Вторая любовь - Джудит Гулд

Ей удалили все репродуктивные органы.

Все!

Меня стерилизовали.

Мысль взорвалась у нее в мозгу наподобие артиллерийского снаряда.

У меня больше нет матки.

Как я смогу оставаться женщиной, если меня превратили в существо среднего рода?

Каким-то образом голос доктора Чолфина сумел прорваться сквозь навалившуюся на нее со всех сторон тяжесть, грозящую раздавить ее:

— Миссис Кентвелл? Миссис Кетвелл!

Глаза Дороти-Энн медленно приобрели осмысленное выражение.

— Жизнь — это игра случая, — уныло прошептала она. — А я продолжаю выбрасывать зеро.

— О, дорогая, — сочувственно произнесла Венеция, усевшаяся на край кровати и державшая Дороти-Энн за руку. — Милая моя, мы будем рядом с тобой, мы поможем тебе пройти через все это.

Подруга взглянула на нее затуманенными болью глазами.

— Нет, — грустно отозвалась она. — Мне никто не может помочь. Только не в этом.

Прикрыв рот рукой, доктор Чолфин откашлялся и произнес:

— При сложившихся обстоятельствах, миссис Кентвелл, то, что вы испытываете депрессию, это нормально…

Сердце Дороти-Энн пронзила острая боль. На мгновение мир вдруг неудержимо растянулся, а потом все резко встало на свои места.

— Депрессия! — Она уставилась на врача. — Какая глупость! — произнесла она низким голосом, смаргивая набежавшие слезы. — Черт побери, я потеряла ребенка, и вы только что сказали мне, что другого у меня не будет! Это не депрессия! Я умираю и отправляюсь прямиком в ад!

Он мягко посмотрел на нее.

— Разве вы не понимаете, миссис Кентвелл? Ребенок ни за что бы не выжил. Во всяком случае, мы вовремя обнаружили опухоль яичника. Кроме того, если бы вас не доставили в больницу, вы бы истекли кровью и умерли. В целом, вам вполне можно поблагодарить Бога.

— Поблагодарить Бога! — иронически повторила Дороти-Энн.

— Доктор Чолфин прав, — хрипло вмешалась Венеция. — Ты жива, детка. Жива!

Жива.

— Мой ребенок умер, и насколько мне известно, Фредди тоже погиб! На кой черт мне эта жизнь!

— Дорогая! — Венеция с тревогой взглянула на хирурга, потом на Дороти-Энн. — Милая, у тебя очень много причин продолжать жить. Во-первых, у тебя дети…

Но Дороти-Энн не слушала ее. Она отвернулась к окну и мрачно смотрела в никуда, мимо дурацких серебряных шаров, плюшевых мишек и цветочных композиций, вполне уместных на похоронах какого-нибудь мафиозного дона, смотрела сквозь стекло на кирпичную стену перед ним.

Венеция замолчала и снова взглянула на доктора Чолфина.

Тот кивнул и заговорил:

— Есть и хорошие новости, миссис Кентвелл. Если ваше состояние не ухудшится, то завтра мы вынем катетер и через несколько дней вас выпишем.

— Спасибо, — равнодушно ответила Дороти-Энн.

Не поворачиваясь к ним, она подумала, дрогнув под ударами судьбы: «Неужели я должна потерять все, что мне дорого? Неужели это приготовила для меня жизнь?»

— Миссис Кентвелл! — окликнул ее врач.

Дороти-Энн глубоко вздохнула.

Голос Берта Чолфина звучал мягко:

— Видите ли, это еще не конец света.

Но Дороти-Энн было лучше знать.

«Возможно, но только не для меня».

— Оо-ох! Что за дьявол вселился в эту троицу? — в отчаянии вопрошала няня Флорри со своим тягучим акцентом уроженки шотландских гор.

В мягкой шляпе, укутанная в плащ и обутая в добротные ботинки, няня изо всех сил старалась выдворить три маленьких упрямых тельца, упирающихся изо всех сил, из больничной палаты. Это занимало все ее внимание.

Зак предусмотрительно завопил, как только крепкие шотландские руки взялись за него:

— Мамочка! Мы ведь только что пришли! Почему мы уже должны уходить?

Лиз, очень рано научившаяся чувствовать перемены в настроении, сколь бы незначительными они ни были, нагнула голову к плечу, уголки губ поползли вниз в гримаске.

— Мама, это все очень, очень непонятно. Я хочу сказать, ты что-то нам не говоришь. Что-то плохое. Верно?

И Фред, характерным движением тряхнув головой, чтобы отбросить с глаз волосы, разделенные по середине пробором, тоже взглянул на мать сквозь ресницы. Все его помрачневшее тонкое, как у модели, совершенное лицо с черными бровями выражало подозрение.

