Конвейер смерти - Николай Прокудин

– А-а-а-а… Обсерить… Ага, бондюры-бордюры… Теперь понял. Хорошо хоть не пересерить! А то пехотинцы, понимаешь ли, дружище, большие мастера все вокруг пересерить! Поясню для бестолковых: покрыть серой краской бордюры. А не то, что вы подумали! Продолжай дальше, – махнул рукой командир, вытирая брызнувшие слезы. Его большое тело сотрясалось от беззвучного хохота, лицо покраснело.

Сидящие в зале давились от смеха. Зам по тылу продолжил:

– Показывать будем казарму артдивизиона, танкистов и первой роты. Офицерское общежитие подготовим одно. Наверное, первого батальона. Сегодня я обошел эти помещения. У артиллеристов в целом хорошо, танкистам нужно будет немного поработать. А в казарме первой роты – кошмар! Захожу в роту: там грязь! Захожу в тумбочку: там бардак и крыса! Мухам по столбам везде сидят.

– Кто сидят? – удивился командир. – Мухам как?

– Мухам летают, по столбам садятся! – растерянно произнес Фарид Махмутович.

– А-а-а… Летают… Сбитнев! Почему мухам у тебя летают и по столбам сидят? В тумбочку войти мешают… – из последних сил сдерживая смех, произнес «кэп».

– Не знаю, – чистосердечно ответил Володя и пошутил: – Постараемся переловить, крылья оборвать и истребить.

Весь зал заливался диким хохотом. Махмутов что-то пытался говорить, но его никто не слушал. С этой минуты кличка Мухам По Столбам закрепилась за ним навсегда.

Сбитнев толкнул меня в бок и прошипел:

– Если мы по казарме будем бегать и мух бить, времени на службу не останется.

– Володя, нужно внести изменения в штатную структуру роты. Вместо одного снайпера ввести должность забойщика мух, москитов и комаров, – согласился я, весело смеясь.

Тем временем в клуб вернулся Ковалев, неся книгу приказов и штатно-должностную. Командир полка взял их, развернул на столе и принялся показывать Ошуеву и Золотареву на несоответствия.

– Капитан, иди сюда! – рявкнул Филатов, оборвав смех офицеров. Тыкая пальцем в страницы, он произнес: – Смотри вот, вот и вот. Долболоб! Порублю «конец» на пятаки!

Далее последовали самые грубые и сочные выражения. По окончании тирады командир метнул штатку в голову осторожно пятившегося к краю сцены капитана. Тот, словно игрушка ванька-встанька, мгновенно согнулся пополам, а затем вновь выпрямился как ни в чем не бывало. Разгильдяй сумел увернуться от запущенного в него убойного снаряда. Огромная книга полетела в зал. Она звучно плюхнулась среди сидящих впереди танкистов, не долетев до нас всего полметра.

Я почесал затылок и тихо произнес, наклонясь к Сбитневу:

– Больше я на совещания не ходок. В следующий раз тут туфли или сапоги метать начнут. Уж лучше я воспитательную работу с бойцами буду проводить в ленкомнате. Там спокойнее.

– Все прекратить п…деть! – рявкнул «кэп», что-то записывая в карточку Ковалева. – Я вам что, клоун? Капитана – под домашний арест, на трое суток! Шагом марш!

Проштрафившийся подобрал штатную книгу и, втянув голову в плечи, понуро сгорбившись, удалился.

Полк покинул свои казармы и двинулся в горы, а на наше место прибыли строители наводить чистоту для очередной показухи. Что ж, каждому свое: одним – строить, другим – все ломать.

Четвертый день рота сидела в горах на указанных задачах, а паек был получен на трое суток. Грустно. Желудок рычал и гневался. Не нравился ему суточный пищевой рацион. Банка фруктового компота, банка фруктового супа с рисом и изюмом, банка с пятьюдесятью граммами паштета, банка с пятьюдесятью граммами сосисочного фарша и такая же баночка перченой говядины. К этому набору – пачка галет и несколько сухарей. А еще чай, чай и чай. Его пили, пока была вода во фляжках. Вода, к сожалению, быстро кончилась. Убогие пайки за трое суток истреблены полностью, больше нечем поддерживать полуголодное существование. Как питаться на четвертые сутки? Рано утром, допив последнюю кружку чая, я сидел и рылся в вещмешке в поисках съестного.

А чего исследовать его содержимое? И так знаю – пусто. В нем ничего, кроме половины пачки галет, двух конфет и стограммовой баночки сока. Умереть, конечно, не умру, но обидно голодать в пяти километрах от развернутого полевого лагеря дивизии. Да и кишлак рядом внизу, где бродят куры, овцы, коровы. Но нельзя! Мародерство…

Я лежу в «СПСе», жарюсь на солнце и злюсь сам на себя. Пыль, пекло, мухи, грязь, голод. Ведь мог, как белый человек, уже пару недель служить на посту в одном из батальонов, охраняющих дорогу или зеленку. Предлагали же! Нет, отказался – и вот результат.

