Конвейер смерти - Николай Прокудин

Подорвав сотню домов, сровняв с землей развалины и дувалы между виноградниками, полки вернулись на базы. Хватит. Хорошего понемногу. Отвели душу за гибель наших ребят. Авиация два последующих дня обрабатывала эту территорию бомбами повышенной мощности, глушила духов в подземельях, обрушивала кяризы.

Афганская госбезопасность вскоре получила информацию о более шестидесяти захороненных мятежников в результате нашей работы.

Да и сам Керим погиб чуть позже. Без базы, без банды, без складов ему стало очень тяжко воевать. Однажды «курбаши» куда-то поехал с двумя телохранителями на лошадях. На его беду всадников заметили вертолетчики. Пара «крокодилов» зашла на штурмовку и накрыла их залпом из неуправляемых ракет. Таким оказался бесславный конец хозяина Баграмской зеленки. Ну, да свято место пусто не бывает. На место убитого главаря пришел другой, не менее кровожадный и жестокий.

Усилия армии оказались тщетны. То, что мы разрушили, афганцы через месяц восстановили. Это ведь не дворцы и не современные многоэтажные здания. Конструкция простейшая: глина, песок, кизяк, солома и вода. Размешал и лепи, лепи, лепи. А виноградники и кустарники весной следующего года вновь будут стоять зеленой стеной, как будто их и не ломали, и не рубили. Джунгли! Создать в этих местах безопасную зону – сизифов труд! Бессмысленный и чрезвычайно опасный.

Глава 4. Большая трагедия и маленькие драмы

– Ростовцев? Мой заместитель?!! Какому идиоту пришла в голову подобная бредовая мысль? Это что, продолжение эксперимента по проверке прочности моих нервов и терпимости? – заорал Подорожник на весь полковой плац, когда Артюхин сообщил комбату решение командования.

Его усищи, топорщившиеся в разные стороны, гневно дрожали, и лоб покрылся испариной. Я скромно потупил глаза к асфальту и ответил, хитро улыбаясь:

– Могу подсказать и фамилии, и должности этих идиотов.

– Василий Иванович! Все решалось на высоком уровне. Я тут ни при чем. Хотя мое мнение: хуже других он не будет, – вступился за меня Артюхин. – Людей знает, с обстановкой знаком, боевого опыта немерено. А руководить людьми научится.

– Юра, и ты туда же, заступаешься за него? – возмутился Подорожник.

Артюхин молча развел руками, скорчил скорбную гримасу и произнес сакраментальное:

– Замена в опасности, а где она? Один не доехал из Союза, двое увильнули от моей должности в штабе армии. Сколько еще можно ждать?

– А я и не навязываюсь. Не нравлюсь – напишите рапорт комдиву. Меня и первая рота вполне устраивает. Между прочим, Севостьянов другие, более спокойные батальоны предлагал, – подал я голос, окончательно обидевшись на реакцию комбата.

Подорожник гневно сузил глаза и прошипел:

– Опять батальоном разбрасываешься? Мы тебя сделали за год человеком! Почти Героем!

– Я не разбрасываюсь, но реакция ваша не нравится. Конечно, лучше меня люди есть. Мелещенко, к примеру, спит и видит, как бы большим начальником стать.

– Но-но! Только не надо ерничать. Сами с усами, разберемся! Без сопливых! – рявкнул Подорожник, постепенно сменив гнев на милость.

Чувствовалось, что внутренне он с каждой минутой смирялся с таким поворотом и готовился сделать шаг к примирению. Я же захотел ужалить в отместку будущего шефа и сыронизировал:

– С усами, да еще с какими! Зависть всей афганской армии…

– Вот что верно, то верно. Но это уже не усы, а так, пародия! Были когда-то… – не понял шутки комбат и искренне загрустил: – Никифор, ты помнишь, какие у меня они были прошлым летом и осенью? – Я подумал и кивнул. – Так вот, мою красоту и гордость, каждый ус по семнадцать сантиметров, при вступлении в должность комбата заставили обрезать!

– А вы их что, измеряли линейкой? – улыбнулся я ехидно.

– Тьфу ты! – сплюнул комбат презрительно. – Я ему о серьезном деле, о своей беде и печали! А он шуточки шутит! Да, измерял! Представь себе! Хотел до двадцати вырастить. Сорвали мой эксперимент. Афганцы-то как уважительно всегда разговаривали, восхищались! И что? Начпо твой любимый, Севостьянов, на заседании аттестационной комиссии заявляет: «Подорожник – хороший начальник штаба и неплохо исполняет обязанности комбата. Но доверить батальон офицеру с такими шутовскими усами мы не можем!» Шутовскими! Это же надо было так сказать! Я ваше политплемя после такого окончательно перестал уважать. Подводя итоги собеседования, командир дивизии нахмурился и промолвил, что собственных возражений у него против моих усов нет, но мнения Севостьянова не учесть он не может. Дали мне времени два дня на обдумывание. Выпил я два стакана водки и сказал «стюардессе»: «Режь!» Половины усов как будто и не бывало. Остались жалкие обрезки былой гордости! Пожертвовал ради должности! – Подорожник тяжело вздохнул и, расстроившись, закурил.

