Кто сеет ветер - Валерий Пушков

— Переводы коммунистической литературы приносят доход, — сказал он спокойно.

— С разрешения министерства, в интересах Японии, барон; строго научно, — ответил с достоинством Имада, любезно пододвигая гостю ящик с сигарами и фарфоровую китайскую пепельницу.

Барон закурил.

— В интересах Японии лучше бы сжечь подобные книги, — сказал он, откусывая мягкий кончик сигары и сплевывая его в пепельницу.

Имада сделал, небрежный широкий жест.

— О, я веду еще кое-какие дела… Более серьезные, — ответил он важным тоном, стараясь, по своему обыкновению, придать фразе оттенок таинственности. Но офицер, как видно, знал все его мнимые тайны достаточно хорошо. Он посмотрел на директора с тем выражением не то затаенной свирепости, не то добродушия, с каким большие и сильные псы смотрят на встречных вертлявых шпицев.

— Рыба и лес? — усмехнулся он проницательно. — Обеспеченное банкротство! Не позднее ближайших двух месяцев.

Имаде стало немного не по себе: слишком интимное знакомство барона с его финансовыми делами и неудачными рыбными спекуляциями вызвало в нем легкий испуг и настороженность. Губы его досадливо сморщились.

— Что делать! Кризис не лучше землетрясения… Стараюсь моими скромными силами не допустить этого, — вздохнул он, сразу теряя всю важность тона и беспокойно отводя взгляд в сторону дверей.

Барон Окура решительно потушил сигару, встал, звякнув оружием, с кресла и с внезапно окостеневшим лицом и мрачной пустотой взгляда прошелся по кабинету.

— Кризис! — пробормотал он презрительно. — Глупое слово! Вы понимаете, в каком положении наша страна?… Японии тесно, она задыхается от недостатка земли… И в то же время наши соседи — Китай, Монголия и Россия, не говоря уже о соседях заокеанских, — владеют необозримыми пространствами.

— Так, так, — обрадованно подтвердил Имада, очень довольный, что разговор перешел на более отвлеченную тему.

Барон с напряженной холодностью продолжал:

— Если Китай был прежде учителем Японии, — о, это была когда-то великая страна! — то сейчас там упадок, междоусобицы. Китай умирает, подобно Римской империи, и для спасения ему нужны мы, как свежая культурная сила. Сами китайцы заинтересованы в том, чтобы попасть под влияние родственного по культуре и духу народа, иначе его все равно разделят белые страны и величайшая в истории культура не возродится.

Имада, излучая восторженную улыбку, рассеянно перебирал на столе листки прозрачной вощеной бумаги.

— Вы правы, барон! — воскликнул он с неподдельной горячностью. — Разве шанхайские купцы прежде обманывали при сделках? А теперь — на каждом шагу!

Имада задумчиво поковырял во рту зубочисткой, стараясь понять цель прихода барона и его пространных политических рассуждений, но вдруг с испугом заметил, что дверь за спиной его гостя бесшумно открылась и в кабинет вошла Сумиэ, нарядная и гибкая, как золотистый бамбук, намереваясь, по-видимому, позвать отца завтракать. Барон Окура, стоя спиной к двери и не замечая вошедшей, со сдержанной страстностью продолжал:

— Великий японский народ должен стоять выше всех и смотреть дальше всех! Мы должны помнить, что все еще существует название Владивосток, что по-русски означает владеть Дальним Востоком…

Имада сделал дочери торопливый испуганный знак скорее уйти назад. Сумиэ скрылась так же беззвучно и быстро, как и вошла. Барон Окура, возбуждаясь от собственных слов все больше и больше, продолжал говорить с возрастающей страстностью и почти комичной торжественностью самурая-фанатика.

— У России тоже идеи и цели безумцев!.. Они талантливы, но глупы. Ничего в меру, все в увеличенных дозах… Величайшая ошибка истории человечества заключается в появлении на Востоке русских. Русским нечего делать здесь: как рабочие они уступают китайцам; как организаторы — нам… Но тем внимательнее мы должны следить за их действиями. Какой бы могущественный враг ни противостоял распространению священных идей императора, он должен быть уничтожен!

