Похороны империи - Чингиз Абдуллаев

Кабинет министров в полном составе опровергал появившуюся информацию о поддержке ГКЧП. Особенную активность проявлял первый заместитель Щербаков, который гневно клеймил своих бывших товарищей. Маслюков, действительно часто споривший с Павловым, повел себя вполне порядочно и честно. Он не стал спекулировать этим противостоянием, но и не возражал, когда его обвиняли в симпатиях к ГКЧП. Остальные министры гневно возражали.

Саламбек Хаджиев заявил, что его не было на памятном заседании, и вместо него там присутствовал его заместитель Чурилов, который и поддержал введение ГКЧП. Министр Катушев сказал, что опубликованный документ не соответствует действительности и он не поддерживал ГКЧП. Министр финансов Орлов объяснил, что присутствовал на самом заседании только несколько минут, так как торопился на встречу со швейцарскими банкирами. Министр Воронцов заявил, что газета опубликовала искаженный текст его выступления. Министр путей сообщения Матюхин высказался о своем беспокойстве возможными сбоями в работе транспорта и о том, что он никогда не поддерживал ГКЧП. Министр Догужиев считал приведенный текст ошибочным – он не высказывался в поддержку ГКЧП. Министр гражданской авиации Панюков уверял, что говорил о невозможности вмешиваться в дела гражданской авиации и ни слова не сказал о ГКЧП. Два министра прислали в газеты специальное письмо, где указывалось, что они не поддерживали ГКЧП и никаких разговоров по этому поводу с Павловым не вели. Подписались министр общего машиностроения Шишкин и министр оборонной промышленности Белоусов. При этом последняя фраза их письма была показательной. «Совесть наша чиста», – писали чиновники.

В результате выяснилось, что ни один из союзных министров не готов признаваться в своей поддержке ГКЧП, тогда как почти все, возможно, за исключением министра культуры Николая Губенко, готовы были не только поддержать, но и активно помогать созданному Комитету. Но после победы «августовской революции» их мнения кардинально поменялись. Ситуация была фантасмагорической. Все министры в один голос уверяли, что всегда были убежденными демократами, и ни у одного из них не нашлось мужества подать в отставку, признавая свою ответственность, или хотя бы сознаться, что готовы были поддержать любые решения ГКЧП, что соответствовало их внутренним убеждениям. Видимо, убеждения и принципы этих чиновников слишком гибкие и могли легко трансформироваться в ту или иную сторону. Становилось понятно, что с этими людьми работать дальше просто невозможно. Горбачев колебался недолго. Он принял решение сменить весь Кабинет министров, заменив его на Комитет по оперативному управлению народным хозяйством, во главе которого готов был поставить прилетевшего к нему в Форос Силаева. Он еще не знал, что Иван Степанович, не выдержав напряжения августовского противостояния, дважды оставлял Белый дом, уходя домой. А Ельцин этого никогда не забудет. Теперь Силаев тоже числился одним из главных демократов и громче всех выступал в российском парламенте, обвиняя Лукьянова в руководстве заговором.

Горбачев всегда плохо разбирался в людях. Он признался в этом в одном из своих интервью, указав, что напрасно продавливал через съезд кандидатуру Янаева на должность вице-президента страны, когда народные депутаты отказались голосовать за это назначение. Признавал и свои кадровые ошибки с подбором прежних руководителей, особенно Павлова и Шенина. Он даже готов был сдать Лукьянова, справедливо обвиняя того не просто в пассивности, а в молчаливом подыгрывании созданному Комитету и фактическом пособничестве. И предлагал Силаеву занять пост, равный должности премьера. Силаев проконсультировался с Ельциным и дал согласие.

Но процесс распада набирал такие обороты, что его уже практически невозможно было остановить никакими новыми комитетами. Тем более что в условиях отсутствия полноценных руководителей министерств на своих местах дела в их организациях просто шли вразброд. А российские министерства требовали все новых и новых полномочий, по существу, полностью отстраняя союзные ведомства от руководства вверенных им отраслей. Трудно даже представить себе ситуацию всеобщего развала, которая началась в конце августа. Но огромная страна все еще работала, жила, пыталась самоорганизоваться, пыталась выжить, обрывая последние связи и утрачивая надежду на восстановление.