Мы с Артюхиным переглянулись, но промолчали. Василий Иванович, нервно притоптывая носком туфли по асфальту, выкурил сигарету и произнес, примиряясь с неизбежным:

– Так тому и быть! Ладно, Ростовцев, тебя я знаю как облупленного, со всех сторон. А кого еще пришлют – неизвестно. Одно условие: сбрей свою гадкую растительность под носом. Не даны природой усы и не пытайся вырастить. Борода у тебя бывает неплохая, подходящая. Но эти волосенки – просто гадость, пародия! Удали и приступай к обязанностям. Принимай дела и должность!

Что ж, действительно, раз мои попытки взрастить более или менее приличное над верхней губой не удались, значит, я без малейшего сожаления могу сбрить свои усы. Вопрос далеко не принципиальный. Принципиально другое: как вести себя с друзьями-приятелями?

Разглядывая себя в зеркале, я намылил помазок, провел им по щекам, подбородку и начал мужественно снимать растительность с лица.

В душевую, напевая украинскую песню, вошел погрузневший в последние месяцы Мелещенко. Жирок несколькими складками свисал по бокам, а животик слегка оттопыривался, будто на пятом месяце беременности.

– О! Никифор! Избавляешься от мужской гордости? – ухмыльнулся он, намекая на предстоящую потерю усов.

– Чего не сделаешь ради должности замкомбата! Выполняю главное условие для продвижения по служебной лестнице.

– Хм! Я бы не только усы сбрил, но и что-нибудь кому-нибудь лизнул, – вздохнул Микола.

– Лизни мне, и я уступлю должность замполита нашего батальона, – хохотнул я.

– Как! Что я слышу? Ты уже замполит батальона? – вытаращил глаза Мелещенко и шумно выдохнул воздух.

– Расслабься, я тебя еще не имею. Пока… Но впредь веди себя хорошо. – И я похлопал успокаивающе его по широкой спине, довольный произведенным эффектом. – Приседать и гнуть спину при моем появлении не обязательно.

Новость сразила Николая наповал.

– Ну почему такая несправедливость? Ты самый отъявленный оппортунист и антисоветчик, который мне встречался в Советской армии! Тебе чужды идеалы социализма, постоянно насмехаешься над руководителями партии, над государственным устройством!

– Почему не доложил, не донес, раз так возмущен? – удивился я. – Если тебя мое поведение так задевает и раздражает, что удерживает от возмущения вслух начальству? И в конце концов, если ты хотел ускорить свой должностной рост, то не надо жрать водку и самогон каждый день!

– Не знаю, почему не сообщил куда следует? Определенно надо было настучать особистам. Тогда никому не взбрело бы в голову лепить из тебя Героя Советского Союза! Но я думаю, ты себе шею еще свернешь, – произнес Микола и ушел, громко хлопнув входной дверью. Ну вот, мнение одного из сослуживцев стало известно. Жаль, что произошел такой нехороший разговор. Вместе с Коляном с первого дня войну хлебаю. Парень он малограмотный, туповатый, но неподлый и вполне компанейский.

Реакция Сбитнева была вовсе удивительна. Володя ругался минут пять. Крыл матом начальников вплоть до министра обороны.

– Роту разодрали! Забрали Мандресова, Грымов сбежал в горы на пост, замполита на повышение выдвигают, Бодунова в Союзе могут в тюрягу упечь! С кем в рейд идти?

– Володя, не гони волну. Приказа о назначении еще нет, и на мое место кто-то придет. Мандресову вот-вот будет замена. Да и я еще никуда не ушел. Вдруг начальство в последний момент передумает?

– А раз приказа нет, то заступаешь сегодня со мной в наряд по полку помощником дежурного.

– Спасибо за доброту, – с напускным смирением сказал я.

– Пожалуйста. Не подавись, – буркнул Володя и вышел из канцелярии.

– Никифор, ты, наверное, в последний раз помдежем заступаешь перед повышением. Поэтому напоследок я над тобой поиздеваюсь, – произнес Володя, попивая нарзан. Он сидел за пультом дежурного и нахально скалил позолоченные зубы.

– Вова, вряд ли у тебя это получится, могу и послать подальше, – ответил я, глотая прохладный боржоми.

В дежурку ворвался начальник штаба полка и с порога дико заорал: