Ядерная осень - Хватов Вячеслав Вячеславович

Сок и Береза (Березовый сок ржали бойцы) благополучно миновали Крымский мост и пересекали 'Парк скульптур'. Внутри него все закипало. Мало того, что ходка 'неурожайная', так еще этот Береза всю дорогу поносил американцев ('пиндосов' — так он называл соотечественников Сокола). Ему тоже было что ответить. Из-за этих неподдающихся демократии варваров, он вынужден торчать в этой гнилой норе метро, отравленной радиацией Москвы. Тогда как его сослуживцы наверняка уже нежатся на побережье Флориды. И этот Петрович с 'Цветного'… Сколько же он провозился, прежде чем тот, умирая, после того как Сокол 'освежил' его память двойной дозой 'сыворотки правды', рассказал о том, куда ушел гребанный академик.

— Ну ничего, вы русские скоты еще мне сапоги будете лизать, — он остановился, почувствовав на себе гневный взгляд огромного Дзержинского и не выдержав пальнул с одной руки тому в голову. Не успели еще высеченные искры на глазах изумленного Березы исчезнуть в жухлой листве, как с Крымского моста шарахнул РПГ — их преследовали. Граната угодила аккурат в ноги Феликсу и основатель ВЧК, будто не желая откладывать унизительную процедуру лобзания американских сапог на потом, завалился на пятящегося Сокола, буквально впечатав его ступни своим исполинским лбом в парковый газон.

12.10.2026 г. Волгоградская область. Михайловский район. п. Рогожин

— Ты еще раз подумай Егор, — старик подбросил дров в нутро буржуйки, жадно заглатывающее одно за одним поленья, — до Москвы дойдешь или нет — неизвестно, а у нас: чистый лес, грибы, ягоды, рыба, опять же дичинка всякая, орехи, — он хитро прищурился — девок полным полно. Выберешь себе нескольких и корми, одевай, пользуйся, — бывший агроном, а теперь старейшина какого-то местного племени, провел рукой по Егоровскому бицепсу.

— Щас еще в зубы посмотрит, — вяло возникла в сознании, словно напечатанная белым на черном, вереница букв, из которых сложилась эта мысль. Возникла и, закрутившись телеграфной лентой, ссыпалась вниз.

— Не-а, — раздирая рот, сквозь зевоту упрямо ответил Егор и мягко провалился в уютную темень сна.

В лучистых отблесках едва колышащейся в ведре колодезной воды, терялись последние остатки тревоги. К запаху свежескошенной травы примешивался аромат поджариваемого неподалеку кабанчика. Сидя на лавке из свежеструганных досок, он смущенно разглядывал, мелькающих в хороводе, симпатичных, всех как одна, стройных девушек. Те подмигивали и улыбались ему. Егор посмотрел на курлыкающего в гнезде над избой, длинноногого аиста, а опустив глаза, увидел сидящих на подобии деревянного трона, смеющихся отца и мать. Отца и мать, отца и мать…

Егор чихнул и, потянувшись к носу правой рукой, обнаружил на запястьях стальные браслеты наручников. За стеной беззаботно засмеялись, заглушая монотонные удары топора. Приподнявшись, он приник к узкой щели между досками стены сарая.

Кабанчика действительно жарили и девки были — только не в сарафанах и кокошниках, а в телогрейках и бушлатах, вероятно 'реквизированных' на ближайшем войсковом складе. Вместо аиста под крышей дома, напротив ворот торчал ствол старенького КПВ. С этой огневой замечательно простреливалась единственная дорога, идущая через пролесок к огороженной двухметровым бетонным забором территории бывшего пионерского лагеря. А на деревянном троне восседал вчерашний старик, руководивший суетливой сортировкой свежепринесенного хабара.

— Чего же ты подмешал мне вчера, шаман недострелянный, — Егор окинул взглядом темный сарай, в надежде найти чем открыть замок наручников. В голове до сиих пор шумело. Он вспомнил вчерашний чаек на травках. Чабрец, имбирь, еще чего-то. Ну дед. А вот и оно. Егор сомкнув две части наручников на шляпе гвоздя, выдрал его из издающих гнилостный запах, досок. Провозившись полчаса, он уже почти открыл замок, когда под дверью завозились и оттолкнув угодливо открывшего перед ним дверь мужичка, в сарай вошел вчерашний старичок-лесовичок.