При этих твердых и резких словах Имада внезапно почувствовал в коленях и кончиках пальцев ту сладкую беспокойную дрожь, какую испытывает счастливый игрок, когда лопатка крупье со звоном подвигает ему золотые монеты. Цель посещения барона казалась ему теперь ясной. Молодые военные вожди, как видно, решили наладить с директором «Общества изучения Запада» самую тесную связь, намереваясь использовать его знание Советского Союза для своей пропаганды. Имада ждал этого момента давно: это звенело золотом, сотнями тысяч иен, и потому, боясь теперь просчитаться, сделать неверный шаг, упустить из рук сказочный случай, он жадно прислушивался к каждому слову всесильного аристократа, высчитывая в то же время сумму, которую он мог безбоязненно попросить из секретного фонда военного министерства. Если барон говорил с ним, как с равным, прямодушно и дружески, то, безусловно, акции «Общества изучения Запада» поднялись в его кругах высоко. «Союз резервистов», насчитывающий миллионы сторонников, «Общество свастики» и некоторые другие организации того же характера процветали и ширились благодаря помощи этой же группы. всесильных военных аристократов, ведя по заданиям их штаба секретную работу в Китае, Сибири и даже на Филиппинах и в Индонезии.

Барон Окура остановился около второго стола, заваленного советскими газетами и журналами, и с тихим презрением усмехнулся.

— К сожалению, среди молодежи, даже японской, их сумасшедшие идеи начинают иметь успех; — сказал он, насупясь, перелистывая широкие страницы русских газет. — Ошибка правительства в том, что оно не пресекло распространение марксистской литературы, а господа купцы и издатели вроде вас увлеклись прибылями, не думая о последствиях.

— Наше общество, барон, издавало только поэзию и научное, — виновато улыбнулся Имада.

Офицер отошел от стола, сел снова в кресло и, облокотившись обеими руками на эфес сабли, смерил собеседника гневным и властным взглядом.

— Ошибаетесь, господин директор, бессознательно или нет, но вы работали на врага… Ваши книги и ваш рабочий журнал…

Имада, чувствуя, что сделал какой-то промах, угодливо перебил:

— Журнал «Тоицу» будет закрыт, барон, — уже решено. Профессор Таками, по всей вероятности, будет тоже уволен.

Барон Окура нетерпеливо поморщился. Льстивая мягкость директора начинала его беспокоить и раздражать.

«Тихая поступь тигра опаснее тяжелого шага буйвола», — подумал он настороженно, но вслух сказал почти дружески:

— Нельзя. Этот журнал пользуется широким авторитетом среди молодежи. Национальную мысль Японии необходимо усилить.

Барон в раздумье постучал о пол саблей и твердо добавил:

— Журнал станет рупором нашей партии. Редактировать его будут наши друзья!..

ГЛАВА ВТОРАЯ

Не зная еще о надвигавшейся на отца катастрофе, Сумиэ по некоторым признакам, неуловимым со стороны и в то же время очень заметным в домашней жизни, почувствовала его финансовые затруднения, и ей захотелось как можно скорее зарабатывать деньги самой. Знание иностранных языков и близость к издательству натолкнули ее на мысль заняться переводами с русского. Она обратилась к новому секретарю отца с просьбой помочь ей. Ярцев, если хотел, умел завоевывать расположение людей очень быстро, подкупая их своим добродушием и тонким умом. Он посоветовал девушке перевести небольшой рассказ Всеволода Иванова «Дитё» и затем, если начало будет удачно, «Мои университеты» Максима Горького.

Сумиэ принялась за свой труд с увлечением, но уже в самом начале у нее возник ряд вопросов, на которые Ярцев ответить не мог, так как знание японского языка скрывал и, кроме того, знал его поверхностно. Отцу Сумиэ не хотела говорить ничего до тех пор, пока не убедится в своих возможностях и силах. Обратиться к профессору Таками она не решилась, боясь его слишком строгой оценки… Пока она колебалась, Ярцев, поняв ее состояние, решил познакомить с ней Наля, который знал японский и русский языки достаточно хорошо и работал теперь переводчиком.

Квартира директора находилась через коридор от его служебного кабинета. Выбрав удобный утренний час, когда Имада уехал по делам в город, Ярцев позвонил Сумиэ и Налю по телефону, попросив их зайти к нему в кабинет.

Сумиэ пришла первой, в простеньком голубом кимоно, красиво перепоясанном широким праздничным оби. Волосы были причесаны гладко, по-европейски, но оттого свежее лицо с блестящими черными глазами, чуть окошенными около висков, выглядело еще привлекательнее.

Налю, когда он вошел, сразу вспомнилась мать: у нее было такое же круглое крепкое тело и такой же лучистый взгляд — то детски веселый, то скорбный, менявшийся с удивительной быстротой, в зависимости от душевного состояния.