Псковская Аркадия. Сборник рассказов - Алексей Вячеславович Баданов

в гул, а были отдельными голосами. Я стояла, привалившись к стене и ясно видела всё, что происходит даже в дальнем конце овина. Окон не было, стоял полумрак, но многочисленные щели на уровне застрехов, это где крыша и стропила нависают над стенами, давали какое-то количество света. Было яркое солнечное июльское утро. 21 июля 1943 года. Мне 16го февраля исполнилось 9 лет.

Нас было примерно человек сорок, стар и млад. Среднего возраста женщины, может восемь или десять. Поначалу, как нас загнали и двери закрыли, все сгрудилась тут же, стали стучать, кричать «Откройте!». Потом разошлись по семьям. И рыдали, и матерились, и молились, кто-то просто молчал, уставившись в одну точку…Это всё не долго было… это я рассказываю долго. А так – минут пять. И потом нас подожгли…

У нас старик был Филипп Фомич. Тихий, добрый. Свистульки нам резал, да куклы из соломы делать учил. Он охотником был и как-то попал в свой капкан, мы его потом долго дразнили: «Дядя Филипп к медведю прилип».

Так вот, как дым пошёл внутрь, дядя Филипп сказал: «Тихо.» Спокойно так сказал, не повышая голоса. Но все его услышали и замолчали. Как-то успокоились.

А дядя Филипп говорит: «Православные, ну, значит, сейчас умирать будем. Что кричать-то? Давайте простим друг дружке кто чего…это…вольная, значит, и невольная. Попрощаемся по-людски. Свидимся нет – Бог знает…Я вон, Тонь, у мужика твоего зайца раз из капкана вытянул, до войны ещё. Жирнющий был заяц-то. Меня бес и попутал, так что прости меня, Тонь, за него прости…»

Все послушали дядю Филиппа, стали прощаться, прощения просить. Всё равно рыдали в голос и уже и парни, и старики, про женщин и девок не говорю. Да ещё и кашляли – дым пошёл сильно, кое-где у крыши и сквозь двери огонь пробиваться начал.

Коля мой старший подбежал ко мне, нос набок, весь в крови, но взгляд решительный, схватил меня как мешок на плечо и говорит братьям: «– Петька, Федька! Вставайте в угол, я к вам на спины влезу!»

Он меня, когда через плечо перекинул, я глазами встретилась с Зинкой. Она стояла за маму держалась и на меня смотрела. И я сказала ей одними губами: «Прощай». И она мне также: «Прощай».

Коля встал к братьям на спины, выломал из застреха широкую, уже сильно горящую доску и бросил меня сквозь огонь наружу, крикнув: «– Анька, беги!»

Я в тот момент даже не поняла ничего. Упала у самой стены, меня обдало жаром, я вскочила на ноги и встретилась глазами с немолодым немецким солдатом. Он сидел в коляске мотоцикла, перед ним был пулемёт.

Я видела, как он прицелился в меня и почему-то знала, что он не промахнется. Да и как промахнуться с тридцати метров в приличного размера мишень человеку, который каждый день тренируется, который каждый день занят тем, что выполняет эту ответственную работу – не промахиваться.

Лицо его исказилось в дикую, отчаянную гримасу, губы зашевелились, наверно он поливал отборным немецким матом все обстоятельства, что привели его сюда, или твердил имя такой же белокурой девятилетней Греты или Марты, что ждала его где-нибудь в Саксонии, но он резко дёрнул ствол пулемёта вверх и дал длинную очередь по крыше горящего овина.

Всё это время я бежала, остервенело срывая с себя горящее платье, пробежала в трёх шагах от пулемётчика и скрылась в лесу.

Меня, кажется никто не искал. Во всяком случае погони я не заметила. До тётки я шла два дня, не выходя на дорогу и минуя деревни. Ночью следующего дня я постучала тихонько в окно к тётке Клавдии. Она даже не спросила кто, будто всё знала.

Обняла меня крепко, прижала и мы вместе заплакали.

Анна Никандровна надолго замолчала, откинулась на спинку, закрыла глаза.

Я сидел, вжавшись в сидение, ошеломлённый, раздавленный рассказом. По моему лицу последние полчаса непрерывным потоком текли слёзы. Оля тихонько всхлипывала, уткнувшись мне сзади в плечо.

Минут через десять Анна Никандровна открыла дверь.

– Вы тут, ребятушки побудьте немного, я пройдусь по деревне. Мне одной надо побыть.

Слёзы уже высохли у неё на лице, оно приобрело обычное открытое, доброжелательное выражение.

Она захлопнула за собой дверь, оставив нас наедине с её воспоминаниями. Звуки майского утра вернулись. Шелестела трава, молодые листочки. Голубая чашка озера поблескивала в утреннем солнце. Возвращаясь к привычному кругу своих мыслей, я сразу понял…что я к нему не вернусь. Во всяком случае в прежнем своём состоянии. Рефлекторно я достал из кармана смартфон, хотел проверить мессенджеры и социальные сети, но увидел в левом верхнем углу: «Нет сети».

Обернувшись назад, я увидел, что Оля спит на заднем сидении, свернувшись клубочком. Я тоже опустил немного спинку и задремал.

В полудрёме я вновь и вновь видел несущуюся с холма к озеру сквозь кусты подлеска худенькую детскую фигурку. Исцарапанную, обожженную, испуганную и одинокую, но живую. Живую!

Горящую на холме над озером деревню. Сгорающих заживо в овине людей. Мужчин и женщин. Таких же как я.

И других мужчин, и женщин. Которые смотрели на это. Испуганных, озлобленных. Но в глубине радующихся, что они живы…

И ещё других мужчин. В форме, с оружием. Просто делавших свою работу. Иногда с энтузиазмом. Иногда с проклятиями, что работа слишком грязная.

Какое многослойное существо – человек. Бог, зверь и камень.

Наверно, если жить ради удовольствия, стать зверем очень легко.

Но всегда есть шанс попробовать вернуться обратно.

Как у пулеметчика.

Я посмотрел на часы и решил пойти поискать Анну Никандровну, ушедшую уже почти два часа назад.

Тихо вышел из машины, не хлопая дверью, чтобы не разбудить спящую сзади Оли.

Я пошёл по её следам, ясно видимым в примятой высокой траве. Приглядываясь и отыскивая, где она прошла, я скоро стал различать и местонахождение домов, и планировку улицы.

Вот совсем маленький домик с пристроенным хлевом, а вот побольше, но хлев отдельно.

Я так увлёкся разгадыванием археологических тайн, что едва не прошёл мимо большого дома, почти в центре деревни. Вот он. Пятистенок. В углу бывшей комнаты, едва обозначенной заросшими крапивой и бурьяном буграми, справа от входа лежала Анна Никандровна. Она смотрела в небо и улыбалась счастливой мудрой улыбкой человека, достигшего своей цели. Я бросился к ней с вопросами:

– Что с Вами? Вам плохо?

– Что Вы, Андрюша? Мне хорошо. Я дома. Я нашла свой дом.

Закрыла глаза и выдохнула.

Я медленно и благоговейно опустился перед ней на колени. Взял тёплую руку, попробовал нащупать пульс. Пульса не было.

Уже после этого губы её зашевелились и мне показалось, что я ясно различил, что они произносят приветствие и имена: Лёша, Федя, Петя, Коля, Папа, Мама. И ещё кажется: Зинка, привет…Или это был ветер.

Я сидел на