После снятия Бессмертных с поста министра иностранных дел нужно было срочно искать ему замену. Горбачев понимал, что это должна быть кандидатура, устраивающая все республики, в том числе и Бориса Николаевича. Поэтому начался поиск подходящего кандидата. В новый Совет безопасности Горбачев предложил вступить Шеварднадзе, Яковлеву и Попову, но все трое отказались. Многие уже просто не хотели работать в союзных структурах. Двадцать седьмого августа состоялась встреча Горбачева с президентами Ельциным, Назарбаевым и Акаевым. Эти три республики уже готовы были подписать Союзный договор. Горбачев сделал предложение Аскару Акаеву стать вице-президентом СССР. Акаев обещал подумать, но через несколько дней вежливо отказался. Он тоже понимал, что это мертворожденная должность, которая, возможно, совсем скоро будет упразднена за ненадобностью. Разговоры о премьерстве Назарбаева уже не шли. Союзного правительства фактически не было, его заменил Комитет по оперативному управлению народным хозяйством во главе с Силаевым.

Отовсюду приходили сообщения о самороспуске коммунистических партий национальных республик. В Прибалтике, где уже давно существовали собственные маргинальные коммунистические партии, пытались перестроиться, чтобы выжить в новых условиях, еще не понимая, насколько велик размер катастрофы всего левого движения в мире.

Утром Ельцин приехал к Горбачеву с номером телефона старшего лейтенанта, работавшего в шифровальном отделе Министерства обороны СССР. На этого офицера, согласного сдать своего министра, выйдет Кобец, который сразу после августовских событий станет генералом армии, а Руцкой получит звание генерал-майора. Во многих воспоминаниях, в том числе и в книгах Ельцина, неверно указано, что Руцкой был генералом, когда шел на выборы. Он был полковником. И звание генерала ему присвоил Горбачев сразу после возвращения из Фороса.

Горбачев так не хотел очередного публичного унижения, но Ельцин понимал, как важно убрать Моисеева. Поэтому прямо заявил, что не уйдет, пока Михаил Сергеевич не решит вопрос о новом министре обороны. Горбачев вызвал к себе Моисеева. Когда генерал вошел в его кабинет, Горбачев пояснил, что присутствующий здесь Борис Николаевич считает, что генерал принимал участие в организации и работе ГКЧП. Моисеев выслушал упреки молча, не возражая и не споря. Ельцин протянул записку с номером телефона Горбачеву. Тот поморщился и набрал номер. На другом конце ответил старший лейтенант, который был уже заранее предупрежден о таком звонке. Горбачев представился. Было слышно, как тяжело дышал старший лейтенант, невольно оказавшийся заложником такой опасной ситуации. Михаил Сергеевич включил громкую связь.

– Чем вы сейчас занимаетесь? – поинтересовался он.

– Мы получили указание нового министра обороны об уничтожении всех шифровок, связанных с августовскими событиями, – заученно ответил старший лейтенант.

– Вам все понятно? – посмотрел на Моисеева Горбачев.

Моисеев все понимал. Он мог бы сказать, что это явная подстава, глупая провокация, которую нельзя принимать всерьез. Мог пояснить, что это не его уровень, и старшему лейтенанту не может быть известно о приказах министра обороны, что шифрограммы все равно не уничтожаются, а хранятся в памяти компьютеров, что он, как первый заместитель министра обороны, был обязан выполнять приказы своего командира – маршала Язова. Он мог многое сказать. Но он был настоящим офицером и порядочным человеком, поэтому не стал оправдываться, понимая, что решение уже принято. Горбачев посмотрел на него, словно ожидая, что тот все-таки попытается оправдаться, и даже не представляя, какую роковую ошибку сейчас совершает. Возможно, самую главную в своей жизни. Если бы Моисеев остался руководителем Министерства обороны, ход истории мог быть бы другим. Заменивший его генерал-полковник Шапошников еще сыграет свою особую роль в истории распада. Но ничего этого никто из троих собравшихся в кабинете президента людей еще не знал.

– Идите, – разрешил Горбачев, понимая, что Моисеев больше ничего не скажет.

Через несколько дней генерал Моисеев, пятидесятидвухлетний генерал армии, будет уволен в запас. Но Кобец не станет министром обороны. Вместо него эту должность займет командующий ВВС генерал-полковник Шапошников. В КГБ будет решено послать Бакатина, который до Пуго возглавлял Министерство внутренних дел и был генерал-лейтенантом, а в само МВД Ельцин предложит Баранникова. «Опрокинутый» Горбачев согласится на все назначения. И это снова будет его большой ошибкой, уже по третьему кругу. Бакатин проявит себя на должности не просто некомпетентным руководителем, он начнет разваливать органы КГБ, а апофеозом его воинствующего непрофессионализма станет сдача США документов о системе прослушивания в строящемся американском посольстве. Этот шаг вызовет такое единодушное неприятие Бакатина, что он будет вынужден вскоре уйти из органов госбезопасности.