— Это плохие новости, так? — негромко спросил он. — О папе?

У Дороти-Энн заболело сердце, когда она услышала страх в этих юных, чистых голосах. Очевидно, тревога передалась им от нее, стала прямым следствием ее равнодушного оцепенения, распространившегося и на них.

«Они смотрят на меня, пытаясь обрести силу и поддержку. Они сейчас нуждаются во мне, как никогда не нуждались раньше».

Но дело было в том, что она не могла им помочь сейчас. Только не в этот раз. Слишком много несчастий произошло слишком быстро, гора оказалась чересчур высокой. Все ее эмоциональные силы кончились, ее вычерпали до дна, все ее резервы использовали.

«Я нужна им. Но как мне помочь детям, если я не могу помочь самой себе?»

— Нет, мои дорогие, — удалось ей произнести напряженным шепотом. — Это не о вашем отце. О нем по-прежнему никаких известий.

— Тогда что же не так, мам? — настаивал Фред.

— Т-ты нас больше не любишь? — пробормотал, заикаясь, готовый расплакаться Зак.

Дороти-Энн почувствовала, как все сжимается у нее внутри. «О, Господи. Что же я за мать? Как я могу подвести их в такое время?»

— Милый ты мой. — Дороти-Энн протянула слабую руку. — Иди сюда, к мамочке.

Но Зак не бросился в ее объятия. Он остался стоять на месте, упрямо уперевшись между двумя защищающими его старшими детьми. И как торжественно, как необычно непокорны они были, эти всегда такие живые дети, наполненные Высокооктановой энергией!

— Лапочка? — Дороти-Энн не опускала руки. Наконец, когда стало ясно, что ее младший сын решил бросить ей вызов, она слабо уронила руку на одеяло.

Она оглядела своих старших. Лиз, задумчиво прикусила нижнюю губу. Фред нетерпеливо переминается с ноги на ногу. И все трое пронизывают ее своими настойчивыми взглядами. Они ждут объяснения, которого заслуживают, и не могут его получить.

Жгучая волна вины захлестнула Дороти-Энн. У нее просто нет сил пролить на их души целительный бальзам, который волшебным образом развеет их страхи. Но невозможно даже подумать о том, чтобы навалить на их плечи всю тяжесть жестокой правды.

И так уже плохо, что их отец пропал без вести, а мать в больнице. Этого достаточно для самых крепких молодых созданий.

«Если бы мне только удалось придумать пристойную ложь… Какое-нибудь невинное объяснение. Но что? Что?»

Дороти-Энн пыталась найти какой-то выход, но ее мозг отказывался прийти ей на помощь. Она почти ощущала, как винтики и болтики у нее в голове застревают в толстой, тяжелой, зернистой вате, заставляя ее ощущать себя в другом, монохромном, мире, с другим, более высоким атмосферным давлением.

Положение спасла Венеция. Ее подруга пришла на помощь, подойдя к детям с другой стороны кровати. Она присела на корточки перед троицей и обняла их необыкновенно длинной, грациозной гибкой рукой.

— Эй, ребята, — хрипло начала она. — Послушайте-ка меня. Вашей маме пришлось нелегко. Она тоже в отчаянии из-за того, что случилось с вашим отцом, как и вы. А так как мама болеет, то легче ей от этого не становится. — Негритянка значительно взглянула на детей. — Улавливаете, к чему я клоню?

— Вы хотите сказать, что мама очень больна? — Аквамариновые глаза Лиз расширились. — Это не просто какой-то там стресс, а серьезная болезнь?

Венеция сурово взглянула на девочку.

— Детка? Ты что собираешься сказать все вместо меня? — требовательно поинтересовалась она, очень точно находя равновесие между властью взрослого и равным отношением к ребенку.

Лиз покачала головой.

— Отлично. Потому что на твоем месте, я бы себя так вести не стала. Просто помните, что вы все время в курсе событий. Как только мы что-нибудь узнаем, сразу скажем вам. На это можете рассчитывать. Вы меня еще слушаете? — Венеция подождала, пока дети кивнули. — Ладно. А пока что ваша мама совершенно выбилась из сил. Вы и сами это видите. А что касается того, что с ней что-то не так, то вы знаете, как лекарства могут делать нас такими странными, словно мы приняли наркотик. Или не знаете?

Зак почти сразу же с готовностью кивнул головой. Но Лиз и Фреда не так легко было купить. Чувствуя какой-то подвох, они внимательно рассматривали Венецию, ища на ее лице следы отчаяния, пока они сами торопливо пытались найти неувязки в ее словах. Они чувствовали зерно правды, но…

— Врач сказал вашей маме, что через несколько дней она сможет вернуться домой, — продолжала Венеция. — Но только в том случае, если она будет достаточно отдыхать.