Каменное сердце (сборник) - Денис Драгунский

Что такое?

Неужели имеется в виду, что у жениха впереди карьера, работа, пост министра, премия «Оскар», мировая слава и куча денег – то есть множество причин для того, чтобы взойти на сцену и, держа в руках золотую статуэтку или поглаживая новый орден на лацкане, сказать собравшимся красиво одетым дамам и господам:

– Друзья! Сегодня самый счастливый день в моей жизни!

То есть, получается, у него самый счастливый день еще впереди.

А у нее – уже всё.

Нечестно.

На углу Столешникова

Я не умею водить машину. Как-то не сложилось. Хотя несколько раз приступал к урокам вождения. Но – то уезжал срочно и надолго, то зима начиналась с диким гололедом, то мой инструктор куда-то вдруг исчезал – а чаще всего все эти причины сплетались в один клубок. В общем, не вышло.

Но зато мне часто снится, что я за рулем. Снится, что я веду машину ловко, умело, лихо и дерзко: на трассе мчусь под двести; в городе «вышиваю», то есть рискованно перестраиваюсь из ряда в ряд; ныряю во дворы, чтоб объехать пробку; и очень красиво паркуюсь, буквально в один-два захода – жжых, жжых, и всё, и стою на месте, как будто сверху поставили.

Вот.

А тут мне приснилось, что я – инструктор по вождению. Машина у меня праворульная, но не подержанная «японка», а прекрасный британский «Ровер». Но ездим мы с учеником по Москве.

Мой ученик – какой-то знаменитый, просто культовый режиссер. Не помню, кино или театра. Да и какая разница? Он лицом похож на поэта Александра Кушнера, но выше ростом. Старше меня лет на десять. Седой, немного кудрявый, вежливый. Лицо запрокинуто в небо. Рассеянно улыбается. Внимательно слушает, кивает, старается все сделать правильно.

Рядом с ним – его жена. Младше его лет на двадцать пять. То есть моложе меня лет на пятнадцать. Едва полтинник. Небрежно одетая, но очень подтянутая, с напряженным и злым лицом. Смотрит на меня подозрительно. Усаживается впереди, рядом с мужем. Я ей объясняю, что у меня тут контрольные педали, так что увы, пожалуйста, пересядьте. Она на полном серьезе спрашивает, нельзя ли эти педали как-то перенести назад. «Как-то перепаять, я не знаю, но сделайте как-нибудь, мы можем подождать день-два». – «Нет, извините, никак нельзя». Она размышляет минут пять, потом соглашается пустить меня на переднее сиденье.

Мы едем. Она всё время вскрикивает. Муж в ответ тихо вздыхает. Он ведет машину неплохо, уверенно и чисто, я ему говорю, что вот еще десяток занятий, и он будет просто ас. Он улыбается, кивает.

Мы едем по Большой Дмитровке.

Останавливаемся на углу Столешникова. Я говорю:

– Будем парковаться.

Жена моего ученика говорит:

– Здесь нельзя! Здесь пешеходная зона!

– Мне можно, – говорю. – Припаркуйтесь к этому подъезду. Никто нам слова не скажет. Здесь жил мой друг Андрюша Яковлев. Тогда Большая Дмитровка была еще Пушкинская. Я в этот подъезд заходил лет десять, самое маленькое. По три раза в неделю. Я тут свой. Не волнуйтесь.

Я вспоминаю этот подъезд, лестницу внутри громадной лестничной клетки – лестница шла по стене, а в середине было пустое пространство – непонятно зачем, как будто оттуда вынули лифт, даже два лифта – но нет, там никогда не было никакого лифта, дом всего на четыре этажа и очень старинный… Вспоминаю, как я карабкался на четвертый этаж, какая квартира была, старая, вся в книжных шкафах, и там еще была комната для работницы за кухней, с узеньким окошком во двор, и вспоминаю друзей и подруг, пьянки, ночевки, романы, разлуки, обиды и ревность, и новые любови, и разговоры до утра…

Мне хочется рассказать об этом.

Я смотрю на своего пожилого ученика – он уже запарковался, кстати говоря, – и вижу, что ему всё это будет неинтересно. У него надменно-ласковое надмирное лицо. Ему ничего не интересно, кроме его собственных мыслей. У его жены лицо сосредоточенное и злое – ей ничего не интересно, кроме одного: охранять, оберегать надмирность своего гениального (как она, наверное, свято верит) мужа.

Я выхожу из машины и говорю:

– Вы мне надоели, я пошел! – И хлопаю дверцей.

Мне совершенно всё равно, что будет с ними, с машиной, с моей работой, да вообще со всем на свете. Наплевать и забыть.

Восхитительное чувство.

Взрослый мужчина

– Всё, дальше пешком, – сказал он. – А если хочешь, вернемся.

– Вперед! – Она засмеялась. – Только вперед!

