С открытым сердцем. Истории пациентов врача-кардиолога, перевернувшие его взгляд на главный орган человека - Сандип Джохар

во второй половине девятнадцатого века запреты на кардиохирургию начали ослабевать. В 1881 году в бруклинском Обществе анатомии и хирургии хирург Джон Бингэм Робертс объявил: «Может настать день, когда мы сможем лечить раны самого сердца, надрезая перикард для извлечения сгустков крови, а может, и для зашивания сердечных мышц». В 1882 году немецкий врач М. Блок рассказал о том, что кролики, в сердцах которых он делал проколы, а после зашивал их, выжили. Он предположил, что аналогичный подход может применяться и на людях. Тем временем в Нью-Йорке хирург Чарльз Альберт Эльсберг доложил о результатах своих исследований на животных: «Эксперименты показали, что сердце млекопитающих выдерживает куда больше хирургических манипуляций, чем предполагалось ранее».

В числе тех, кто высказывался за хирургию сердца, был Дэниел Уильямс, большой любитель покрасоваться; он компенсировал дефицит скромности храбростью и компетентностью в своей профессии. В дальнейшем, когда карьера привела его в Говардский университет, он прославился тем, что по воскресеньям приглашал зевак в больницу, чтобы они могли наблюдать за его операциями. «Черная публика еще не привыкла к черным хирургам и не могла в полной мере им довериться», – говорил об этом периоде антрополог У. Монтегю Кобб. Он добавил: «Многие из них вообще боялись переступить порог какой-либо больницы. Доктор Уильямс избрал наиболее смелый и последовательный подход к преодолению этих страхов публики. Раз в неделю он распахивал свою операционную для всех желающих, своими действиями приглашая их: «Бояться нечего. Приходите, смотрите, как мы работаем, и убедитесь сами, что у нас есть для этого все необходимые условия».

Тем не менее Джеймс Корниш не стал одним из «показательных» пациентов. Тем жарким днем 1893 года, когда Уильямс вскрыл его грудную клетку пятнадцатисантиметровым разрезом, он сам понятия не имел, что там увидит. На внутренней стороне ребер виднелась сочащаяся кровью разрезанная артерия. Уильямс зашил ее кетгутом – струной из кишки. Операционная смахивала на сауну; помощники утирали лоб Уильямса от струящегося по нему пота. Уильямс собирался было зашивать грудную клетку обратно, когда заметил, что нож вошел глубже, чем он поначалу предположил, и пробил дырочку не более 1,3 см в диаметре. У него не было времени размышлять о высоких материях; он попросил еще струны и зашил рану в перикарде, осторожно выдерживая задаваемый пульсирующим сердцем ритм в эдаком хирургическом танго. Он приметил маленькую ранку и в тонкой стенке правого желудочка, на мышце самого сердца, но она уже была закрыта небольшим сгустком крови и более не кровоточила. Уильямс принял решение не трогать эту рану.

Рана Корниша снова открылась через несколько дней, и Уильямс повторно прооперировал его, вычистив сгустки крови. В конечном итоге рана зажила, а сам Корниш избежал сепсиса, величайшего постоперационного убийцы тех лет. Тридцатого августа, почти через два месяца после ранения, Корниш на своих двоих покинул больницу. За исключением еще нескольких драк в барах, он прожил абсолютно нормальную, долгую жизнь и даже пережил своего хирурга на целых двенадцать лет.

Сегодня мы знаем, что Уильямс был не первым, кто осуществил хирургическую операцию перикарда. В течение предшествовавшего десятилетия было проведено около трех операций, но широкой огласки они не получили, Уильямс о них наверняка ничего не слышал, и большинство пациентов умерло вскоре после хирургического вмешательства. Втыкая иглу в перикард в ходе, говоря его собственными словами, «первой успешной или неуспешной операции по зашиванию перикарда в задокументированной истории», Уильямс сделал больше, чем кто бы то ни было в деле развенчания мистической роли сердца и в продвижении мысли о том, что оно – машина, поддающаяся ремонту. Его достижение было тем значительнее потому, что это было достижение чернокожего хирурга в эпоху Джима Кроу. В 1894 году он переехал в город Вашингтон, где президент Кливленд Гровер назначил его главой хирургии в больнице Фридмана[23], где занимались лечением бывших рабов. Он позже вернулся обратно в Чикаго, где продолжил свою деятельность почтенного (и почетного) врача; умер он в 1931 году от осложнений после инсульта.

Хотя Уильямс известен как первопроходец операций на открытом сердце, он на самом деле не резал сердце как таковое, а лишь зашил защищающий его перикард. Первый шов на сам миокард наложил немецкий хирург Людвиг Ренн. Восьмого сентября 1896 года, почти день в день тремя годами позже того, как Корниш вышел из больницы Провидент, он зашил двухсантиметровый порез в правом желудочке сердца двадцатидвухлетнего франкфуртского садовника, на которого напали во время прогулки в парке. Жертву нападения, Вильгельма Юстуса, в бессознательном состоянии обнаружили полицейские; его одежда была насквозь пропитана кровью. Темным ранним утром его доставили в Франкфуртскую государственную больницу. Хотя след раны очевидно указывал на травму правого предсердия, врачи все равно положили его под наблюдение, хотя наверняка осознавали, что операция на сердце поможет не больше, чем молитва. Вскоре стало понятно, что у него в груди стремительно скапливается кровь. У Юстуса поднялась температура, дыхание участилось до шестидесяти восьми вдохов в минуту (в шесть раз быстрее нормы). Врачи использовали камфору, стимулятор и охлаждали его пакетами со льдом, но состояние Юстуса усугублялось. К вечеру его кожа посинела, пульс еле прощупывался и он еле дышал; тогда-то Ренн и решил все-таки провести операцию.

Ренн родился в 1849 году в Германии, в городе Алленштайн, и, подобно Уильямсу, рано потерял отца, работавшего физиологом, и стал жить с родственниками. В отличие от Уильямса, он ухватился за возможность зашить рану в миокарде.

Он сделал четырнадцатисантиметровый разрез в промежутке между четвертым и пятым ребром Юстуса на уровне соска, разрезал пятое ребро и отогнул его, по-прежнему прикрепленное в грудине, наружу, таким образом открыв доступ к сердцу для проведения операции. Он обнаружил в правом желудочке сердца разрез около 2,5 см длиной, из которого во все стороны мощными толчками била кровь.

«Вид сердца, бьющегося в раскрытом мешке перикарда, был поистине завораживающим, – писал Ренн. – Я сдерживал кровотечение, зажав рану пальцем, но он постоянно соскальзывал с неистово колотящегося сердца». Он ввел палец в рану и зашил ее тремя стежками тонкой шелковой нити. «При каждом контакте с иглой сердце замирало, и это очень нервировало», – описал он свой опыт. Вскоре сердце «возобновляло свои судорожные сокращения». После наложения третьего шва пульс уже стал отчетливым. Ренн опустил ребро, вернул на место мягкие ткани и кожу, зашил и забинтовал грудь пациента.

В то время, когда практически не пользовались антисептиками, Жнец чаще всего навещал больных сначала с термометром и лишь затем – с косой. Через десять дней после операции температура у Юстуса подскочила до 40°. Операционный шов