Похороны империи - Чингиз Абдуллаев

А вернулся он уже совсем в другом качестве. Руководителем некоего аморфного объединения, в котором все республики уже твердо намеревались выйти из его состава, объявив о своем суверенитете и независимости, политиком, потерпевшим полный крах в своей кадровой политике, когда против него выступили все – без исключения – высшие руководители государства; человеком, который уже не мог ничего решать самостоятельно – все видели, как ему диктовал российский президент, потерявший даже возможность назначать на ключевые должности своих людей и вынужденный согласиться на кандидатуры, предложенные Ельциным. Его политический вес таял с каждым днем, в некоторых отечественных и зарубежных изданиях его даже жалели, ему сочувствовали. Он выглядел жалко и неубедительно. Только номинальная ядерная кнопка, бесполезная по сути и бывшая лишь атрибутом бывшего величия, еще оставалась в его распоряжении.

Личная трагедия Михаила Сергеевича Горбачева заключалась в том, что своими непоследовательными и непродуманными реформами он разрушал страну и партию в течение последних шести лет. И теперь, оставшись без партии, из которой он вышел и которую разрешил разогнать, изо всех сил пытался спасти государство, где должен был оставаться первым и последним президентом некогда единой страны. В эти последние месяцы он продемонстрирует чудеса политической эквилибристики, пытаясь примирить непримиримых противников и удержать расползающуюся страну, искренне полагая, что еще можно спасти прежний Союз. Но после того как Ельцин прилюдно тыкал в него пальцем, а затем демонстративно заставил сначала отказаться от должности Генерального секретаря, а затем от партии, от своих сторонников и даже от собственных назначенцев, всем стало понятно, что любимый «Горби» – отныне медленно остывающий политический труп, у которого уже не было ни прежнего влияния, ни прежней власти.

Верховный Совет принял решение об отставке Лукьянова и позже дал согласие на его арест. Но Собчак, которого выдвинули на место ушедшего, отказался занять этот высокий пост. Затем отказался стать вице-президентом страны Аскар Акаев, единственный демократический кандидат из президентов Средней Азии. Еще один удар нанесли прежние союзники – Александр Яковлев и Эдуард Шеварднадзе. Вместе с Гавриилом Поповым они демонстративно отказались войти в Государственный совет.

И впереди был Съезд народных депутатов, который вполне мог поставить вопрос о доверии своему президенту. Не говоря уже о том, что большинство нардепов были членами партии и убежденными консерваторами и могли выступить единым строем. Он провел встречу сначала с Ельциным, Назарбаевым и Акаевым. В эти сложные дни, пожалуй, только двое последних вели себя достаточно деликатно, не хамили, не срывались на конфронтацию, готовы были выслушать его аргументы. И вместе с тем они тоже понимали, что прежнего Союза уже нет и никогда не будет. Назарбаев заявил, выступая в Верховном Совете, что Казахстан никогда не станет ни подбрюшьем каких-либо регионов, ни чьим-то «младшим братом».

Горбачеву было тяжело. Он понимал, насколько сложно будет выступать перед тысячами людей, которые соберутся второго сентября на съезде. Ревенко принес папку с самыми неотложными документами, среди них было и сообщение из Комитета государственной безопасности, где уже работал Бакатин. Горбачев достал листок и, поморщившись, прочитал его. Раньше подобные сообщения делала аналитическая служба КГБ, теперь же такие опросы проводились появившимися социологическими службами, которые открыто печатали свои результаты в прессе. Это был социологический опрос, проведенный центром социально-экономических исследований «Тинни-Социо» по заказу еженедельника «Аргументы и факты» и газеты «Известия». Результаты оказались ошеломляюще оскорбительными и обидными.

На вопрос «Удастся ли Горбачеву сохранить свои позиции в результате происшедших событий?» только 27 % ответили, что, возможно, удастся. 61 % опрошенных ответили категорическим «нет». Другой вопрос, на который просили ответить о степени популярности в настоящее время того или иного политического деятеля. 74 % набрал Борис Николаевич Ельцин, 8 % – Анатолий Собчак, 5 % – Александр Руцкой, 4 % – Гавриил Попов и около 4 % – Михаил Горбачев. Это были просто невероятные результаты. Взлетевший в августовские дни рейтинг Горбачева снова упал, и настолько низко, что газеты указали на возможную статистическую погрешность.

