Гранд-отель «Европа» - Илья Леонард Пфейффер

взглядом Караваджо. Кем еще я могла стать? С юных лет прошлое заглядывало мне через плечо. Подобно тому как Караваджо помещал себя на картинах в библейскую эпоху, я жила на фоне прошлого Караваджо. И, судя по взгляду на этом полотне, веселее мне от этого не становилось.

— Отчего это тебе не весело, Клио? — Из кухни с кофейным сервизом на серебряном подносе появилась ее мать. — Ты только что с ним познакомилась. Эти серьги, милочка, никуда не годятся. Уж поверь своей старой матери. Ну и? Как ему наш дом?

— Он говорит по-итальянски, — сказала Клио. — Ты можешь спросить у него самого.

— Правда? Значит, вы еще и общаетесь? Чудесно.

Мы сели. Из серебряного кофейника она разлила кофе в миниатюрные фарфоровые чашечки.

— Сахар? — она предложила принесенные мною шоколадные конфеты.

— Я бы сейчас хотел кое о чем сообщить, если позволите, — сказал я. — Хочу поблагодарить вас за приглашение, синьора. Познакомиться с вами для меня большая честь.

— Да, — сказала мать Клио. — Кстати, моя дочь сама себя пригласила. Ты ему уже рассказала о нашей семье, Клио?

Откинувшись на спинку стула, она устремила на меня свой взгляд и начала рассказывать. От имен и дат выдающихся предков, занимавших высокие посты в Генуэзской республике, у меня голова пошла кругом, но я продолжал слушать с заинтересованным видом. Ее повествование прервало появление робкого пожилого мужчины, незаметно прокравшегося в комнату. На нем были старый неряшливый коричневый костюм, засаленный коричневый галстук и розовые тапочки. Клио представила меня своему отцу, я встал и пожал ему руку. Не проронив ни слова, он подмигнул мне и вышел из комнаты. Мать продолжила свой рассказ.

— Ну что, — прощаясь, произнесла она, — я чуть было не сказала «до свидания», однако для начала поглядим, сколько ты продержишься.

— Ты ей понравился, — сказала Клио, когда мы снова оказались на улице. — Обычно она не столь словоохотлива.

— Приятно слышать, — сказал я. — У меня лично не сложилось такого впечатления. И еще. Извини, что спрашиваю, просто хочу убедиться, что все правильно понял. Твои родители из аристократического рода?

— Мать — маркиза Кьавари Каттанео делла Вольта. Отец вошел в семью, женившись на матери.

— Маркиза — это высокий титул?

— Что-то между герцогиней и графиней. Один архивист по имени Андреа Леркари написал о нашей семье книгу. Нашему генеалогическому древу больше тысячи лет.

— Значит, ты тоже титулованная дворянка.

— После смерти матери я стану маркизой, хочу я того или нет.

— И у тебя есть настоящий фамильный герб?

— Пересеченный: в первом золотом поле черный коронованный орел, нижнее поле шестикратно пересечено на лазурь и серебро и прикрыто столбом, восьмикратно скошенным вправо на червлень и серебро.

— Здорово.

— Ты так считаешь?

— Ты ведь единственный ребенок. Так что, если мы не поднапряжемся, то на тебе закончится тысячелетняя история этой семьи. Я бы не хотел иметь это на своей совести. Даже в самих дерзких мечтах я не мог предположить, что мне уготована столь важная, если не сказать благородная, миссия.

— Смейся на здоровье, — сказала она. — А тебя она не пугает?

— Вообще-то, да.

— Проблема в том, что мои родители именно так и рассуждают. Теперь понимаешь, как ужасно родиться с грузом истории на плечах? От него никакой пользы. Одни лишь предначертания и ограничения. Меня произвели на свет с поручением продолжить прошлое, вот к чему все сводится. Всю свою жизнь я сопротивлялась сему предназначению, но не слишком в этом преуспела, ибо была настолько глупа, что взялась изучать историю искусств и еще прочнее увязла в прошлом.

8

Мы были знакомы чуть больше месяца, когда ей пришло предложение о работе. Она упомянула о нем вскользь, обрезая мертвые листья своего комнатного растения. Ей позвонила приятельница научного руководителя, с которой она, в отличие от самого научного руководителя, изредка поддерживала контакт: посылала конфеты на Рождество, а в прошлом году даже помогла составить каталог выставки. Ей, кстати, до сих пор не заплатили за труды. Но это уже другая история. Приятельница работала в Галерее изящных искусств, и там появилась вакансия. Директор галереи был у нее в долгу, и она предложила кандидатуру Клио, поскольку организовывала новую выставку, так что, если Клио интересно, она все устроит. Разумеется, требовалось еще пройти официальный отбор, что, впрочем, было сущей формальностью.

Я от всей души ее поздравил. Фантастическая новость. Она пожала плечами. Я спросил, в чем будет заключаться новая работа. В преподавании студентам истории искусств.

— Ты же всегда этого хотела. Я понимаю, что это еще не исследовательская работа, но определенно более содержательная, чем в аукционном доме.

— Это всего на год. С возможностью продления. Но без всякой гарантии.

— Пусть даже на год. Это шанс пойти новой дорогой и инвестировать в собственное будущее. Прости, что выражаюсь как профориентолог, но я искренне так думаю.

— В «Камби» у меня постоянный контракт. Может, глупо жертвовать им ради неопределенного будущего.

— Даже неопределенное будущее — это будущее, — сказал я. — Если ты предпочтешь надежность, то никогда не выберешься из этой лавки старьевщика, торгующего сувенирами из прошлого.

— Знаю.

— Только не говори, что тебя не интересует будущее. Ты уже один раз это сказала.

Она засмеялась.

— Галерея находится на Ларго Пертини, если не ошибаюсь? — уточнил я. — Рядом с оперным театром Карло Феличе? Дивное место. И гораздо ближе, чем этот твой замок над Пьяцца Манин. Я смогу ежедневно провожать тебя до работы. Будем вместе завтракать на Пьяцца де Феррари.

— Нет, Илья. Ты не понял. Я говорю о венецианской Галерее.

— В Венеции?

— Да.

— Знаменитая венецианская Галерея?

— Мне придется переехать, — сказала она.

— Ну и что из того?

— Ну вот я и сомневаюсь.

— Я поеду с тобой в Венецию.

Я сказал это в порыве эмоций, но, поразмыслив секунду, осознал, что говорил серьезно. Более того, меня охватил восторг, словно в предвкушении большого приключения. Неважно, как оно закончится, хорошо или плохо, — это будет приключение. Разумеется, я поеду с Клио в Венецию. По правде говоря, перспектива поселиться с ней в Венеции показалась мне наилучшим из всех возможных планов, когда-либо придуманных человеком.