Когда Егор помог ему вытащить съехавшую в канаву телегу и собрал свалившиеся с нее тюки и коробки, старик предложил ему поужинать в единственном более-менее сохранившемся здании в деревне — местной каталажке. Рассмеявшись, он согласился. Зажаренная на вертеле перепелка, красное Токайское и судак, запеченный в глине — такого Егор не пробовал и до ЭТОГО. Старик оказался компанейским, весь вечер рассказывал байки из прошлой жизни и о нынешнем бытии его деревни, вернее общины. Говорил легко, не 'грузил'. И молодой человек почти заглотил наживку. Так по крайней мере показалось старику. Но Глебыч перестарался, когда он со свойственным жителям периферии жаром, стал чихвостить Москву. По лицу Егора было видно, что стариковские аргументы для него, Москвича, оборачиваются контраргументами. Когда Глебыч заметил, что перегнул палку, было уже поздно, и тогда появился тот самый чаек на замечательных травках.

Вошедший в сарай дед, ничем не напоминал недавнего собутыльника-собеседника. Из-под всклокоченных бровей со стальным блеском прожигали насквозь, препарируя по частям, маленькие, колючие глазки. В голосе, не особо и громком, тоже чувствовалась сталь. Егор поежился.

— Ну Егорушка, не захотел ты вчера по-хорошему — придется поговорить с тобой сегодня по другому. Дам я тебе еще один шанс. Посиди, подумай до вечера. Но скажу — многое ты уже потерял, а не одумаешься, потеряешь еще больше. И не добро так взглянул.

Он понял, что перестал существовать для деда в каком-то своем этаком качестве. Понижен разрядом, так сказать. А что буду упрямствовать — в рабы запишут? Нет уж.

Процессия вышла, и Егор опять принялся за неподатливый замок, поглядывая на то, что делается снаружи. Вот какой-то лысоватый, похожий на актера, игравшего Андрея Рублева, мужичок, потащил его амуницию в пристройку, стоявшую чуть позади и слева от сарая. Вот два мужика, совсем молодой и бородач постарше, занялись снаряжением ленты КПВ. Видимой охраны, кроме дремавшего на чердаке пулеметчика, не наблюдалось. Но это еще ничего не значило. Хотя, судя по тому, как содержали его (сковав наручниками только руки и посадив в захламленный сарай) другой охраны могло и не быть.

Наконец в наручниках что-то щелкнуло. Засунув их в карман, он стал перебирать весь имеющийся в наличии хлам. Ничего тяжелее черенка от пионерских грабель не попадалось. Во дворе зашаркали чьи-то подошвы. Пересекая пятачок бывшей пионерской линейки, к сараю направлялся 'Рублев', бывший вероятно местной шестеркой. В одной руке он нес алюминиевую тарелку с серым рисом, в другой граненый стакан с мутной жидкостью какого-то компота.

— Да, Токайского больше не будет, — Егор, подтянувшись на низкой стропилине, уперся ногой в верхнюю часть дверного косяка. Зазвенели ключи и внизу, под ним появилась блестящая лысина шестерки, так и просящая каблука. Просили? Получите. Рис разлетелся во все стороны, алюминиевая посудина, перевернувшись, мягко шлепнулась в песчаный пол сарая и тут же была накрыта, мешком упавшим телом соглядатая. Пошарив по карманам, Егор не нашел ничего, кроме зажигалки, пачки 'Евы' и огрызка карандаша. Подхватив ключи, он выглянул наружу. Два мужика у снаряжалки были увлечены перебранкой, вертя в руках, не влезающие в ленту, патроны и стоял к нему спиной. Он скользнул за угол. В пристройке стоял на две трети распотрошенный рюкзак. Успев зашвырнуть в него, валявшиеся рядом ракетницу, дозиметры в чехле, пару банок тушенки и пакет с крупой Егор, заметил в окне группу галдящих малолеток, направляющихся в его сторону. Прихватив сумку с противогазом, он открыл шпингалет, выходящего к забору окна и перемахнув через подоконник, в два шага оказался у двухметрового, бетонного, не раз преодоленного пионерами в прошлом, препятствия. Пионер — всем Егорам пример. Перекинув поклажу через забор и пристроив ЗИЛовскую шину на проржавевший молочный бидон, Егор, оттолкнувшись от шаткого трамплина, приземлился в кустах облепихи, усеянных желтыми, кислыми ягодами.