Вертолеты пара за парой заходили на штурмовку. Они наносили удар за ударом по горному хребту справа от нас на расстоянии пяти-шести километров. Треск и грохот сверху дублировали разрывы авиабомб и снарядов на земле.

– Муталибов, что у нас с чаем? – поинтересовался я у сержанта.

– Чая только два пакетика осталось. Эти придурки его выкурили, когда сигареты кончились, – сердито ответил Гасан, одновременно отвешивая затрещину курильщику Царегородцеву.

– Царь! Сколько можно говорить вам, дуракам, что курение чая приведет к туберкулезу. Сдохнешь быстрее, чем от никотина, – рассердился я.

– Много раз пытался бросить курить, но не получилось, – грустно ответил солдат, разогревавший воду на костерке в трех банках из-под компота.

– Ну что ж, мучайся дальше, бедолага-табачник, – похлопал я по плечу солдата.

Свернутой в несколько раз оберткой от салфетки я взялся за отогнутый край горячей баночки. Вытянув губы в трубочку, осторожно начал прихлебывать обжигающий желтоватый напиток с легким запахом гари. Последние два кусочка сахара, последняя галета и последняя кружка чая. Далее остается только грусть, наблюдение за горящим кишлаком и бесцельное разглядывание неба.

– Гасан, ты чего такой неразговорчивый и хмурый? – поинтересовался я у сержанта.

– Плохие известия получил с дороги из третьего батальона. Кунаки погибли. Узнал буквально перед выходом.

– Коздоев и Эльгамов? – догадался я.

– Да. Я с ними подружился, когда они в батальонном разведвзводе служили и жили в нашей казарме. Хорошие ребята! Почти земляки. Башир Коздоев меня звал к женщинам сходить. Но я без любви не могу. А у него это запросто. Пообещает большие деньги, и многие на все согласны. Первая была библиотекарша молодая, потом официантка Унылая Лошадь.

– Ха-ха! Ну ты сказал! Унылая Лошадь! Это Вера, что ли? Вы ей такую кличку дали? – засмеялся я, догадавшись о ком идет речь.

– Угу. А что, прозвище на все сто! У нее до тошноты тоскливый и унылый вид. Не ей за услуги деньги платить надо, а она должна – за развлечение. За то, что с ней сумели переспать. Башир пообещал две тысячи афгани, но потом прилепил ей между ног двадцатку! В тот момент у нее физиономия была еще унылее обычного.

– И что Верка? Возмущалась?

– А ничего. Пожалуйся – и в двадцать четыре часа в Союз вышлют. Встала, отряхнулась и ушла грустная… Эх, жалко погибших джигитов…

Я не стал расстраивать сержанта, не рассказал ему, как встретили смерть его земляки. Эти мерзавцы были бедой батальона, они доводили Подорожника до белого каления. И когда командир разведроты Ардзинба по указанию Ошуева попросил отдать ему обоих суперменов, то Чапай их с радостью сплавил. Позднее избавилась от них и разведка, негодяев перевели во второй батальон. Затем они оказались в третьем батальоне. Там и погибли.

Эльгамову кто-то из бойцов выдернул чеку из гранаты, лежавшей в кармашке разгрузки. Солдата от взрыва разорвало пополам. Официальная версия: попадание из РГП. А Коздоев схлопотал пулю в затылок. Якобы работал духовский снайпер. (Эта версия предназначалась для командования, а также родным.)

– Гасан, хорошо, что их убрали из батальона. Ты такой приличный парень, эти варнаки сбили бы тебя с толку. Как чеченцы из казармы исчезли, ты изменился в лучшую сторону. Стал самим собой, без придури.

Сержант тяжело вздохнул и отвернулся. Ничего не ответив, он продолжал грустить.

Полк возвращался в Кабул в хорошем настроении. Немного поголодали, но зато все живы и здоровы. В моей роте полоса удачи несколько затянулась. Обычно такой период сменяется чем-то ужасным. Не дай Бог!

На душе тревожно… Пора менять место службы…

В казарме меня дожидался нервно курящий сигарету Артюхин.

– Ну где ты болтаешься? Я тебя устал ждать! Забудь о роте и принимай дела батальона!

– Как забыть? Будет приказ, возьмусь за батальон, а пока занят своими бойцами, – огрызнулся я в ответ.

– Приказ есть! Ты второй день как назначен. Поздравляю! А я второй день как исключен из списков части. Завтра улетаю. В основном все бумажки написаны, планы за сентябрь сам сделаешь. Чего тебя учить, постоянно исполняешь чужие обязанности. Торжественно вручаю стопку тетрадей и бумаг. Изучай. Утром доложим Золотареву, и бери бразды правления в свои руки. Вчера заменщика на твою первую роту нашли на пересылке. Вечером привезут. Так-то вот! Дерзай…