Он выключил мотор. Они вышли из арендованного джипа. Впереди был высокий пологий холм, на нем в знойном тумане белели какие-то статуи. Наверное, там было древнее языческое капище. Но, чтобы попасть туда, надо было пешком перейти через мелкую реку, больше похожую на болото.

– Я пойду вперед, ты за мной, след в след, – сказал он.

Они пошли гуськом, она держалась за его руку. Вспомнилось про детский сад в Москве, на улице Марины Расковой, – там она тоже ходила гуськом. Речка-болото была странная – сверху совершенно сухие, но очень шаткие кочки, заросшие высокой, почти в рост человека, желтой безжизненной травой, а внизу под ними булькала и прело пахла мутная коричневая вода. Конечно, никакой джип здесь бы не прошел.

Вышли на другой берег.

Он шел впереди, поднимаясь на склон холма, она едва за ним поспевала. Он был сухой, жилистый, голенастый, в дорогих кроссовках и шортах, в жилете с множеством карманов, надетом на голое тело, и в настоящем пробковом шлеме. Она сильно и ясно почувствовала, что счастлива. Счастлива так, как не бывает на свете – всем телом, всей душой, памятью, мыслями, желаниями, дыханием, животом, желудком, бедрами и плечами. Сегодня они утром проснулись и опять занимались любовью, и она привычно удивлялась, откуда в нем столько силы, страсти и умелой нежности. Взрослый мужчина! Об этом она мечтала всю жизнь, с пятнадцати лет, когда первый раз завела отношения с одноклассником, сквозь все свои нелепые романы с ровесниками – до того дня, когда в двадцать три года наконец встретила его.

Ему было пятьдесят четыре. Он просто избил ее молодого кавалера, когда тот увязался за ней на свидание и стал орать: «Чё тебе, дедуля, надо?» Бил сопляка и приговаривал: «Вот это тебе, чтоб ты понял, хрясть! А это – чтоб запомнил, хрясть!..»

Они снимали две комнаты с верандой в семейном доме, точнее, в огромной хижине под соломенной крышей, где весь бизнес этой большой семьи был – обслуживать богатых туристов. Еда, охота, экскурсии, джип в аренду.

Это было их предсвадебное путешествие.

Она, конечно, просилась в Европу, но он объяснил: «В Стокгольме, Париже и даже в Риме ты будешь всего лишь узнавать знакомые черты. А надо ехать туда, где будешь изумляться». Гениально!

Они наконец дошли до статуй. Это были вырубленные из дерева идолы, украшенные ремнями и веревками. На самой вершине лежал, подпертый четырьмя камнями, древесный ствол со стесанной четвертью. Наверное, алтарь, но похоже на большую скамью. Она оглянулась. С другой стороны холма, в трехстах метрах примерно, загорал какой-то турист с тощим рюкзаком. Кажется, белый. Ей стало чуточку спокойнее. Уж очень далеко они забрались, совсем далеко от столицы и побережья.

Они присели на эту скамейку-алтарь. Поцеловались. Она захотела еще раз сказать ему, как она счастлива и как его любит, но смутилась. Потому что он взглянул на нее очень серьезно и грустно, и даже вздохнул.

– Что? – спросила она.

– Я прилягу, – сказал он и стал клониться вбок.

Лицо его стало серое под загаром. Она подвинулась и помогла ему улечься. Поправила ноги. Распахнула жилет попросторнее. Он еще два раза вздохнул и перестал дышать.

Она вскочила на ноги и побежала вниз, к тому туристу, крича «Хелп!» и «Доктор!». Турист услышал, встал, пошел навстречу. У него было исхудавшее лицо и черные зубы. Дошел до скамейки. Пощупал пульс. Потыкал пальцем в ямочку под горлом. Хмыкнул. Склонился, прижал ухо к груди. Ощупал жилет. Вытащил бумажник, в котором были деньги, карточки и паспорта. Хмыкнул еще раз. Повернулся и дал дёру.

Она увидела, как этот вор и подонок бежит вниз по склону, подхватывает свой рюкзачок и скрывается в редком кустарнике.

Стало совсем тихо.

Надо было идти к автомобилю и ехать назад. Но она не умела водить, и не знала точно, куда ехать, – здесь ведь не было дорог.

Ей было страшно взглянуть на него, но она пересилила себя. Теперь, мертвый и обокраденный, он казался беспомощным и жалким: брови были подняты, глаза зажмурены, и губы искривлены. Испуганный ребенок.

Она вспомнила, что в джипе остался спутниковый телефон. Побежала к этой реке-болоту. Непонятно было, куда именно идти. Желтая трава была высокая и густая. Тухлая вода опасно чавкала под ногами. Вдруг услышала не такой уж дальний звук мотора, но не успела обрадоваться, потому что этот звук удалялся. То есть джип угнали. Кто? «Тут в этом безлюдье полно народу, – вспомнила она слова своего жениха. – Они просто не показываются без надобности. Без их надобности, понимаешь?»