Он с раздражением захлопнул эту проклятую папку. Конечно, после того как Ельцин прилюдно его унижал и оскорблял, было бы трудно рассчитывать на нечто иное. Нужно принимать какие-то меры. На предстоящем съезде на него обрушится целый вал критики и недовольства. Он уже знал, что парламентская комиссия Верховного Совета по национальной политике и межнациональным отношениям высказалась за признание независимости прибалтийских республик. Это окончательный уход всех трех республик. Горбачев понимал, что с этого может начаться общий распад, поэтому так мучительно долго тянул с признанием. Первого сентября в Москву прилетел премьер-министр Великобритании Джон Мейджор. Он привез совет Маргарет Тэтчер признать независимость прибалтийских государств. Мейджор демонстративно встретился с премьерами трех прибалтийских республик в посольстве Великобритании, провел встречу с Ельциным.

Вечером в Ново-Огареве собрались руководители союзных республик. Прилетел даже представитель Гамсахурдиа. Все понимали, что завтрашний день может быть особенным. Горбачев предложил зачитать завтра совместное заявление. Эту идею подал Вольский, и она ему очень понравилась: совместное заявление Президента СССР и руководителей всех остальных республик, за исключением Прибалтики и Молдавии, которые не приехали на эту встречу.

Его слушали молча. Макхамов, у которого были большие проблемы в Таджикистане, где требовали его отставки, сильно нервничал. Еще больше нервничал Муталибов. На сессии уже поднимался вопрос о его поведении в период путча. Более того, один из армянских журналистов спросил Горбачева, как он относится теперь к Президенту Азербайджана после его заявлений. Горбачев ответил, что ему ничего не известно об этих заявлениях.

Неожиданно первым с этой идеей согласился Ельцин. Он все время торопил Горбачева с подписанием Союзного договора, отчетливо понимая, что подобный документ раз и навсегда закрепит особое положение республик в Союзе и сделает союзную власть только представительной и ничего не значащей. Кажется, Горбачев готов был согласиться и на такой вариант, лишь бы удержаться у власти. Но Ельцин предложил, чтобы с проектом заявления выступал не Горбачев. Ему тоже готовили сводки о социологических опросах, и он прекрасно понимал, что, если Горбачев появится на трибуне съезда, это может вызвать настоящий вал обвинений в его адрес, который снесет не только самого Горбачева, но и все союзные структуры. Разъяренные депутаты могли пойти на избрание нового президента страны, что грозило всем новыми, еще более непредсказуемыми проблемами. Поэтому Ельцин решил выступить на стороне Горбачева. Он предложил, чтобы совместно завизированный текст прочел Назарбаев. Президент Казахстана не возражал. Было решено, что утром выступит именно он, хотя подобное предложение не очень понравилось руководителю Украины Леониду Кравчуку, полагавшему, что второй республикой после России, и по своему промышленному потенциалу, и по своим человеческим ресурсам, шла Украина, что было, конечно, правильно. Но Назарбаев был фигурой, устраивающей всех – славянские и мусульманские республики. Поэтому решили все-таки остановиться именно на его кандидатуре.

Все разъехались поздно вечером. Горбачев поехал домой, чувствуя неимоверную усталость, – сказывалось напряжение последних дней. К тому же плохо себя чувствовала и Раиса Максимовна. Для нее августовское заточение в Форосе оказалось настоящим шоком. Она никак не могла смириться с тем, что произошло с ними, и тяжело переживала случившееся.

Михаил Сергеевич откинул голову на спинку кресла. Привычный салон его автомобиля, привычные машины охраны. Все, как прежде, и не совсем все. Нужно выходить на признание прибалтийских республик, подумал он, тянуть дальше нельзя, их уже признали больше тридцати государств. Он прекрасно знал о хранившихся в особых папках документах, которые считались личным архивом генеральных секретарей. Там была большая карта Европы, прочерченная двумя карандашами. Красным водил Сталин, синим – Риббентроп. Они делили территорию Европы, разделив Польшу, присоединив ее западные земли к Германии, а восточные – к СССР. При этом Сталин оговаривал присоединение всех трех прибалтийских республик и Бессарабии. Риббентроп, уже знавший, что война с Россией неминуема, соглашался на все. Ему было важно предотвратить вступление СССР в войну на стороне антигерманской коалиции, которая неизбежно бы возникла после нападения Германии на Польшу. Франция и Великобритания наверняка объявили бы войну Германии, а снова воевать на два фронта Германия явно не хотела. И Польша не смогла бы долго продержаться без действенной помощи Советского Союза.