила? Хотела впечатление произвести? Так это просто бред. Неужели ты думаешь, что таким образом можно произвести впечатление на Марка? А если даже и так, то какое впечатление? Марку это показалось забавным. А вот мне – нет. Вообще-то, конечно, это твое личное дело – если посмотреть на этот вопрос шире, то речь идет о личном выборе – выборе, который тебе придется сделать, – но дело в том, Джинни, что, пока мы с тобой вместе, я не могу допустить, чтобы ты во всеуслышание выдавала свои дурацкие сентенции о том, в чем ничего не понимаешь. Это выходит за рамки. Ты пойми, что таким поведением выставляешь меня полным дураком. Я вроде бы уже просил тебя отложить Шекспира хотя бы на некоторое время? Разве ты не понимаешь, что я это делаю для твоего же блага? Я же тебе объяснял, что тебе пока еще страшно далеко от того уровня, когда можно говорить о понимании его текстов, а ты меня не только не послушалась, но еще и притащила с собой книжку, как сраная пятиклассница. Ну черт с тобой, приперлась – сиди и помалкивай, так нет же – выставила книжку напоказ и давай нести всякую ахинею. Это же не просто абсурд, а чушь собачья. Ты выглядишь смешно. И не только смешно, но и жалко. Убого. Говорил я – отвяжись ты от него, ну не дано тебе судить о нем так, чтобы ты сама при этом не выглядела смешно и глупо, потому что из сотни людей в лучшем случае двое способны о нем судить, а ведь я говорил тебе – сначала поучись, и сколько раз я тебе объяснял, что эта тема действительно очень сложная, что нет ничего плохого в том, если ты не готова ее обсуждать, и я ведь просил тебя: прочтешь что-нибудь, так поговори сначала со мной, я тебе что-то подскажу, над чем тебе еще надо поработать и что почитать, и в конце концов мне не будет стыдно, если ты раскроешь рот на людях, и после всего этого что ты мне устраиваешь? Ты хоть понимаешь, что на самом деле высказала не свою мысль, что ты ее где-то вычитала? Интересно, кстати, где? Но в любом случае, где бы ты ее ни накопала, она у тебя в мозгах не переварилась даже на одну десятую. Ты могла бы, например, аргументированно доказать свою правоту, опираясь на текст? Само собой, нет. Или ты решила, что твоя преувеличенная эмоциональность вполне сойдет за критический комментарий? Да в любой другой, менее снисходительной компании тебя бы после первой же фразы на смех подняли бы. Тебе, можно сказать, очень повезло, что ребята промолчали и не стали оттягиваться по полной на твой счет. Я тоже решил промолчать. В конце концов, ты уже все и так сказала – за нас обоих. Что должны были подумать Марк и Лен? Они ведь считают, что я хотя бы в некоторой степени забочусь о твоем просвещении и развитии вкуса, и вот, не успели мы с тобой решить, что тебе нужно заново научиться читать настоящую литературу, как ты вдруг ни с того ни с сего выдаешь такое. А главное, чего я не понимаю, – зачем ты это сделала? Что ты хотела доказать? Что у тебя есть свое мнение и ты в состоянии его сформулировать? Или ты решила продемонстрировать Марку, что умеешь читать? Может, ты считаешь, что если принесешь под мышкой учебник по высшей математике, то это убедит Лена, будто ты знаешь, сколько будет дважды два? Надеюсь, ты не думала на самом деле, что выдвигаешь новую оригинальную трактовку образа Гамлета? Надеюсь, тебе известно, что эта идея разумеется не в твоей примитивной и ущербной интерпретации, уже была много раз пережевана и разобрана на составляющие литературоведами, и в основном, кстати, не самыми компетентными специалистами? Как можно не понять, что сам по себе этот тезис – несостоятельный и поверхностный, что концы с концами не сходятся? А впрочем, что с тобой об этом говорить. На самом деле я не понимаю только одного – зачем ты это сделала. Неужели ты сознательно решила выставить меня дураком? Да нет, не может быть… скорее всего… ты просто решила выпендриться: помолчите, мол, все и послушайте меня… только ты забыла, Вирджиния, что находишься не у себя в учительской. Бог его знает, может быть, там всему, что ты говоришь, внимают, как слову Божьему. Прискорбно, если так. Но в компании моих друзей – сделай одолжение, выслушай меня внимательно – тебе придется думать, что говоришь, и думать, прежде чем скажешь, ты должна знать свое место и границы дозволенного участия в общем разговоре. Это твоя моральная обязанность передо мной. То, что ты натворила, нельзя назвать иначе как непростительной ошибкой, совершенной как во времени, так и в пространстве, и сам контент, то есть содержание твоего высказывания, тоже был ошибочным. Похоже, у тебя действительно нет чутья насчет того, что и когда можно говорить. Не в контексте ты оказалась во время того разговора. И в итоге при всех благих намерениях ты нанесла значительный ущерб как мне, так и себе. С одной стороны, ты вроде бы выглядела беззащитной, но с другой – было бы непростительной снисходительностью не одернуть тебя и не ответить на ту чушь, которую ты несла. Откуда в тебе это все? Да все оттуда же, из желания поразить всех вокруг. Ни на чем не основанная напыщенность – вот чем были наполнены твои слова. В результате ты выглядела жалко, ущербно, убого, нелепо, неуместно и, больше того, вела себя совершенно невежливо. Неужели ты думала, что мы склоним головы перед твоим алтарем? Может быть, ты рассчитывала на снисходительность, потому что ты женщина? В общем, Вирджиния, что бы ты там ни думала, получилось у тебя все из рук вон плохо. Я нахожу все это каким-то подозрительным. Я, между прочим, вложил в тебя немало своей веры, я, черт возьми, из кожи вон лезу, чтобы подтянуть тебя до приемлемого в нашем обществе уровня, а ты взамен выставляешь нас обоих полными кретинами. Так что слушай меня внимательно: я хочу, чтобы ты поняла меня и запомнила мои слова. В других компаниях ты можешь вести себя как захочешь и говорить все что вздумается, но там, где мы появляемся вместе, ты должна сменить манеру поведения. Это пойдет тебе на пользу, да и мне тоже. Я хочу помочь тебе, и это в моих силах, но такое поведение с твоей стороны можно приравнять просто к удару ножом в спину. Надеюсь, теперь нет необходимости объяснять, что больше такое не должно повториться и что если тебе захочется как-нибудь выпендриться и сказать что-то оригинальное, то сначала ты сообщишь об этом мне. Тебе пока и без того есть чем заняться: ты должна развить в себе чувство меры и навык формулирования суждений. Способности у тебя есть, но иногда мне кажется, что ты не слишком активно ими пользуешься. Ну чего ты плачешь? Я же говорю – задатки у тебя есть. Нужно просто собрать их воедино, придать нужную форму и отточить навык их применения. Я всегда восхищался тем, что в тебе заложено. И пожалуйста, нечего плакать. Я знаю, что ты меня прекрасно понимаешь. Все произошло из-за того, что твоя артистическая эмоциональность сыграла с тобой злую шутку, задавив чувство меры. На самом деле, Джинни, я совершенно уверен, что ты и сама все понимаешь. Я всегда восхищался твоими душевными качествами, честное слово, и сегодня я просто посчитал необходимым указать тебе на…